Точно с 10 декабря началась правильно организованная служба. Лампы горели каждую ночь под наблюдением дежурного сторожа, в то время как два других отдыхали. Днем они осматривали и чистили лампы, меняли светильни, и к закату солнца фонарь снова бросал вдаль сильный сноп лучей.

Время от времени, согласно инструкции, Васкец с одним из товарищей отправлялся пешком или в небольшой полупалубной парусной шлюпке в Эльгорскую бухту. Шлюпка эта стояла в маленькой бухточке, где высокие береговые утесы хорошо укрывали ее от восточных ветров — единственных, которые представляли здесь опасность.

Само собой разумеется, пока двое сторожей отправлялись к бухте или в ее окрестности, третий непременно оставался на верхней галерее маяка. Могло случиться, что какой-нибудь корабль, проходя мимо Острова Штатов, вздумал бы дать сигнал. Поэтому один сторож должен был оставаться неотлучно на посту. С террасы видно было море на востоке и на северо-востоке. Высокие прибрежные скалы закрывали вид в других направлениях. Таким образом, чтобы сигнализировать проходящим кораблям, нужно было непременно находиться в дежурном помещении.

Первые дни после ухода рассыльного судна прошли без всяких событий. Было довольно тепло, и стояла хорошая погода. Стоградусный термометр [23] показывал иногда десять градусов тепла. Днем ветер дул с моря, а к вечеру переходил в северо-западный и дул с равнин Патагонии и Огненной Земли.

В течение нескольких часов шел дождь, парило, и можно было даже ожидать грозы.

Под влиянием живительных солнечных лучей начала пробиваться растительность. Соседний с маяком луг сбросил с себя белый снежный покров и расцветился бледной зеленью. Так и манило прилечь под свежей листвой антарктической буковой рощи. Вздувшийся от вешних вод ручей впадал в бухточку. У подножия деревьев, по склонам скал, показались мох, лишаи, ложечная трава, известная своими целебными противоцинготными [24] свойствами. Словом, на несколько недель на окраине Американского материка наступило лето, — весною это время года назвать нельзя, потому что в местности вблизи Магелланова пролива не знают, что такое весна.

День клонился к вечеру, но еще рано было зажигать огонь на маяке. Васкец, Фелипе и Мориц сидели на балконе, окружавшем фонарь, и болтали.

Главный сторож направлял разговор.

— Как вам нравится жизнь на маяке, братцы? — спросил он, набивая трубку.

— Ну, соскучиться-то и устать мы не успели! — отвечал Фелипе.

— Конечно, — подтвердил Мориц. — Да и все-то три месяца, я уверен, пройдут незаметно.

— Так, так, друг мой: пройдут, как корвет, [25] несущийся под своими бом-крюйс-брамселями и лиселями. [26]

— Однако мы не видели сегодня ни одного корабля, — заметил Фелипе.

— Будут и корабли, Фелипе, — возразил Васкец, смотря в кулак, словно в зрительную трубу. — Жаль было бы, если бы напрасно выстроили на Острове Штатов такой прекрасный маяк, освещающий море на расстоянии десяти миль.

— Еще никто не знает о его существовании, — сказал Мориц.

— Ну конечно! — откликнулся Васкец. — Еще не всем капитанам известно, что этот берег теперь освещен. Когда они узнают это, они охотно будут подходить к берегу. Впрочем, мало знать, что здесь есть маяк, надо еще знать, что он светится от заката до восхода солнца.

— Об этом узнают лишь тогда, когда «Санта-Фе» прибудет в Буэнос-Айрес, — заметил Фелипе.

— Правильно, — одобрил Васкец, — когда опубликуют донесение Лафайета, власти поспешат распространить его среди моряков всех стран света. Многие мореплаватели и теперь уже знают обо всем, что здесь произошло.

— «Санта-Фе» ушел три дня назад, — начал высчитывать Мориц, — в плавании он пробудет…

— Ну, что там считать! — прервал его Васкец. — Он пробудет в дороге еще с неделю. Погода дивная, море спокойно, ветер попутный. Корабль идет день и ночь на всех парусах и, наверно, делает девять — десять узлов* в час.

— Я думаю, что он теперь уже вышел из Магелланова пролива и обогнул мыс Дев, — сказал Фелипе.

— Непременно, — согласился Васкец, — а теперь он бежит вдоль берегов Патагонии быстрее патагонских лошадей. Впрочем, кто знает, бегают ли люди и лошади в Патагонии так быстро, как фрегат [27] первого ранга под парусами!

Нет ничего удивительного, что оставшиеся на маяке люди все еще думали о «Санта-Фе». Ведь этот корабль был как бы последним клочком их страны, который от них теперь оторвался. И вот они мысленно следили за ним.

— Что ты сегодня наловил? — спросил Васкец у Фелипе.

— Улов был довольно хороший. Я поймал на удочку десять колбеней.

— Отлично. Ты не бойся, в заливе их еще много осталось. Говорят, что чем больше ловишь рыбы, тем ее больше делается в море. А нам это на руку. Питаясь рыбой, мы сбережем свой запас солонины и овощей.

— А я был в буковом лесу, — сообщил Мориц, — и открыл там кое-какие корни, которые сумею приготовить лучше, чем это делал наш корабельный кок. [28] Увидите, как это будет вкусно!

— Очень приятно. Свежая дичь, рыба и зелень лучше всяких консервов, — сказал Васкец.

— Хорошо было бы, если бы к нам сюда забрели какие-нибудь жвачные животные, например парочка ланей! — вздохнул Фелипе.

— Я тоже не отказался бы от филе или окорока лани, — отвечал Васкец. — Хороший кусок дичины никому не вреден. Если дичь появится, мы постараемся подстрелить ее. Только одного не забывайте, братцы: в погоне за добычей не следует забираться далеко от маяка. Так и в инструкции сказано: удаляться от маяка можно только для того, чтобы наблюдать за Эльгорской бухтой да за морем между мысом Сан-Хуан и стрелкой Диегос.

— А если на расстоянии ружейного выстрела подвернется дичь? — спросил Мориц.

— На расстоянии одного, даже двух или трех выстрелов — еще туда-сюда, — сказал Васкец. — Но лань — пугливое животное, и едва ли нам придется увидеть пару ветвистых рогов вот там, на скалах, по соседству с буковым лесом.

Действительно, за все время производства работ вблизи Эльгорской бухты ни одно животное здесь не показывалось. Старший офицер с «Санта-Фе», страстный охотник, несколько раз пробовал охотиться на ланей. Он ходил за пять, за шесть миль и — напрасно.

Лани на острове хотя и водились, но не подпускали к себе на расстоянии выстрела. Может быть, охота была бы удачнее, если бы старший офицер перешел через горы, за пределы порта Парри, на другую сторону острова. Но в западной части острова высились остроконечные, почти неприступные утесы, и никто из экипажа «Санта-Фе» не ходил на рекогносцировку к мысу Сан-Бартелеми.

В ночь с 16-го на 17 декабря на башне между шестью и десятью часами вечера стоял на вахте Мориц. И вот в пяти или шести милях расстояния, в восточном направлении, на море показался сигнальный огонек корабля, первый со дня открытия маяка.

Мориц подумал, что это может интересовать товарищей, и пошел за ними. Они еще не спали.

Васкец и Фелипе поднялись вместе с ним на башню и стали наблюдать в зрительную трубу.

— Это белый огонь, — заметил Васкец.

Зеленые и красные огни зажигаются по правому и левому борту, белый огонь поднимается обыкновенно на штагах [29] фок-мачты. [30] Очевидно вблизи острова находился пароход. Он держал курс на мыс Сан-Хуан. Маячные сторожа старались угадать, куда он повернет — в пролив Лемера или на юг.

В течение получаса следили они за ходом приближавшегося судна и наконец поняли, куда оно идет.

Пароход направлялся на зюйд-зюйд-вест, к проливу, оставляя маяк с левого борта. После того как он миновал гавань Сан-Хуан, его красный огонек промелькнул и исчез в темноте.