– Я не Ники, а Ник, – строго поправил ее Коржиков.

– А мне больше нравится Ники, – сказала Мара. – Но, вообще-то, как хочешь.

– Да пожалуйста, называй Ники, – с неожиданной легкостью уступил тот.

Егор не верил своим ушам. Никифор обычно крайне болезненно относился к любым искажениям своего имени. Он только Егору позволял называть себя Ником, и то исключительно потому, что это звучало кратко и мужественно. В классе его частенько дразнили: «Не кефирчик, а сметана с коржиком». Он впадал в полную ярость и кидался на обидчиков с кулаками, но так как был невысоким и пухленьким, да и не слишком ловким, ему самому в большинстве случаев и доставалось.

Втроем они затащили лодку на возвышение и побрели по тропинке вверх меж густых зарослей, за которые еще продолжали цепляться клочья густого тумана. Дождь продолжал моросить, с веток капало. Не слишком уютно. Мара, однако, бодро шествовала впереди.

Егору было сперва невдомек, чем она так довольна. Потом он сообразил, что ей тут одной, наверное, очень скучно. Никого ведь вокруг, кроме бабушки, у которой характер явно не сахар. Вот Мара и радуется неожиданно обретенной компании. К тому же она не из местных, а гореловские ребята вряд ли горят желанием общаться с внучкой ведьмы. Предрассудки – страшная сила. Интересно, откуда Мара приехала?

Он как раз хотел ее об этом спросить, когда впереди показался дом. Черная покосившаяся двухэтажная изба. Все окна и двери забиты закопченными подгнившими досками.

– Ни фига себе! – ахнул Никифор. – Если не знать, ведь подумаешь, будто здесь сто лет уже никто не живет. А в прошлом году был такой симпатичный чистенький домик. Эк его покорежило. И краску за зиму смыло.

– Так они и съехали из-за того, что вроде фундамент треснул, одну из стен повело. Испугались, что рухнет, а на ремонт денег не наскребли. И на скот у них мор напал, – рассказала Мара.

Они осмотрели двор, заросший двухметровыми кущами крапивы и борщевика. Даже страшно к дому подойти. Да, в общем, и никакого желания не было. От заброшенного хутора Косачевых тянуло серой глухой тоской. Хотелось скорее уйти подальше.

– А вам с бабушкой не страшно жить рядом? – вырвалось у Егора. – Мало ли… Ну бомжи какие-нибудь сюда заберутся…

– Страшно? – хихикнула Мара. – Не забывай, Егор, у меня бабушка ведьма. Любого в два счета прогонит. А не послушается – заколдует. В паука превратит. – Она снова расхохоталась. – Кинет в угол хлева, и висеть ему там в паутине до скончания дней своих.

– Уже напугались, – небрежно бросил Никифор. – Нет, но вы только подумайте, – никак не мог успокоиться он. – Хозяйство налаженное. Дети-мелкота бегали, визжали. Собаки тявкали. Коровы мычали. Козы там, свиньи разные…

– Понятно, сильно шумели, – вмешалась Мара. – Я-то как раз без всего этого шума-гама отдыхаю.

– Разве в шуме дело. – Когда Коржиков оседлывал какую-то тему, останавливать его было делом бессмысленным. – Жизнь у Косачевых кипела. Огородище большой. Подсолнухи размером с таз. Нигде больше таких не встречал. И вот ничего не осталось. Даже следа. За одну зиму полная разруха. Куда же все делось? Крыжовник, помню, у них перед домом рос, смородина: черная, красная, белая. Вишни. Яблони. Сливы. А теперь одна крапива. С собой, что ли, все выкопали и увезли?

Мара пожала плечами:

– Понятия не имею. Может, померзло. Морозы здесь прошлой зимой, я слышала, были сильные.

– Тогда бы у всех померзло, а у дяди Феди растет, – резонно отметил Никифор.

Они дошли до следующего дома – довольно ладной одноэтажной избы из толстых просмоленных бревен с аккуратными резными белыми наличниками на окнах и с красной шиферной крышей. Ничего зловещего. Совершенно на ведьминский дом не похоже.

Мара открыла калитку. Ребята вошли во двор. Егор так и ждал, что навстречу им кинется какая-нибудь собака или цыплята с гусем. Нет, живности не видать. Впрочем, ее и слышно не было. Перед домом простиралась ровная полянка, поросшая низенькой травой, будто ее недавно скосили.

– И где же ваш знаменитый гусь? – поинтересовался Егор.

– Что? – вскинула на него глаза Мара. Вопрос, похоже, застал ее врасплох. Мгновенье спустя она спохватилась: – Ах, ты об этом. Да его уже нет. Бабушка на Новый год съела.

– И цыплят? – решил выяснить Никифор.

– А их в этом году просто не завела, – на сей раз не замешкалась с ответом девушка. – Корм нужен. Раньше ей Косачевы привозили, когда сами закупались, а без них ей тяжело.

– Но прежние-то цыплята куда делись? – заклинило на птицеводстве Коржикова.

– Продала, – коротко объяснила Мара и первой поднялась по резному крылечку в дом. – Милости прошу к нашему шалашу, – пригласила она мальчиков внутрь.

Войдя, они оказались в просторной комнате с четырьмя окнами, на окнах висели белые тюлевые занавески. Тут были и стол с шестью стульями, накрытый чистой льняной скатертью, и старинный кожаный диван с высокой спинкой, и большая русская печь, и древний буфет с посудой. Пол устилали домотканые узорчатые половики. Чисто, уютно. Приятно пахло яблоками и корицей, хотя яблоки еще не созрели. А главное, нигде никаких пучков трав или склянок с таинственными зельями, черных котов, сушеных мышей и жаб. Самая что ни на есть обычная комната, по которой видно: хозяйка жилища опрятна и домовита. Холостяцкая обитель дяди Феди выглядела куда неухоженней. «Вот и верь после этого людям, – подумал Егор. – Насочиняют про человека с три короба, а он живи потом с этим».

Никифор тоже с недоумением озирался по сторонам:

– А у вас тут хорошо.

– Спасибо на добром слове, – одарила его улыбкой девушка.

Коржиков покраснел и потупился.

– Чайку хотите? – предложила она.

Ребята кивнули. Мара скрылась в закутке за печкой. Там загремела посуда.

– Тут все изменилось, – зашептал Никифор на ухо Егору. – Я в прошлом году к ним в окошко заглядывал – просто ужас. Как на помойке бабка жила. Видать Марины предки к дочкиному заезду ремонт у Потылихи организовали. Между прочим, я Мару здесь раньше никогда не видел. И даже никогда не слышал о ее существовании.

– Мальчишки, помогите мне накрыть на стол! – выглянула из закутка девушка. – Вот чашки, вот тарелки. Малиновое варенье. Мед. А то еще простудитесь.

– Простуда, по-моему, больше тебе грозит, – уже расставлял чашки Егор. – Мы-то с Никифором не купались.

Мара в ответ хмыкнула, однако Егор отметил, что губы у нее по-прежнему не порозовели. Беря у нее тарелки, он как бы случайно дотронулся до ее руки. Ледяная! Для чего ей понадобилось до такой степени промерзать в озере? Или утопиться решила? Хотя непохоже. Вон улыбается, кокетничает. Странно…

Никифор не сводил с Мары глаз.

– А почему мы раньше здесь никогда не встречались? – спросил он, едва они уселись за стол.

– И впрямь удивительно, – улыбнулась она. – Видимо, приезжали в разное время. Ты в один месяц, а я в другой. Наверное, не каждое лето у дяди с июня до конца августа жил?

– Я даже не каждый год здесь бываю, – подтвердил Коржиков.

– Ну вот. Значит, не совпадали.

– Но мне даже никто про тебя не рассказывал.

– Да моя бабушка мало с кем тут общается. Я и сама с удовольствием провожу время в одиночестве. Так приятно от города отдохнуть. Этим летом совсем хорошо. Косачевы не шумят. А ни в ту, ни в другую деревню я вовсе не хожу. Что я там забыла?

– Сама-то ты тоже из Москвы? – наконец смог поинтересоваться Егор.

– Из Питера, – внесла ясность Мара.

Егор почему-то ей не поверил. Может, из-за того, что произнесла она это, старательно отводя от него глаза. Зачем бы ей врать? Какая разница, где человек живет? Разве что на самом деле она приехала из какого-нибудь маленького городка и комплексует перед москвичами. Ну и пусть, если ей так больше нравится. Девчонка-то, между прочим, вполне симпатичная. Вон Коржик слушает ее, разинув рот. Сам на себя не похож. Явно она ему сильно понравилась. Интересно все-таки, сколько ей лет? Спросить? А вдруг обидится? С женским полом в этом смысле большие сложности…