Она закинула обшарпанную сумку на плечо и растопырила руки.
– Я тебя тоже, – сказала Пейтон, шагнув в ее объятия. – Отправь мне идеи для подарка маме. И мы должны придумать план на ее день рождения.
– Принято. Под «мы» ты подразумеваешь меня? – уточнила Скай.
– Да, – виновато улыбнулась сестра. – У тебя лучше получается.
Они обнялись на прощание, перекрыв пешеходное движение на Медисон-авеню, и Скай торопливо отстранилась, не желая причинять неудобств незнакомым людям.
– Обожаю тебя! – рассмеялась Пейтон, помахав плоской ладошкой, как королева Елизавета на смене караула.
– И я тебя.
Скай отошла в сторонку и провела взглядом сестру, шагавшую по улице, словно по подиуму в Париже. Пейтон порой бывала самовлюбленной, хвастливой и совершенно невыносимой сумасшедшей стервой, но Скай все равно ее любила.
Глава 2
За все в жизни надо платить
– Мы вернемся с рекламной паузы через минуту, оставайтесь с нами!
Пейтон отхлебнула кофе из чашки с логотипом Эй-эн-эн и повернулась к визажистке, которая подошла припудрить ей лоб. Операторы изменили положение для следующей рубрики, а Шон, исполнительный продюсер, сообщил по студийной аудиосистеме:
– Выходим на финишную прямую! До выходных осталось шесть минут.
Несколько человек в аппаратной захлопали в ладоши. Неделя выдалась тяжелая, всем хотелось вернуться домой, в нормальную жизнь, которая не делится на тридцатисекундные отрезки и не рассчитывается по кадрам, как то, что происходит с пяти до восьми утра в ослепительном свете софитов, под безжалостным давлением прямого эфира национального телевидения.
Джим вернулся за стол и занял свое кресло. Пейтон подозревала, что во время частых отлучек в туалет в рекламных паузах он на самом деле бегает качать бицепсы.
– СДБСП, – сказал Джим, вставляя наушник.
И пригладил рукой волосы – абсолютно бесполезный жест: толстый слой лака превращал прическу в непробиваемую броню.
Напарник частенько хвастался, что флакона хватает на три дня. Пейтон не то чтобы не любила Джима, просто… Ну ладно, она его действительно не любила. Да, он чертовски классный ведущий, с этим трудно спорить: аудитория, с легким перекосом в сторону женщин, обожает его экранную личность – доморощенную смесь мужественности, непоколебимого позитива и при необходимости чего-то очень похожего на сочувствие, – и только при выключенных камерах он показывал свое истинное лицо.
Джим вопросительно посмотрел на Пейтон:
– Согласна?
– Что?
Она как раз вспомнила, что после обеда нужно записаться к стоматологу.
– Тридцать секунд! – раздалось из динамиков.
– СДБСП, – повторил Джим. – Поняла? Слава долбаному богу, что сегодня пятница.
– Гм…
Пейтон выдавила улыбку и достала из выдвижного ящика изящный блокнотик «Молескин», куда записывала все, о чем вспоминала в самые неподходящие моменты.
«Записаться к стоматологу на пять вечера», – нацарапала она, и тут в голову пришла новая мысль. Макс тоже должна записаться к стоматологу, терапевту и гинекологу, ведь в конце лета ей уезжать в колледж.
– Двадцать секунд!
Пока она писала, Джим шумно отхлебнул из кружки с логотипом Эй-эн-эн. Пейтон в тысячный раз задумалась, что он добавляет в свой кофе: кокаин, растолченный аддералл или какую-нибудь подпольную добавку с тестостероном? От чего еще может нормальный человек постоянно быть на взводе?
– Десять секунд!
Джим откашлялся, отвел плечи назад и стал пожирать глазами камеру номер три, которая должна была снимать их после рекламной паузы.
– Пейтон, готова? – спросил Шон, на этот раз прямо в ухо.
Она кивнула. Черт! Забыла напомнить Скай о мамином дне рождения. Обвела напоминание кружочком – решить этот вопрос в первую очередь…
– Итак, пять, четыре…
– Пейтон, ради бога, спрячь это! – раздраженно гаркнул Шон.
– …три, два…
Она закрыла блокнот.
Наступила тишина. Красный огонек на третьей камере замигал, показывая, что они в эфире. Пейтон внезапно расслабилась. На нее снизошло отрешенное спокойствие – полная противоположность адреналинового всплеска. Мысли, еще секунду назад метавшиеся в разные стороны, без малейших усилий с ее стороны сошлись в одной точке, и она обрела свое фирменное самообладание.
– Мы снова с вами, – сказала Пейтон, искренне улыбаясь в камеру номер три, словно видела перед собой гостиную, где сидят ее самые близкие люди. – «В заключение пятничного выпуска мы хотим поделиться с вами невероятной историей любви и силы духа, которая произошла в самой обычной семье», – прочла она с телесуфлера.
Неделю всегда старались закончить какой-нибудь волнующей человечной историей с хорошим концом, чтобы поднять дух зрителей, обеспокоенных ситуацией в мире.
– «Логан Пирс – девятилетний мальчик, который живет с родными в пригороде Хьюстона, любит рисовать, играет в «Лего» и болеет за «Астрос», – прочла Пейтон, придав своему голосу точно отмеренные доли серьезности и восхищения, а про себя гадая, который из домашних питомцев продюсера написал этот идиотский сценарий. – Представьте, что пережила семья, когда Логану поставили диагноз «педиатрическая лимфома» – редкое, угрожающее жизни заболевание».
Читая, она невольно прониклась сдержанной грустью матери, которая рассказывала о диагнозе мальчика, лечении и, наконец, выздоровлении, – такого почти никогда не случалось, когда Пейтон находилась в открытом эфире и должна была перескакивать с одного сюжета на другой. Голос женщины завораживал, а Логан так трогательно обнимал свою младшую сестренку, что Пейтон едва не пропустила объявление Шона об экстренном сообщении.
Она посмотрела в сторону аппаратной, которая перестала напоминать спокойную, тщательно выстроенную балетную сцену и превратилась в хаотичную тусовку. Огромные электронные часы над камерами отсчитывали секунды. Черт! До восьми еще пять минут, и это означает, что сообщать срочную новость придется им.
– Я возьму, – пробормотал в микрофон Джим.
На экране лечащий врач Логана описывал воздействие лимфомы на детей.
– Нет, – возразил Шон. – Слишком резкий переход. Плохо уже то, что мы обрываем ребенка. Когда сюжет закончится, переходим к рекламе.
Пейтон и Джим кивнули.
– Они записывают заставку, но материала там только на тридцать секунд, – продолжал Шон. – Обвинения и короткое описание. Потом я тебя поведу.
Пейтон вдруг напряглась. Экстренные новости всегда непредсказуемы.
Ролик закончился, и Пейтон спокойно сообщила зрителям, что выпуск продолжится после короткого перерыва. Почти немедленно после этого все полетело к чертям.
– Надеюсь, они знают, что делают, – громко произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Да, – согласился Джим. – Мы забили на ребенка с раком!
Продюсер эпизода Дженна, двадцатипятилетняя звезда, которую недавно переманили из «Фокс ньюс», объявила:
– ФБР только что подтвердило информацию о задержании двадцати двух человек, среди которых есть весьма известные люди, по обвинениям в преступном сговоре и (или) почтовом мошенничестве.
– Кому, на хрен, интересно почтовое мошенничество? – возмутился Джим, словно прочтя мысли Пейтон.
Дженна сделала вид, что не слышит, и сказала им в наушники:
– Все задержанные – влиятельные люди, родители, которые пытались купить своим детям места в престижных университетах.
– Тридцать секунд! – раздался обезличенный голос в колонках.
В крови зашумел адреналин.
– Что нам известно? Мы готовы?
В студию ворвался Шон со стопкой бумаг в одной руке и своими знаменитыми черными очками – в другой.
– Дженна, суфлер?
Дженна бесстрастно подтвердила, что суфлер настроен.
– У меня хватит информации, чтобы дотянуть до конца программы, – сказал Шон, размахивая распечаткой. – Читай с суфлера медленно, а потом слушай меня.
– Десять секунд!
Шон вернулся за стеклянную стену аппаратной. Пейтон видела, как он натянул наушники и ткнул пальцем в оператора.