Мать девочек, Сьюзан Поло, умерла за пять лет до их рождения и защитить их, стало быть, не могла. Никто другой тоже не проявлял к ним материнских чувств, так что любовь они испытывали только друг к другу и еще к трем сестрам из своего клона. Впрочем, Август как-то говорила Сирокко, что у них пятерых в детстве был друг – всего один, правда: обезьянка-резус с форсированным мозгом. Ее препарировали, когда девочкам было по семь лет.

Разговор имел место за праздничным ужином, посвященном дегустации припасенного Биллом соевого вина, и весьма разнообразил мероприятие.

– Не то чтобы с нами обращались очень уж жестоко, – продолжала Август. – Эти ученые вовсе не были чудовищами. Многие из них вели себя как заботливые дядюшки и тетушки. Мы получали почти все, чего хотели. Думаю, многие из них даже любили нас…

Она сделала глоток и добавила:

– В конце концов, почему бы и нет. Мы ведь стоили немалых денег.

За свои (вернее – за казенные) деньги ученые получили именно то, что планировали – пять спокойных, робких, весьма одаренных девушек. Сирокко сомневалась, что сексуальная ориентация бедных девочек была спроектирована целенаправленно, но чувствовала, что этого следовало ожидать столь же уверенно, как и высшего коэффициента умственного развития.

Все пять сестер были идеальными копиями своей матери – дочери японо-американки в третьем поколении и филиппинца. Сьюзан Поло, лауреат Нобелевской премии в области физики, умерла совсем молодой.

Август, склонившись над штурманским столом, изучала фотоснимок. Сирокко, в свою очередь, разглядывала ее – точнейший слепок давно ушедшего юного гения, оживший и, увы, повзрослевший: маленькая, с аккуратной фигуркой, иссиня-черными блестящими волосами и темными выразительными глазами. Ее кожа была цвета кофе, в который не пожалели сливок, но при красном освещении исследовательского модуля выглядела почти черной.

Сирокко, в отличие от весьма многих белых, никогда не казалось, будто все азиаты на одно лицо. Но с сестрами Поло дело обстояло именно так.

Август подняла глаза на капитана. Она казалась более возбужденной, чем обычно. Сирокко, на мгновение задержав взгляд на ней, перевела его на снимок. Там среди звездных россыпей светилось, образуя правильный шестиугольник, шесть крошечных точек.

Сирокко долго и придирчиво разглядывала изображение… строго говоря, непонятно чего.

– Немало чертовщины довелось повидать, но то была другая чертовщина, – сказала она наконец. – Кто объяснит, что я вижу?

Габи, пристегнутая к креслу в другом конце комнаты, прихлебывала кофе из пластикового контейнера.

– Ты видишь последнюю экспозицию Фемиды, – доброжелательно пояснила она. – Я сняла ее в течение последнего часа с помощью самой чувствительной аппаратуры и компьютерной программы нейтрализации вращения.

– Я догадалась, – ответила Сирокко. – Но имелось в виду несколько иное. А именно: что это такое ?

Прежде чем ответить, Габи долго и вдумчиво тянула кофе.

– Не исключено, что несколько тел вращается вокруг общего центра тяготения, – начала она мечтательно и отрешенно. – Теоретически, разумеется. Никто ничего подобного никогда не наблюдал. Но называется конфигурация «розеткой».

Сирокко терпеливо ждала. Поняв, что реакции на теоретизирования Габи не последует, она скептически фыркнула:

– В самом центре системы спутников Сатурна? Это возможно в течение пяти минут. Даже теоретически. А затем другие спутники возмутили бы твою «розетку».

– Да, думаю, что так, – не стала спорить Габи.

– И прежде всего – как такое могло случиться? Вероятность ничтожна.

Габи, вздохнув, легко согласилась:

– Да, пожалуй… Конечно, так оно и есть.

Вошли Апрель с Калвином и тоже склонились над столом. Настала их очередь удивляться. Наконец Калвин поднял голову:

– Кто-нибудь решится наконец назвать эту штуку по имени? Да ведь оно не может быть природным образованием. Тут кто-то ручки приложил.

Габи потерла лоб.

– Ты не все слышал. Радарные измерения показали, что диаметр Фемиды составляет тысячу триста километров. Полученные показатели плотности тоже… неожиданные. Получается, ее плотность чуть меньше плотности воды. Я было подумала – данные не вполне точны, потому что возможности нашей аппаратуры ограниченны, а другой у нас нет. Но потом я получила изображение…

– Так там шесть тел или одно? – нарушила затянувшуюся паузу Сирокко.

– Не могу сказать наверняка. Но скорее всего – одно.

– Опиши его. Поделись всем, что ты думаешь. И предполагаешь.

Габи зашелестела листами распечаток – но исключительно ради самоуспокоения. Все цифры она помнила наизусть.

– Диаметр Фемиды составляет 1300 километров. Следовательно, она – третий по величине спутник Сатурна, чуть уступающий Рее. Поверхность, по всей видимости, черная – за исключением этих шести точек. К слову, если кому интересно: альбедо у нее ниже, чем у любого другого тела солнечной системы. Плотность тоже минимальна. Весьма вероятно, что Фемида полая внутри. Или что у нее не сферическая форма. Возможно, она имеет очертания диска или тороида – то есть бублика. Судя по всему, раз в час она становится на ребро и приобретает сходство с катящейся тарелкой. Скорости вращения достаточно для того, чтобы ничто не могло удержаться на ее поверхности: центробежные силы превышают силу гравитации.

– Но если она и вправду полая, а ты находишься внутри… – Сирокко задержала взгляд на Габи.

– Внутри – если, конечно, она полая – сила тяжести будет равняться приблизительно четверти g.

Вопросы у Сирокко явно не иссякли, но Габи отвела глаза.

– С каждым днем мы все ближе к ней. Дальше наблюдения пойдут легче. Но сейчас я не представляю, когда смогу прояснить все детали. И смогу ли вообще…

Сирокко направилась к двери:

– Нужно отправить хотя бы имеющиеся данные.

– Если можно, обойдись без гипотез, ладно? – крикнула вслед Габи. Впервые после своего открытия девушка не выглядела счастливой. – По крайней мере, не ссылайся на меня.

– Никаких гипотез, – успокоила ее Сирокко. – Фактов более чем хватит.