Дмитриев меня узнал:
– А, главный спальщик! – И стал своему шоферу рассказывать: – Знаешь, какую штуку он с матрасиком учудил!
Сам Дмитриев здоровый, а шофер у него еще здоровее. И одеты одинаково. Ну, просто два бугая. И кто из них кого возит, не поймешь. Кажется, два замминистра из главка прибыли.
Всю дорогу Дмитриев про меня рассказывал и закончил так:
– Надо же, такой лодырь, и вдруг на тебе, лучший сборщик! Чудеса в решете!
Встретили нас в школе с цветами. В зале полно ребят – десятиклассников. Собрались они без особого энтузиазма. Дел у каждого невпроворот, а тут сиди и слушай скукомотину про производство.
Лица у ребят прекрасные – незапуганные и независимые. Так и видно – несколько вожаков сидят, причем одна – девочка, а вокруг них водовороты компаний.
Школьное начальство нас представило, и Дмитриев начал выступать. Выступал он всегда резко и интересно:
– Ребята, вы знаете, что в больших городах средняя производительность труда выше, чем в маленьких? И намного выше. А почему?
(Пауза.)
– Ну, что молчите? Думаете, что в провинции люди глупее? А в больших городах более умные живут? Особенно в столицах… Правильно?
(Одобрительная пауза.)
– Кто согласен со мной, поднимите руки.
Поднялось несколько весьма неумных рук.
– Так вот те, что подняли руки, несут чушь. Даже самый темный крепостной крестьянин времен Пушкина из глухой деревни запросто облапошит в жизненной ситуации современного десятиклассника. Потому что он умнее по жизненному опыту. А дураки и у нас в Москве встречаются. Чего там далеко ходить. Вчера звоню по телефону. Снимает трубку какой-то олух:
– Алло, – говорю, – можно Галилова?
– Чего?
– Галилов есть?
– Нету.
– А Игнатов?
– Чего?
– Тьфу, ты! Это какой телефон?
– Чего?
– Номер у него какой?
– На нем нет номера.
– Просто пещерный житель. Дурак коллекционный, марочный.
Школьники засмеялись. Приятно, когда высокое начальство так весело ругается с трибуны.
– Дело не в том, что в провинции дураки живут. А в том, что в больших городах средний уровень образования выше. Школдесятилеток больше. А кто сейчас является золотым фондом каждого завода? Ребята двадцати-двадцати пяти лет – бывшие десятиклассники. Кому их больше удастся заманить, тот через пару лет и по качеству, и по сложности продукции другие заводы обскачет. Они чертежи читать умеют, физику знают. По крайней мере, есть ли ток в цепи, пальцами проверять не станут, а прибор возьмут. А самое главное – они обучены обучаться. Приготовлены к процессу постигания неведомого. Они понимают, что и зачем они делают, а не трудятся, как мартышки. Осмыслить им важнее, чем выполнить. У кого есть возражения?
В зале все молчат. Какие уж тут возражения. Все изложено, как в учебнике.
– А теперь я вам скажу, чем наш завод лучше других. Ну, во-первых, мы – опытный завод, и платят у нас больше. Во-вторых, мы территориально недалеко от вас. В-третьих, производство у нас чистое, высокой квалификации. Даже токари работают в белом. Любой наш сборщик или механик для другого завода – ценность. Сертификатная. И последнее. Я знаю, что многие из вас мечтают быть физиками, инженерами, учеными. Так вот, у нас для этого полное раздолье. Есть вечерний техникум при заводе, и открывается филиал приборного института. Через пять лет ты и сборщик высшей квалификации, и инженер, диплом у тебя в кармане. А таким специалистам в наше время цены нет. У кого есть возражения?
В зале все молчат. Какие уж тут возражения. Все изложено, как в учебнике.
Тут меня черт дернул встрять:
– Виктор Павлович, можно вопросик?
– Давай.
– Вы насчет инженеров сказали. Вот я сейчас сборщиком работаю. Правильно?
– Правильно.
– Оклад у меня двести. Верно?
– Верно.
– За освоение новой техники десять процентов приплачивают. Так?
– Так.
– И сверхурочные бывают до пятидесяти процентов. В общем, иногда до трехсот рублей набегает.
– Понятно, – говорит Дмитриев. – Вот откуда у нас перерасход заработной платы.
– А теперь я закончу институт, и куда вы меня направите?
– В лабораторию старшим инженером или в цех технологом.
– И какой оклад?
– Сто двадцать. И квартальная премия тридцать процентов.
– Спасибо, Виктор Павлович. Дмитриев, как всегда, не растерялся:
– Видите, ребята. У нас даже простой сборщик больше инженера зарабатывает.
После этого выступал Матвей Розов. Его выступление всегда страничку «Знаете ли вы» напоминало.
– Знаете ли вы, что впервые сдвоенный резец применил Петр Первый?
– Знаете ли вы, что английский премьер-министр Черчилль любил в свободное время поработать на токарном станке?
– Знаете ли вы, что есть оборудование, позволяющее работать под микроскопом?
– Что вода на висячие сады Семирамиды поднималась при помощи винта Архимеда? И если бы не было этого винта, воду надо было бы поднимать с помощью ста пятидесяти верблюдов. Сейчас винт Архимеда используется в каждой мясорубке.
И так далее, и тому подобное. Все жутко интересно, а вспомнить потом, что он говорил, практически невозможно.
Потом Дмитриев Бычкова представил. Вернее, просто показал:
– Это наш ГЛАВНЫЙ РАБОЧИЙ МЕХАНИК. Рабочий шестого разряда. А с ним даже членкоры советуются. В теории он ничего не понимает и формул не знает. И не мудрено. Там каждая формула длиной с полкилометра будет. Но все он чувствует и на любой вопрос ответить может. Он единственный на заводе, кому НИИ, поставляющий расчеты, разрешает чертежи менять. Они ему больше, чем себе, доверяют. Одних рацпредложений он четыре в месяц подает. Одно хитрее другого. А наше опытное производство для умного человека просто Клондайк. Что хочешь придумывай и предлагай. Лишь бы это прибыль давало. И один Бычков дал нам больше прибыли, чем весь электроремонтный цех. Говорить он не любит и, кажется, вообще не умеет. Поэтому вы просто на него посмотрите. Ты, Бычков, иди и просто постой на трибуне.
Бычков постоял. Я захлопал, и все вокруг зааплодировали.
Потом Дмитриев меня представил. Рассказал историю про меня и про спальный матрас. И закончил ее своим удивлением по поводу того, что лучшим сборщиком я оказался, а не какой-нибудь другой серьезный и достойный человек. С хорошим обликом и биографией. Я говорю:
– Серьезность, ребята, это еще не достоинство. Индюк тоже серьезный. А особенно баран. Но только был у нас на заводе такой случай. В механическом цехе. Вбивали в бетонную стенку костыли. Специальным таким пистолетом-молотком. Вкладывается в ствол костыль и пороховой патрон. Подносят пистолет к стенке – бабах – половина костыля в стене, половина персонала в обмороке. Цех огромный. Эхо от взрыва полчаса перекатывается. Вот пару раз пистолетчик бабахнул и третий раз приготовился. А тут по цеху идет комиссия. Нарядные такие, важные, в белых рубашках. Представили себе?
– Представили.
– Видим ясно…
– И вдруг как трахнет! Мы-то люди тренированные, привычные. Уже два выстрела пережили, и то у нас инструменты из рук попадали. А им-то, новичкам, каково? И тут кто-то как крикнет: «Ложись!» Ну и рухнули они, как подкошенные, в ужасе! Лежат, в себя приходят, потери подсчитывают. Одного, самого молодого, под руки увели. Да еще один наш электрик в обморок шлепнулся. Он в это время рубильник включил для точила. Он включил, и как бабахнет! Ему в голову пришло, что он завод взорвал. А за это спасибо не скажут. Потом наше начальство несколько суток рабочих допрашивало: «Кто крикнул?! Признавайтесь, а то хуже будет. Признавайтесь, добром просим». Но кричальщик не признался и, по-моему, правильно сделал. Из-за него всем начальникам в цехе так шею намяли, что они волей-неволей беднягу бы слопали. Механически. Где бы премии не дали, где бы в квартире отказали, где бы в самый дождь на картошку отправили. К чему я это говорю? А к тому, что в тот день производительность труда в цехе была самая высокая. Рабочие хохотали, мастера посмеивались, а начальник цеха сквозь зубы, но все-таки улыбался. Это и сказалось на выработке.