Здоровенная муха с металлически поблескивающей зеленой спинкой выползла из ноздри старика и остановилась, потирая огромные передние лапки.

Меерса словно ветром сдуло с места. Он пробежал пять рядов и плюхнулся в свободное кресло. Он тяжело дышал, во рту пересохло.

Позже он увидел, как стюардесса накрывает старика синим одеялом.

Денвер. Код ДЕН. Здесь и Чикаго показался бы Бермудами. Небо тяжелое и дымящееся, словно сухой лед, цвета свинцовой пули. Температура несколько градусов ниже нуля, но прибавьте студеный ветер и получите погодные условия, способные резину заморозить до твердости взлетной полосы.

Когда Меерс, увешанный багажом, тащился по коридору, огромные стекла стен дребезжали и выгибались под ветром. Холод проникал через пол, поднимался по ногам. Он торопливо прошел в мужской туалет и сбросил вещи на пол. Набрал воды в раковину и плеснул в лицо. Каждая упавшая капля отдавалась эхом в пустых стенах.

Вид собственного лица в зеркале был невыносим.

Ему нужно было найти билетную кассу. Получить посадочный талон. Найти выход на посадку, сесть на самолет. Ему нужно было попасть домой.

Что-то вдруг велело ему выбраться отсюда. Бросить все. Уйти.

Он быстро прошел мимо пустынной зоны вылета, распахнул двери и вышел на обледеневший тротуар. Зашагал по направлению к первой машине в длинной очереди такси. Это был старый желтый «Чекер», большая, неуклюжая, приветливая машина. Меерс плюхнулся на заднее сиденье.

— Куда едем, Мак?

— В центр. В хороший отель.

— Считай, что уже там. — Водитель осторожно тронулся с места по скользкой мостовой. Вскоре они уже мчались по широкому шоссе прочь от аэропорта. Меерс посмотрел в заднее окно. Денверский аэропорт напоминал кубистскую скульптуру, изображающую повозку в прериях, с огромным, чудовищно дорогим тентом, под которым ютятся современные переселенцы.

— Экий здоровенный уродец, да? — сказал таксист.

Меерс заметил, что водитель смотрит в зеркало заднего вида. Кустистые брови под старомодной таксистской фуражкой с блестящим козырьком. Широкое лицо, щетина на подбородке. Большие руки на баранке. Медальон таксиста с именем В. КРЖИВИЧ. Медальон нью-йоркский.

— Кржи-вич, — растолковал водитель. — Вирджил Крживич. Мы, поляки, продали все свои гласные лягушкам. Теперь используем те согласные, которые русские выбросили за ненадобностью. — Он хихикнул.

— Не далеко от дома забрался? — подивился Меерс.

— Позволь рассказать тебе маленькую историю, — сказал Крживич. — Однажды давным-давно, тысячу лет назад, насколько я помню, я вез кого-то ночью из ЛаГардиа. В Мариотт, на Таймс Сквер. Примерно в это же время, через Триборо, вниз по Рузвельт-стрит, и на месте. Но тот парень посмотрел карту, велел ехать через туннель. Ладно, говорю, деньги ваши. И что вы думаете, выныриваем мы из туннеля, и что я вижу? Не Эмпайр Стейт Билдинг, а эту долбаную шлюху, Денверский аэропорт. То есть я в Денвере. Я никогда не был в Денвере. Стало быть, оборачиваюсь я через плечо, — Крживич проиллюстрировал слова действиями, обдав Меерса зловонным дыханием, — а никакого тебе туннеля нет, только стадо машин несется по шоссе. Так оно с тех пор и повелось.

Крживич проскочил на желтый свет и выехал на обледеневшее шоссе. Меерс увидел зеленый указатель «Центр». Прямо впереди, над горизонтом, вставала полная луна. Машин было немного, и неудивительно, поскольку гололед усиливался. Впрочем, таксиста это не волновало, и старый «Чекер» шел ровно и мощно.

— Значит, решил остаться здесь? — спросил Меерс.

— «Решил» тут никакой роли не играет. Думаешь, я отключился, затмение нашло, и сам не заметил, как сюда приехал, да? — Крживич опять посмотрел на Меерса через плечо. В свете фонарей тот увидел, что левая часть лица у него почернела и распухла. Левый глаз заплыл. Щеку пересекала длинная резаная рана, не зашитая хирургом. — Черта с два. Факт тот, что ни одна из этих дорог не ведет в Нью-Йорк. И уж поверь мне, я их все перепробовал.

Меерс не знал, как реагировать на это заявление.

— Что у тебя с лицом? — спросил он.

— Это? Небольшая стычка с ночными полицейскими. Фары не работали, можешь себе представить? Я еще легко отделался. Вмазали разок по башке и отпустили. Черт, мне и похуже доставалось. Гораздо хуже.

И пилот говорил что-то о ночных полицейских. Они отправили его напарника в госпиталь. Что-то здесь было не так.

— Так ты хочешь сказать, что эти дороги не ведут в Нью-Йорк? Но это же шоссе между штатами. Они соединяют все города.

— Хочешь найти во всем этом смысл? — сказал Крживич. — Советую тебе этого не делать.

— В чем ты хочешь меня убедить? — спросил Меерс, чувствуя закипающее раздражение. — Что вообще происходит?

— Ты думаешь, а не находимся ли мы в долбаной Сумеречной Зоне или как ее там? — Крживич опять посмотрел на Меерса, но тут же отвернулся к дороге, покачивая головой. — Ведь верно, приятель. Да нет, мы в Денвере. Только этот Денвер как-то весь перекручен.

— Мы в аду, — сказал голос из рации.

— Черт бы тебя побрал, Московиц, тупая скотина.

— Только так и можно все объяснить, — продолжал голос из радио.

— Это ничегошеньки для меня не значит, — закричал Крживич в микрофон. — Посмотри вокруг. Ты видишь ребят с вилами? Может, видел кипящие котлы с этой… как ее…

— Серой? — предположил Меерс.

— Во-во. С серой. — Он ткнул пальцем в микрофон. — Московиц, мой диспетчер, — объяснил Меерсу. — Видел потерянные души, которые стонут и плачут?

— Я слышал множество стонущих и плачущих душ по радио, — ответил Московиц. — Я и сам иной раз кричу и плачу. И, как пить дать, потерян.

— Нет, только послушайте его, — сказал Крживич, хихикая. — И мне приходится это дерьмо слушать ежедневно.

— Почему ты думаешь, это должны быть непременно ребята с рожками? — не унимался Московиц. — Почему ты думаешь, что тот парень, Данте, все верно описал?

— Московиц читает книжки, — бросил таксист через плечо.

— Почему ты считаешь, что ад остался точно таким же? Думаешь, он не перестраивается? Посмотри, сколько народу расплодилось. Куда его девать, по-твоему? В новые пригороды, вот куда. Раньше в аду были лодки и конные повозки. Теперь — самолеты и такси.

— А еще ночные полицейские и больницы.

— Заткнись, ублюдок поганый! — заорал Московиц. — Ты же знаешь, я не хочу, чтобы по моему радио трезвонили об этом!

— Прости, прости. — Крживич прыснул через плечо и пожал плечами. — Ну что ты с ним будешь делать?

Меерс слабо улыбнулся в ответ.

— Иначе ничего не складывается, — продолжал Московиц. — Моя жизнь — сплошной ад. Твоя жизнь — ад. Каждый, кого ты везешь в своем уродском такси, живет в аду. Мы умерли и попали в ад.

Крживич вновь рассвирепел.

— Умерли, вот оно что? Ты помнишь, как умирал? А, Московиц? Ты сидишь в своем вонючем офисе, жуешь пиццу, запивая «7-Up», и ничего в твоей поганой жизни месяцами не случается. Думаю, ты заметил бы такую вещь, как собственную смерть.

— Сердечный приступ, — рявкнул Московиц. — Это мог быть сердечный приступ. Я просто вылетел из своего тела, и они засунули меня сюда. Как раз туда, где я и раньше был, только теперь это навсегда, и теперь я не могу уйти! Это либо ад, либо преддверие ада.

— Ну конечно, преддверие ада! Что еврей может знать о преддверии ада? Об аде? — Он отключил связь и посмотрел на Меерса. — Я думаю, он имеет в виду чистилище. Хотите знать все об аде, спросите поляка. Уж мы-то знаем, что такое ад.

Меерс был сыт по горло.

— Думаю, вы оба полоумные, — вызывающе сказал он.

— Ага, — согласился Крживич. — Побудь здесь с наше, еще не так спятишь. — Он разглядывал Меерса в зеркало. — Ты-то еще не въехал, это ясно. Мне хватило одного взгляда на тебя, как только ты сел. Ты из этих самолетных отморозков. Летаете и летаете кругами, таскаетесь со своими чемоданами от Гуччи, которые стоят моего месячного заработка. Наматываешь круги и думаешь, что в этом есть какой-то смысл. Все еще думаешь, что после сегодня наступает завтра, а все дороги куда-то ведут. Думаешь, если солнце село, то оно завтра встанет. Думаешь, два плюс два всегда будет три.