Андрей Ильич снял с горшочка хлеб, понюхал сначала ломоть, потом солянку. Посолил и поперчил. Поворачиваться ему не хотелось, и вдруг стало так неловко, что взмокла шея. Он уткнулся в горшочек и стал хлебать огненный суп. За спиной у него происходило какое-то движение, отодвигались стулья, раздавались громкие голоса:

– Сюда, сюда, здесь не дует!.. Анна Львовна, может, вам креслице? Нинуль, смотри, какой букетик прекрасный! Поближе, поближе!.. А жюльен будет? Так люблю жюльен!.. Все, все будет!..

Боголюбов ел. Кот, которому надоел шум, презрительно дернул ушами и мягко вспрыгнул на стул напротив Андрея Ильича. Тот скорчил ему рожу.

Модест Петрович загудел приглушенным басом – бу-бу-бу, – и Боголюбов понял, что вот-вот начнется. Говорят про него, сейчас кто-нибудь подойдет. И рассердился.

Он положил ложку, еще посмотрел на кота, поднялся и повернулся.

– Добрый вечер, – громко и весело поприветствовал он компанию за столом. Разговоры вмиг смолкли. Модест Петрович отодвинул губы от уха представительного молодого мужчины, перестал гудеть и уставился на него. – Меня зовут Андрей Ильич Боголюбов!.. Я назначен новым директором музея изобразительных искусств и всего музейного комплекса, так сказать, в целом!.. Я ни в чем не виноват, меня министр культуры назначил. Хотя можно успеть подсыпать мне в солянку толченого стекла, я еще не всю доел.

И поклонился. За столом молчали.

– Остроумно, – произнесла наконец дама, судя во всему, оскорбленная его назначением Анна Львовна. – Присоединяйтесь к нам. Никто не возражает?

– Конечно, нет, Анна Львовна!

Молодой мужчина поднялся – он был высокий, широкоплечий, с приятным русским лицом, – и пошел в обход стола к Боголюбову.

– Дмитрий Саутин, бизнесмен, занимаюсь тут делами понемногу…

– Дмитрий Павлович очень помогает музею, – сказали из-за стола. – И в администрации за нас заступается, и праздники устраивает, и книжки за свой счет печатает.

Они сошлись на середине зала и пожали друг другу руки.

– Давайте, давайте к нам! Ловкий ты человек, Модест Петрович, вот какую нам встречу организовал в неформальной обстановке!.. И здесь успел.

– Да я тут при чем?.. Он сам пришел, поесть попросил…

– Добрый вечер, – пробормотал Александр Иванушкин и проверил, надежно ли застегнут ворот его клетчатой рубашки.

– Да мы уже виделись.

– Мы днем виделись, а теперь вечер…

И тут заговорили все разом:

– Дамам шампанского подать?.. Полусладкое есть, хорошее.

– Давай, давай, Модест Петрович! Что протоколом предусмотрено, все неси!..

– Анна Львовна, ангел-хранитель нашего музея, бесценный человек, великий знаток своего дела. В Европе ее знают и с ней считаются.

– Хватит болтать, Дима.

– Так ведь это чистая правда, Анна Львовна!..

…Странное дело. Боголюбов представлял себе бывшую и. о. директора музея совершенно другой. Он представлял заполошную музейную тетку в шали, захватанных очках и с кукишем бедных волос, из которого во все стороны лезут шпильки. Еще виделась ему почему-то кофта, непременно зеленая и непременно с подвернутыми рукавами, и клетчатая юбчонка. Анна Львовна оказалась совсем не старой, представительной полной дамой в шелковых свободных одеждах. Иссиня-черные волосы собраны в хвост, глаза густо подведены синим, а губы алым. На Боголюбова она смотрела оценивающе и как будто с насмешкой. В ней чувствовались сила и спокойная уверенность. Это она принимала сейчас Боголюбова с его новым назначением, а не он Анну Львовну с ее только что свершившейся отставкой.

Она протянула руку, как для поцелуя. Он аккуратно пожал ладонь и отпустил. Она слегка усмехнулась:

– Надеюсь, что под вашим руководством музей будет процветать по-прежнему.

– А он процветает? – не удержался Боголюбов.

– Да, – резко ответила девушка, так же мало похожая на музейного работника, как и Анна Львовна, – представьте себе!.. Если вам не придет в голову на самом деле им руководить, он продолжит процветать.

– Нина!..

– Анна Львовна, я не святая! Мне кажется, после всего, что произошло, навязываться к нам в компанию – неприлично.

– Ниночка, – то ли попросил, то ли приказал Дмитрий Саутин, помощник во всех музейных делах и радетель за все начинания. – Не спеши. Человек первый раз нас видит, еще подумает невесть что!..

– Мне все равно, пусть думает что хочет. Если он не понимает, я уйду.

– Нина – научный сотрудник и один из лучших экскурсоводов, – отрекомендовал Дмитрий.

– Извините ее, Андрей Ильич, – сказала Анна Львовна, которую, казалось, забавляла эта сцена. – Она всего лишь неравнодушна. Равнодушным людям живется легче, правда? Мы все были несколько обескуражены вашим назначением и таким скорым… прибытием.

Боголюбов, решивший было во что бы то ни стало уйти, и черт с ними, с недопитой водкой и несъеденным мясом, выдвинул из-за стола стул и основательно уселся. Уйти сейчас – значит признать свое поражение. Завтра в кабинете придется начинать не на пустом месте, а выбираться из ямы, в которую его вот-вот загонят.

Из ямы начинать ему не хотелось.

– Ну, Александр Игоревич вас сегодня встречал, вы уже познакомились, – продолжал представление сотрудников музея Дмитрий Саутин.

…Почему представляет он, а не Анна Львовна? Потому что он главнее? Потому что бизнесмен и дает деньги на самиздат?

– Асенька тоже экскурсовод, и тоже отличный!.. Очень хорошо работает с детьми. Да, Асенька?..

Девица кивнула, не поднимая глаз. Она как раз похожа на экскурсовода из провинциального музея, оценил Боголюбов, в отличие от яркой глазастой Нины. Серые волосы, серое личико, серый жакетик, на остреньком носике старомодные очки. Она сидела на краешке стула, сложив на коленях руки, совершенно безучастно. Разговоры, передвижения, перемещения вокруг стола как будто не касались ее, обтекали со всех сторон.

Боголюбов отвел взгляд и еще раз посмотрел. Она застыла, как мумия.

– Ну а это наши аспиранты! Музей на самом деле ведет серьезную научную работу, Андрей Ильич!.. Митя из Питера, помогает с реставрацией некоторых полотен, а Настя москвичка, как и вы!.. Пишет диссертацию по древнерусскому искусству.

– Здрасте, – сказал Митя из Питера. Он что-то жевал, глаза у него были веселые. – А вы раньше где работали? По строительной части проходили или по банному тресту?

Анна Львовна засмеялась и погрозила ему пальцем. Митя, поняв, что угодил, выудил из салата огурец и захрустел победительно.

Настя протянула Боголюбову руку и энергично тряхнула его ладонь.

– Морозова, – представилась она. – Коллекция древнерусской иконописи здесь не слишком большая, но значимая. Я очень благодарна Дмитрию Павловичу за идею сделать работу именно на местном материале. В Москве об этой коллекции мало знают, а не упоминает вообще никто! Вот Дмитрий Павлович и подсказал…

И она посмотрела на Саутина то ли с обожанием, то ли с благодарностью, Боголюбов не разобрал хорошенько.

Официант с пробором расставлял на столе жестяные плошки с желтым содержимым. Боголюбов вспомнил, что плошки называются «кокотницы», а содержимое «жюльен». Жюльен в кокотнице в трактире «Монпансье» весенним вечером в самой что ни на есть русской провинции – красота!..

– Есть еще истопник Василий, он же сторож, – продолжала Анна Львовна. – Он тоже был приглашен на пир, но на радостях заранее запил. Еще, не дай боже, явится.

– Не волнуйтесь, Анна Львовна, – подал голос Александр Иванушкин. – Я к нему заходил. Спит он и проспится еще не скоро.

– Ну, – провозгласил Дмитрий Саутин, приноровился, взял стопку, и все разом зашевелились и встали, как по команде. Боголюбов от неожиданности остался сидеть. – Предлагаю первый тост за нашу драгоценную, несравненную Анну Львовну!.. Ее животворными усилиями питается родник здешней культурной жизни.

Анна Львовна светло улыбалась. Нина, не похожая на музейную работницу, сверлила Боголюбова глазами, метала огненные молнии. Александр Иванушкин сделал торжественное лицо. Студенты-аспиранты застыли в почтительности. Модест Петрович стоял по стойке «смирно», наклонив голову, как маршал Буденный во время речи Сталина на банкете. Асенька смотрела в скатерть.