1909

ДИАНА ДЕ ПУАТЬЕ

Над бледным мрамором склонились к водам низко
Струи плакучих ив и нити бледных верб.
Дворцов Фонтенебло торжественный ущерб
Тобою осиян, Диана-Одалиска.
Богиня строгая, с глазами василиска,
Над троном Валуа воздвигла ты свой герб,
И в замках Франции сияет лунный серп
Средь лилий Генриха и саламандр Франциска.
В бесстрастной наготе, среди охотниц-нимф
По паркам ты идешь, волшебный свой заимф
На шею уронив Оленя-Актеона.
И он — влюбленный принц, с мечтательной тоской
Глядит в твои глаза, владычица! Такой
Ты нам изваяна на мраморах Гужона.

1907

В ЦИРКЕ

Андрею Белому

Клоун в огненном кольце…
Хохот мерзкий, как проказа,
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.
Лязг оркестра; свист и стук.
Точно каждый озабочен
Заглушить позорный звук
Мокро хлещущих пощечин.
Как огонь, подвижный круг.
Люди — звери, люди — гады,
Как стоглазый, злой паук,
Заплетают в кольца взгляды.
Всё крикливо, всё пестро…
Мне б хотелось вызвать снова
Образ бледного, больного,
Грациозного Пьеро.
В лунном свете с мандолиной
Он поет в своем окне
Песню страсти лебединой
Коломбине и луне.
Хохот мерзкий, как проказа;
Клоун в огненном кольце.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза.

1903

Москва

РОЖДЕНИЕ СТИХА

Бальмонту

В душе моей мрак грозовой и пахучий…
Там вьются зарницы, как синие птицы…
Горят освещенные окна…
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна…
О, запах цветов, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучьи…
И сразу всё стало светло и велико…
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюбленном созвучии.
Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой…
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.

1904

Париж

«К твоим стихам меня влечет не новость…»

Балтрушайтису

К твоим стихам меня влечет не новость,
Не яркий блеск огней:
В них чудится унылая суровость
Нахмуренных бровей.
В них чудится седое безразличье,
Стальная дрема вод,
Сырой земли угрюмое величье
И горько сжатый рот.

1903

Москва

«Концом иглы на мягком воске…»

Графине Софье И. Толстой

Концом иглы на мягком воске
Я напишу твои черты:
И индевеющие блестки
Твоей серебряной фаты,
И взгляд на всё разверстый внове,
И оттененный тонко нос,
И тонко выгнутые брови,
И пряди змейных, тонких кос,
Извив откинутого стана,
И нити темно-синих бус,
Чувяки синего сафьяна
И синий шелковый бурнус.
А сзади напишу текучий,
Сине-зеленый, пенный вал,
И в бирюзовом небе тучи,
И глыбы красно-бурых скал.

1909

Коктебель

«К этим гулким морским берегам…»

Ел. Дмитриевой

К этим гулким морским берегам,
Осиянным холодною синью,
Я пришла по сожженным лугам,
И ступни мои пахнут полынью.
Запах мяты в моих волосах,
И движеньем измяты одежды;
Дикой масличной ветвью в цветах
Я прикрыла усталые вежды.
На ладонь опирая висок
И с тягучею дремой не споря,
Я внимаю, склонясь на песок,
Кликам ветра и голосу моря…

Май 1909

Коктебель

«Эти страницы — павлинье перо…»

На книге Лафорга

Эти страницы — павлинье перо, —
Трепет любви и печали.
Это больного Поэта-Пьеро
Жуткие salto-mortale.

«Небо запуталось звездными крыльями…»

Ол. Серг. Муромцевой

Небо запуталось звездными крыльями
В чаще ветвей. Как колонны стволы.
Падают, вьются, ложатся с усильями
По лесу полосы света и мглы.
Чу! по оврагам лесным — буераками
Рвется охота… и топот и звон.
Ночью по лесу, гонимый собаками,
Мчится влюбленный Олень-Актеон.
Ходит туман над росистой поляною.
Слабо мерцает далекий ледник.
К красной сосне, словно чернью затканою,
Кто-то горячей щекою приник.
Грустная девочка — бледная, страстная.
Складки туники… струи серебра…
Это ли ночи богиня прекрасная —
Гордого Феба сестра?
Топот охоты умолк в отдалении.
Воют собаки, голодны и злы.
Гордость… и жажда любви… и томление…
По лесу полосы света и мглы.

1902

Париж

Allee d'Observatoire [2]

КОГДА ВРЕМЯ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ

1

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.
Вечность лишь изредка блещет зарницами.
Время порывисто дует в лицо.
Годы несутся огромными птицами.
Клочья тумана — вблизи… вдалеке…
Быстро текут очертанья.
Лампу Психеи несу я в руке —
Синее пламя познанья.
В безднах скрывается новое дно.
Формы и мысли смесились.
Все мы уж умерли где-то давно…
Все мы еще не родились.