Демьян не заметил, как остался один. Сильно тошнило, несмотря на холод, хотелось пить, а в голове не было даже мысли о том, что можно сделать. Рядом тихо опустился Олег. Бледный и с красным носом. Он посмотрел на Демьяна, насупился и сжал губы. То есть переживает? Не хочет бросать все вот так легко? Дорожит этими отношениями? Им, Демьяном? Наверное, все это легко вычиталось в его напряженном испытующем взгляде, потому что Олег дернулся ему навстречу, уткнулся лбом в плечо и замер так, разом отвечая на все. Демьян крутанулся, прижал его к себе, обещая что-то несбыточное, ведь не было ни единой идеи в голове, как обскакать эту сраную ловушку.

— Я что-нибудь придумаю, — бестолково пообещал он.

Олег закивал, вцепляясь в него тонкими пальцами, как будто понимал, что ничего Дем не сможет придумать, что выхода нет, и отчаянно пытается удержать его, удержать безвозвратно утекающее у них время.

Они просидели так час, греясь друг о друга, хлюпая носами и почти не двигаясь. И каждый из них отчаянно пытался выдавить из хрустящей пустоты в голове хотя бы осколок идеи, намек на спасение. И каждый знал, что без другого не сможет дышать.

Они разошлись в состоянии беспросветной безысходности, не находя в себе сил даже на простое прощание — оно казалось дурным знаком. Прижались губами, разорвали объятие — как будто отрезали часть себя.

Олег позвонил около десяти, хотя обычно не позволял себе таких вольностей — потолком была цифра девять. Демьян отчетливо понял, что это он по тихому вздоху и так же отчетливо — что сейчас Олег скажет какое-нибудь дерьмо.

— Я подумал… наверное, мой отец отчасти прав. Может, нам, в самом деле, лучше расстаться?

Демьян тяжело сглотнул, потому что от этой фразы хотелось заорать или проблеваться — страшно было до темноты перед глазами, и тихо спросил:

— Почему? Только вот единственная причина, которую я приму — это то, что ты больше не хочешь быть со мной, — он помолчал, всем телом впитывая тишину на том конце. Отпускало медленно, по капле. — Скажи мне это. Скажи, что не любишь.

И тогда Олег разрыдался. Тихо, как и все, что он делал, но так горько и отчаянно, что Демьян не хотел, но наслаждался.

— Потому что я боюсь за тебя. У отца есть очень серьезные знакомые. Мне так страшно.

Такого смешения отчаяния, нежности, облегчения и страха Демьян не пожелал бы никому. Он пару раз глубоко вздохнул и сказал:

— Я люблю тебя. Настолько сильно, что мне плевать на все, кроме тебя. Возможно, со стороны все это кажется подростковыми заскоками, гормонами и какой-то такой хренью, но я стопроцентно знаю, что буду рядом всегда. Если ты, конечно, этого захочешь. Поэтому если единственная причина — моя безопасность, то это полная лажа, а не причина. Я буду ждать тебя завтра на площадке. Если ты все-таки, — он перевел дыхание, — хочешь попробовать что-то придумать, приходи. Но если ты сомневаешься, если не уверен, останься дома.

— Да, — прошелестел Олег.

Демьян не спал всю ночь и подозревал, что Олег не спит тоже. Он взвешивал все, периодически скатываясь в уверенность, что стоит оставить его. Побыть скотиной и тварью, но избавить Олега от непременных лишений, так как он был совершенно не создан для них. Но эгоизм побеждал. Дем не готов был отказаться от Олега. Без него просто не было ничего. Пустота. Вакуум. Как вообще можно отказаться от себя? Самым ужасным было то, что никаких адекватных вариантов побега просто не приходило в голову. Куда бежать, если все знакомые Демьяна — вот они, и вряд ли станут хранить тайну, если их припрут к стенке? Всей недвижимости у Дема — доля в родительской квартире, никаких дедушек в провинции или чего-то такого. Заграницу так просто не улететь — настолько крутых связей у него тоже не имелось. Бежать куда глаза глядят и тащить в неизвестность Олега… Идиотизм.

На следующий день оба они были серыми и с мешками под глазами. Сели рядом на лавочку, прижавшись друг к другу, и замолчали.

— У меня нет ни одной идеи, — прокаркал Демьян, и Олег вздрогнул. — Пока. План… даже не план, а предложение — ждать полгода. Не общаться, не видеться. Никак. За это время я постараюсь что-то придумать, а твой отец снизит бдительность.

Про то, что им придется бежать, он даже не упоминал — слишком очевидно было, что эти отношения не одобрятся ни при каком раскладе.

Олег напрягся. Демьян чувствовал исходящее от него напряжение.

— Давай-ка выкладывай, чем грузишься. Нам сейчас только друг с другом темнить не хватало.

— Ты действительно будешь думать?

Демьян хмыкнул, пересадил Олега к себе на колени, потому что было уже ощутимо холодно, и задумался. Как можно объяснить то, что он чувствует? Как вообще доказать другому, что он — твоя жизнь? Он думал, крутил фразы, отметая одну за другой за искусственностью, а потом просто посмотрел Олегу в глаза и твердо сказал:

— Да.

Олег быстро закивал в ответ, явно давя слезы, и прижался щекой к его груди, наконец-то облегченно выдыхая.

Вся третья встреча прошла сумбурно, скомканно. Они судорожно, жадно целовались, обнимались до боли. Неизбежность давила со всех сторон, прижимала и отталкивала одновременно, и каждый поцелуй был соленым, а объятие горьким от безысходности.

— Скажи отцу, что мы решили доказать ему все ожиданием. Будем хорошо вести себя и верить, что он изменит приговор. А я буду ждать тебя третьего июля в три часа на нашей лавочке в Сокольниках.

Олег изумленно глянул на Дема, расцвел улыбкой и закивал. Третье июля — День рождения Демьяна. Лучший подарок или конец всего. Других вариантов не было.

Первую неделю без Олега Дем не выходил из комнаты. Сил не было. Поход в ванную или туалет превращался в квест. Аппетит пропал, Демьян похудел и осунулся. Брат хмурился и глядел настороженно, но ничего пока не спрашивал. Родителям было привычно насрать, так что можно было упиваться своим отчаянием.

Вот только необходимость делать хоть что-то подталкивала. Времени было много и катастрофически мало для такого масштабного дела. Нужен был внешний стимул, чтобы хотя бы вернуться к жизни, и Демьян ухватился за предложение выбраться потусить на хате у одного приятеля. Старая компания, бестолковое веселье — должно было подействовать. И Демьян пошел.

Сидел, нахохлившись, на диване. Вымученно улыбался на попытки друзей развеселить и чувствовал себя человеком, принимающим отвратное горькое лекарство. Хотелось домой, обнимать подушку и перебирать фото с Олегом. Всего десять. Меньше половины пленки. Кто ж знал.

— И чего ты такой кислый? — Илья щурился вопросительно, и, кажется, не особо обижался за то, что Дем когда-то его кинул.

Тумкала музыка, кто-то ржал, а Демьян вдруг начал выпаливать ему все, что случилось. Опомнился только когда закончил. Перевел дыхание и замер — потому что тупо вот так выкладывать секретные, в общем-то, вещи, считай, первому встречному. Или это и есть синдром попутчика?

Логично было бы, если бы Илья заржал и начал глумиться или просто посочувствовал. Но он молчал и задумчиво постукивал себя по губе кончиком пальца.

— В июле, говоришь… — протянул наконец. — Мне кое-что перетереть надо. Обсудим потом.

— Эй, — Демьян ухватил его за руку и потянул, заставляя сесть обратно. — Это, типа, секрет. Не надо ни с кем обсуждать, — от просительных интонаций самому делалось тошно, но свои косяки и исправлять самому. Нехрен было болтать.

Илья послушно опустился обратно и насмешливо посмотрел Демьяну в глаза.

— Так у тебя, вроде, ни плана, ни даже идей. Не в твоем положении о секретности переживать. Но я трепаться не буду. Просто помочь хочу.

— Почему?

— Потому что отчасти тебя понимаю.

Илья ушел, а Демьян не стал его удерживать. В самом деле, скрывать стоило бы свои планы, а не их отсутствие.

Андрей подошел к нему через пару дней на очередной вечеринке.

— Пойдем покурим?

Демьян не курил, но было слишком очевидно, что зовут его не ради сигареты. Он молча вышел на незастекленную лоджию и закрыл дверь.