Александра Николаевна (просматривает газеты, чуть шевеля губами, негромко). Мы уже не можем позволить себе выписывать такие дорогие газеты... Но он не хочет этого понимать, не хочет.
Андрей Николаевич. Кто не хочет понимать? Чего?
Александра Николаевна. Я говорю: Антон не хочет понимать, что с армией шутки плохи.
Андрей Николаевич (энергично затягивается трубкой). Антон многого не хочет понимать! Но приставить ему свою голову я не могу, а слова... Что слова?..
Александра Николаевна. С твоей головой тоже не все в порядке... Особенно в последнее время.
Андрей Николаевич. В каком смысле?
Александра Николаевна. Жили в нормальной стране, так ведь черт дернул...
Андрей Николаевич. Я никогда не считал, не считаю и не буду считать наше возвращение ошибкой. Этого очень хотела мама, решение мы принимали вместе, и ты прекрасно помнишь, как это было и что творилось на улицах...
Александра Николаевна (без всякого раздражения, буднично). Но нас-то все это никак не касалось, Джей...
Андрей Николаевич (выбивает трубку о перила). То-то и оно, что не касалось...
Чужаки. Иммигранты. Изгнанники. Беглецы. Русская... э-э... не фракция... не община...
Александра Николаевна. Партия?
Андрей Николаевич. Да при чем тут партия?.. Группа эмигрантов, объединившаяся по языковому, этническому и прочим культурным признакам?..
Александра Николаевна. Мафия.
Андрей Николаевич. Вот-вот, мафия!.. Совсем ум за разум зашел! Рассуждаешь, как тетки в очереди... Тем тоже везде мафия мерещится: ларек по пьянке спалили - мафия, сахара нет в магазине - опять мафия... Первобытное мышление. Пещерная логика.
Александра Николаевна. Весь твой пепел на мне!..
Андрей Николаевич. Извини... Это ветер.
Александра Николаевна. Не чувствую никакого ветра.
Андрей Николаевич. Потому что ты сидишь внизу и защищена кустами, а здесь, наверху, гуляют легкие сквознячки... Партия?.. Нет... Каста?..
Александра Николаевна. Диаспора.
Андрей Николаевич. Диаспора!.. Словечко-то какое зоологическое!.. Спора.
Мицелий. Трутовик. Трутень... Смачное словечко!
Александра Николаевна (пародируя интонацию брата). Слова, слова...
Андрей Николаевич (смеется). Русская диаспора!.. У гриба, оказывается, тоже может быть национальность!.. Испанский мухомор! Английский груздь - полезай в кузов!
Громко, заразительно хохочет.
Александра Николаевна. Конечно, что нам еще остается?.. Только хохотать!..
Швейцарская поганка - какая чушь...
Прыскает смехом. Возвращается Максим с очками.
Максим (подозрительно). Что это вы тут заливаетесь?
Андрей Николаевич. Бельгийский... (смеется) опенок!..
Александра Николаевна. Молодость вспомнили...
Достает из складок халата платок, вытирает слезы.
Максим. Вот твои очки.
Александра Николаевна. Спасибо, дорогой... А теперь помоги мне встать. Я, пожалуй, выпью чаю... (Громко.) Джей, ты будешь чай или кофе?
Андрей Николаевич. Кофе.
Александра Николаевна с помощью Максима выбирается из кресла, берет палку и уходит на веранду.
Александра Николаевна (Максиму). Принеси воды.
Максим. Сейчас.
Уходит.
Андрей Николаевич (громко). Я ни о чем не жалею, Шура, ни о чем!.. (Тише.) Это было бы слишком глупо.
Александра Николаевна. Ничего не слышу... Совсем глухая стала...
Составляет чашки и блюдца на небольшой поднос, подвигает поднос к краю стола, берет его одной рукой и, опираясь на палку, уходит через холл куда-то в глубь дома, дребезжа чашками.
Сверху спускается Андрей Николаевич.
Проходя мимо бильярда, машинально берет кий, бьет раз, другой, третий, забивает шар, кладет кий поперек бильярда. Подходит к бару, достает початую бутылку коньяка, идет на веранду, ставит бутылку на стол.
Входит Максим с ведром. Большим ковшом заливает воду в самовар.
Андрей Николаевич молча втыкает вилку в розетку где-то за буфетом, попутно достает две большие пузатые рюмки и ставит их на стол.
Андрей Николаевич (берет бутылку, Максиму). Присоединишься?..
Максим. Лей.
Андрей Николаевич разливает коньяк по рюмкам.
Андрей Николаевич (держит рюмку). Сейчас стали говорить: удачи тебе! Эдакое простецкое бытовое напутствие с легким флибустьерским акцентом... Пусть, мол, тебе повезет! Стивенсон. Майн Рид. Фенимор Купер.
Максим. А пить тебе...
Андрей Николаевич. Не занудствуй! Твое здоровье!..
Максим (усмехается). Удачи тебе!
Пьют.
Андрей Николаевич. Будем считать, что я выкарабкался... Последняя кардиограмма показала вполне приличную динамику, так что еще поживем.
Максим. Да уж куда-куда, а в гроб мы всегда успеем!
Оба смеются.
Андрей Николаевич. Никак не могу привыкнуть к мысли, что мне чего-то нельзя:
колоть дрова, скажем...
Максим. Перед приступом ты как раз этим и занимался.
Андрей Николаевич. Да, я помню.
Максим. И если бы не Таня...
Андрей Николаевич. Н-да!..
Максим. Пойду еще поработаю.
Уходит. Андрей Николаевич наливает рюмку коньяка, выходит на галерею, ставит рюмку на перила, садится в кресло и, слегка покачиваясь в нем, начинает неспешно набивать трубку.
В глубине холла появляется Александра Николаевна с трясущимся, громыхающим чашками подносом. Доходит до стола, ставит поднос на угол.
Александра Николаевна (достает из буфета банку кофе). Тебе подать кофе на веранду?
Андрей Николаевич. Да.
Александра Николаевна готовит кофе.
Андрей Николаевич раскуривает трубку.
Александра Николаевна (идет на веранду с чашкой). Ты совершенно определенно хочешь вогнать себя в гроб!
Ставит чашку рядом с рюмкой.
Андрей Николаевич. Иногда я думаю, что все, что я мог сделать в этой жизни, я уже сделал!..
Александра Николаевна. Абсолютно дурацкая философия!
Андрей Николаевич. Это не философия, Шура, это - реализм. Вот (стучит себя по лбу костяшками пальцев) - пусто! Ни одной мало-мальски приличной идеи за последние пять лет. А заниматься голым плетением словес, да еще на пустом месте, я не умею!
Александра Николаевна (уходит на веранду, говорит, стоя к Андрею Николаевичу спиной). Учись.
Андрей Николаевич (с легким раздражением в голосе). Не болтай ерунду!
Александра Николаевна (невозмутимо). Надо же как-то поддерживать разговор на эту душеспасительную тему.
Андрей Николаевич. Ты что, нарочно?.. Решила позлить меня с утра?..
Александра Николаевна (наливает себе чай). Какой ты смешной иногда бываешь, Джей... Особенно когда начинаешь злиться.
Андрей Николаевич (отпивает глоток коньяка). Это не злость, Шура, это какое-то другое чувство...
Александра Николаевна. Какое?
Андрей Николаевич (пьет кофе). Грусть... Тоска... Хандра... А может быть, просто... страх, а?..
Александра Николаевна. Страх?
Андрей Николаевич. Да!.. Я ведь все помню, все свои ощущения: сначала онемела левая рука, ночью я проснулся от того, что у меня как будто затекло плечо, и вдруг эта страшная давящая боль в груди...
Александра Николаевна. Все мы герои, ибо умеем забывать, что приговорены к смерти. Кто это сказал?
Андрей Николаевич. Не помню. Саму фразу помню, а вот автора забыл.
Александра Николаевна надевает очки, разворачивает газету, углубляется в чтение.
Андрей Николаевич. А потом были моменты, когда я словно видел себя со стороны:
неподвижное тело, над ним склонились головы в белых колпаках, похожих на поварские...
Александра Николаевна. Что?
Андрей Николаевич. Блюдо, говорю, для червей.
Александра Николаевна (не отрываясь от газеты). У каждого человека бывают периоды душевного смятения... Когда я вспоминаю, какой я была в те годы, когда работала манекенщицей, мне тоже становится грустно. Верится с трудом... Кажется, что этого не было никогда. Сон. Мираж.