Вовка неплохо окончил школу. Голова у него была светлая, а руки – золотые. К сожалению, необходимость заботиться о младших братьях и сестре лишила его возможности должным образом проявить себя в обучении, хотя точные математические науки всегда нравились ему. Наверное, новый преподаватель – Виктор Петрович – считает его мажором, прогуливающим лекции ради собственного удовольствия…

При мысли о Негневицыне Вовка напрягся. Он вспомнил, что профессор поставил его перед выбором… Хотя выбора у Вовки не было: лучше он потеряет перспективу получить высшее образование, чем хорошо оплачиваемую работу.

Черт, а ведь этот мужик с самого начала понравился ему – спокойный, деловитый, с юмором. И объяснял Негневицын значительно лучше и доходчивее престарелого Тарасевича. Хотя большинство Вовкиных однокурсников его недолюбливали за излишнюю принципиальность и требовательности. Да и от одного его холодного строгого взгляда шумная аудитория мгновенно замирала как кролики перед голодным удавом.

Вовка поежился и побрел домой. Сегодня им еще предстояла долгая прогулка по парку, и непоседливые двойняшки наверняка изведут старших братьев, так что придется запастись терпением, дабы сэкономить силы перед ночной сменой… Не забыть бы проследить, чтобы все надели удобную обувь.

*

Негневицын в крайнем раздражении отошел от окна, переложил с места на место стопку приготовленных для семинара пособий, зачем-то достал и вновь убрал очки и, наконец, уселся во вращающееся кресло, сложив руки, сцепленные в замок, на несуществующем животе.

В замешательство с изрядной долей ревности и некоторой обиды его привела занимательная картина прибытия Орловского и Солнышкова на новой (Негневицын готов был поклясться, что чувствует запах кожаного салона и лакового покрытия) Honda Civic восьмого поколения. Молодые люди, смеясь и болтая, выбрались из салона, и их тут же обступила шумная толпа университетских приятелей.

Негневицын не мог не отметить, что Макс и Владимир всегда держатся вместе. Но Виктор Петрович предпочитал не фантазировать о степени их близости.

Гораздо больше совместного появления Орловского и Солнышкова его обеспокоило то, что Владимира не было на семинаре в пятницу. Негневицын задавался вопросом, не намеренно ли Солнышков проигнорировал его предостережение, и пообещал самому себе разобраться с этим вопросом сегодня же.

На лекции обычно невозмутимый Негневицын бросал в сторону прогульщиков (не один Солнышков пропустил важное с точки зрения Виктора Петровича занятие) стрелы сарказма, не воздерживаясь от едких замечаний типа «Вот если бы вы были на прошлом семинаре…» и «Вы должны были запомнить эту формулу с минувшего семинара… Ах, вы ведь не сочли нужным присутствовать на нем!». Неудивительно, что полтора часа для студентов тащились со скоростью беременной черепахи, и аудитория мигом опустела, стоило Негневицыну произнести заветное «Все свободны!».

…Чертовы медовые глазищи, испуганно таращившиеся из-за чужих широких плеч… Чертовы пламенеющие на солнце лохмы… Чертова сияющая улыбка… Чертов Владимир Солнышков со всеми его прогулами… Сейчас Виктор Петрович очень сожалел о том, что в субботу не позволил Матсу развести его на секс…

– Виктор Петрович, можно?..

– Проходите, Владимир Васильевич.

– Я насчет пятницы…

– Слушаю вас.

– Могу я как-то отработать?

В голове Негневицына пронеслось с полдюжины вариантов Солнышковской «отработки». И во всех случаях оба они были обнажены.

Обругав себя старым озабоченным дураком, Виктор Петрович прохладно улыбнулся:

– Вы полагаете, что у меня есть время, чтобы принимать межсессионные задолженности? Обратитесь в деканат – возможно, вам посоветуют другого преподавателя по этой дисциплине.

– Мне бы хотелось у вас…

– Что бы вам хотелось? – иронично вскинул бровь Негневицын.

– Я бы хотел писать у вас курсовую. И, возможно, диплом, – выпалил Вовка, подавив желание зажмуриться. Ему было не по себе от этого разговора с Негневицыным, но он понимал, что должен разрулить ситуацию прежде, чем наживет врага в лице профессора.

Виктор Петрович неинтеллигентно присвистнул и уставился на Солнышкова с веселым восхищением.

– Да вы просто наглец, молодой человек! По-моему, вам русским языком было сказано, что ваше присутствие в стенах этого университета зависит от вашей посещаемости. Однако намек вы проигнорировали… К тому же по сложившейся традиции управленцы не защищаются на нашей кафедре.

– Правила нужны для того, чтобы их нарушать, – хмыкнул Вовка, поражаясь собственной дерзости. Но, чем больше сердился Негневицын, тем сильнее хотелось его задеть, расшевелить, раззадорить. И увидеть в строгих серых глазах огонь, который загорался лишь тогда, когда профессор с головой погружался в любимую экономическую тематику.

Вовка и сам не понимал, откуда взялось это непроизвольное, странное и совершенно неконтролируемое желание. Ведь Негневицын, судя по всему, отныне и вовеки веков внес его, Вовку Солнышкова, в личный черный список.

– Мне чрезвычайно импонирует ваше нахальство, Владимир Васильевич, но прошу вас избавиться от юношеского максимализма, если вы хотите продолжить обучение в стенах этого университета.

– То есть вы меня не отчисляете?

– К сожалению или к счастью, это не в моей компетенции. Тем не менее, советую не расслабляться… А теперь к главному… В порядке исключения я позволю вам написать реферат по мировой экономике на тему «Бреттон-Вудская система организации денежных отношений и торговых расчётов». Не менее двадцати машинописных страниц двенадцатым кеглем… Надеюсь, мы поняли друг друга?

– Да, Виктор Петрович.

– Что ж, не разочаровывайте меня, Владимир Васильевич. До встречи в среду.

Вовка вылетел из негневицынской аудитории, не чуя ног. Все его существо находилось в каком-то мистическом раздрае, хотя Вовка привык считать себя человеком скорее думающим, нежели чувствующим.

Негневицын… Виктор Петрович… ух… сам Негневицын сменил гнев на милость и позволил ему реабилитироваться. А уж он-то, Вовка, постарается не обмануть профессорских ожиданий.

Из восторженной эйфории Вовку вырвала вибрация телефона в заднем кармане потрепанных джинсов.

– Привет, Наташ… Что случилось?

– Вовка, выручай. Мне к маме в Зеленогорск на пару дней нужно съездить, а наши сучки все как одна отказались сменами меняться. Подменишь меня сегодня и завтра?

– С трех до девяти?

– Ага. Согласен?

– Конечно.

– Спасибо, друг. С меня полторы штуки, как обычно. И поцелуй в носик.

– Обойдусь без поцелуя, – фыркнул Вовка и отключился. Положительно, сегодня его удачный день: сначала Негневицын согласился скостить его долг, теперь соседка по лестничной площадке Наташа подкинула подработку. Наталья работала горничной в маленьком семейном отеле на Восстания. Далековато, конечно, но ради необходимого семье заработка Вовка был готов мириться с неудобствами.

Макса Вовка выловил в столовой. Орловский охмурял большеглазую первокурсницу и был не слишком доволен внезапным вмешательством друга. Но Вовке было горячо плевать на его поползновения в сторону неведомой Алины-Марины-Карины.

– Макс, прикроешь?

– Бля, да ты наглеешь не по дням, а по часам, Солнышков, – рассердился Макс, провожая Олю-Веру-Светочку тоскливым взглядом. – Что у тебя опять? Машку к стоматологу? Мишку к окулисту? К Денису на собрание?

– Не грузись, Орловский, – хмыкнул Вовка, не обижаясь на легкую издевку, прозвучавшую в голосе приятеля. – Вторую пару отсижу, потом слиняю, ок?

– Ладно. Но будь на связи.

– Г*вно вопрос.

Макс лишь закатил глаза в ответ на излишнюю веселость бывшего одноклассника.

*

– Ну и какого черта ты выдернул меня посреди рабочей недели в этот клоповник? – сердито спросил Негневицын, исподлобья глядя на улыбающегося Матса.

– Вполне приличный отель, – пожал плечами швед и потянул Виктора Петровича за галстук. – Соскучился… – выдохнул он в упрямо поджатые губы.