Пэлем Гринвел Вудхауз

Дживс и неумолимый рок

(Дживс и Вустер — 7)

В тот день мне предстояло отправиться в Вулэм-Черси, хартфордширское поместье тетушки Агаты, и погостить там какие-нибудь три нескончаемые недели. Так предопределил суровый рок.

Не стану скрывать — когда я садился завтракать, на сердце у меня лежала тяжесть. Мы, Вустеры, выкованы из железа, но в те минуты из-под моего неустрашимого фасада рвались наружу трепет и страх.

— Знаешь, Дживс, — сказал я, — что-то я сегодня какой-то сам не свой.

— В самом деле, сэр?

— Да, Дживс. Совсем я не тот сегодня. Совсем не тот старый добрый Бертрам, которого ты знаешь.

— Печально слышать, сэр. — Он снял крышку с судка, источавшего аромат яиц с беконом.

Погруженный в печаль, я вонзил туда вилку.

— Зачем — вот что не дает мне покоя, Дживс, — зачем тетя Агата призывает меня в свою сельскую штаб-квартиру?

— Не имею ни малейшего представления, сэр.

— Во всяком случае, не потому, что так уж меня празднует.

— Увы и ах, сэр.

— Я действую ей на нервы — это так же непреложно, как законы природы. Уж не знаю, почему — но стоит, так сказать, пересечься нашим дорожкам, как я делаю какой-нибудь жуткий и непростительный ляп — и вот она уже несется за мной с топориком для отбивания мяса. В еЈ глазах я жалкое ничтожество и пятно на теле рода человеческого. Прав я, Дживс, или нет?

— Совершенно правы, сэр.

— И при всЈм при том она требует, чтобы я отменил все свои визиты и мчался к ней в Вулэм-Черси. Наверно, у нее есть на то некие зловещие причины, о которых мы ничего не знаем. Так осудишь ли ты меня за тяжесть на душе, Дживс?

— Ни в коем случае, сэр. Простите, сэр, я полагаю, что звонят во входную дверь.

Он испарился в воздухе, а я нанес еще один апатичный удар по остаткам я. и б.

— Телеграмма, сэр, — сказал вновь материализовавшийся Дживс.

— Распечатай ее и огласи содержание. От кого она?

— Телеграмма не подписана, сэр.

— Ты имеешь в виду, что подписи там нет?

— Именно это я и пытался выразить, сэр.

— Ну-ка, давай ее сюда.

Я лично произвел инспекцию. Подозрительное послание. Именно так: подозрительное.

«Запомни когда приедешь сюда вопрос жизни и смерти встретиться совершенными незнакомцами.»

У нас, Вустеров, голова не самое сильное место, тем более за завтраком. Я ощутил тупую боль в переносице.

— Дживс, что бы это значило?

— Не имею ни малейшего представления, сэр.

— «Сюда». Куда это — «сюда»?

— Обратите внимание, сэр, послание отправлено из Вулэм-Черси.

— Ты совершенно прав. Из Вулэм — как ты в высшей степени наблюдательно подметил — этого самого Черси. Значит, кое-что нам уже известно.

— Что именно, сэр?

— Откуда мне знать? Или это все-таки от тетушки Агаты, а?

— Сомнительно, сэр.

— Да… опять ты прав. Тогда все, что мы можем сказать — некая личность, проживающая в Вулэм-Черси, считает, что мне жизненно необходимо встретиться с совершенными незнакомцами? Так, Дживс?

— Трудно сказать, сэр.

— Но если посмотреть с другой стороны — так отчего бы и не встретиться?

— Совершенно верно, сэр.

— Итак, вот что мы имеем: это тайна, которую способно раскрыть только время. ЗапасЈмся терпением, Дживс.

— Именно это я и собирался сказать, сэр.

Я заявился в Вулэм-Черси к четырем часам. Тетя Агата писала письма в своей берлоге. Зная тетушку, готов биться об заклад, что это были более чем нелюбезные письма, а насчет постскриптумов я лучше и вовсе промолчу.

Не скажу, что при виде меня она подпрыгнула от восторга.

— А, это ты, Берти.

— Ага, это я.

— Что за грязь у тебя на носу?

Я усердно заработал носовым платком.

— Хорошо, что ты приехал так рано. Хочу сказать тебе пару слов, прежде чем ты встретишься с мистером Филмером.

— С кем?

— С мистером Филмером, членом Кабинета министров. Он гостит у меня в усадьбе. Полагаю, даже тебе приходилось слышать о мистере Филмере?

— О, еще бы, — деликатно ответил я, хотя, по правде сказать, не имел ни малейшего понятия о том, что это за птица. Как ни крути, не такой уж я тонкий знаток политической кухни и ее руководящего персонала.

— Я бы настоятельно рекомендовала тебе произвести на мистера Филмера благоприятное впечатление.

— Нет проблем!

— Оставь этот легкомысленный тон! Ты думаешь, тебе это легко удастся? Мистер Филмер — человек серьезных взглядов и превосходной репутации, а ты — как раз из той породы никчемных легкомысленных прожигателей жизни, к которым он, безусловно, питает предубеждение.

Обидно слышать столь горькие слова от родной кровиночки. А впрочем, чего еще ждать от тети Агаты?

— Итак, находясь в этом доме, ты сделаешь все возможное, чтобы не выставить себя никчемным легкомысленным прожигателем жизни. Прежде всего, ты бросишь курить.

— Однако же, тетя…

— Мистер Филмер — президент Антиникотиновой лиги. От спиртных напитков ты тоже откажешься.

— Будь я проклят!

— И сделай милость, исключи из своего лексикона все, что отдает баром, биллиардной или театральной гримерной. Именно от этого во многом зависит, какое впечатление ты произведешь на мистера Филмера.

Тогда я поднял процедурный вопрос.

— Хорошо, но зачем мне производить впечатление на этого… на мистера Филмера?

— Затем, что я настоятельно прошу тебя об этом, — отчеканила престарелая родственница, одарив меня соответствующим взглядом.

Натыкался я на шпильки и поострей, но и этой хватило, чтобы понять: дело обстоит именно так и не иначе. Я ретировался с тяжестью на сердце. Ноги привели меня в сад — и будь я проклят, если первым же встречным не оказался Бинго Литтл!

С Бинго, хочу вам сказать, мы дружны чуть ли не с рождения. Мы появились на свет в одной деревне и с разницей всего лишь в пару дней, бок о бок прошли через ясли, Итон и Оксфорд, а потом, войдя в пору зрелости, закатывали в старом добром Лондиниуме первосортнейшие кутежи. И если существовала на свете живая душа, способная скрасить мне тяготы грядущих безотрадных недель… одним словом, таким парнем мог быть лишь Бинго Литтл.

Но как его угораздило здесь очутиться? Это было выше моего понимания. Дело в том, что недавно он женился на Рози М. Бэнкс, прославленной писательнице, и, когда мы виделись в прошлый раз, он собирался вместе с ней в лекционное турне по Америке. Прекрасно помню, как он сыпал проклятиями, поскольку из-за этой поездки не поспевал на скачки в Аскоте.

Пусть даже явно подозрительным образом — но все же он здесь! И я, устремившись к дружескому лицу, подал голос на манер ищейки-бладхаунда.

— Б-баф! Бинго!

Он крутнулся вокруг своей оси (вот те на! нет, такое лицо дружеским не назовешь — скорей уж исказившимся) и завертел руками похлеще семафора.

— Тсс-иш-ше! — зашипел он, — ты что, хочешь меня погубить?

— А?

— Ты что, не получил моей телеграммы?

— Так это была твоя телеграмма?

— Ясное дело, моя.

— Так что ж ты ее не подписал?

— Я подписал!

— Нет. Ты не подписал. Я так и не понял, о чем в ней речь.

— Ну хорошо — ты же получил мое письмо?

— Какое еще письмо?

— Мое.

— Не получал я никакого письма.

— Ну, значит, я забыл его отправить. Я там писал, что устроился гувернером к твоему кузену Томасу, так что ты должен встретить меня как совершенного незнакомца.

— Но почему?

— Потому что если твоя тетушка заподозрит, что мы приятели, то вышвырнет меня и глазом не моргнет.

— Почему?

— Почему? — поднял бровь Бинго. — Ты сам поразмысли, Берти. Был бы ты своей тетушкой, для которой не секрет, что ты за фрукт, — ты бы стал держать лучшего друга такого парня в гувернерах у своего сына?