Так и подмывает послать все к дьяволу, — со вздохом махнул режиссер рукой.

— Это называется из ничего сделать конфетку, — язвительно заметил Миллер.

— Хорошо хоть они позволили мне самому нанять специалиста по киноэффектам. По крайней мере, одна составная этой ахинеи будет сделана нормально.

Миллер самодовольно улыбнулся. Он знал, что Дикинсон говорил чистую правду: он недаром заслужил репутацию одного из лучших в мире специалистов по киноэффектам. Дважды до этого отмеченный на конкурсах за лучшие маски, он в конце концов год назад получил приз на фестивале фантастических фильмов в Триесте за грим и эффекты в фильме «Высасыватель мозгов. Часть 2». Хотя вся его работа в картине была безупречна, Миллер особенно гордился сценой, в которой ему пришлось создать иллюзию, что главный персонаж, вставив длинный хобот в ухо своей жертве, действительно сосет мозг. Он добился превосходного эффекта, комбинируя искусственные головы, стоп-кадр, мультипликацию и «живую» игру.

Тогда режиссером тоже был Дикинсон.

— Зачем же ты взялся за эту работу? — спросил Миллер, когда они не спеша спускались по лестнице. — Ведь знал, что сценарий — дерьмо.

— Это — контрактная работа, — ответил режиссер. — Я подписал контракт на три фильма. Этот еще куда ни шло. В двух предыдущих я просто доделывал за кого-то работу. Я иногда думаю, что будет с кинобизнесом, если все откажутся снимать не свои фильмы? А? Что будет? Говорю шефу, что больше не намерен продолжать чью-то работу. Так он мне вручает этот паршивый сценарий, который написал его сын.

Миллер криво усмехнулся, а режиссер продолжал:

— Звонит мне домой через два дня, интересуется моим мнением. К счастью, он успел намекнуть, сколько они собираются мне заплатить, прежде чем я выпалил все, что об этом думаю.

— Да, все решают деньги, Фил, можешь не продолжать, — перебил его специалист по киноэффектам. — Есть у тебя деньги — ты кум королю. Как говорят, жизнь — это бутерброд с дерьмом. Чем больше хлеба, тем меньше дерьма придется съесть.

— Очень философское замечание. — Дикинсон помолчал. — Поскорей бы уж, что ли, кончить этот проклятый фильм! Тут же возьму свой чек, и большой привет!

— Что мне в тебе нравится, так это преданность делу, — щелкнул языком Миллер.

— Если уж на то пошло, то большего подвижника, чем ты, мне встречать не доводилось. Я в кино в общей сложности пятнадцать лет, но таких потрясающих эффектов, как у тебя, не видел. Взять хотя бы это сердце. — Он кивнул на сумку, которую нес Миллер. — Оно совершенно как всамделишное, а ты потратил на него всего-то двенадцать часов. Черт его знает, как это у тебя выходит!

— Профессиональная тайна, — подмигнул Миллер, снова прикладываясь к фляжке.

— Обедать идешь? — спросил Дикинсон.

— Надо сперва отнести этот хлам, — похлопал Миллер по сумке. — Оставлю в своей гримерной. Увидимся в буфете минут через десять.

Дикинсон кивнул и пошел дальше.

Миллер спустя минуту зашагал в противоположную сторону. Толкнув входную дверь павильона, вышел под накрапывающий дождик. Небо от края до края затянуто тучами. Вокруг съемочной площадки образовались лужи. Гримерная Миллера, служившая одновременно и передвижной мастерской, размещалась в приспособленном для этой цели фургоне, как, впрочем, и все уборные исполнителей. Он бросил взгляд на свое временное жилище, повернулся и направился к туалетам.

Войдя в помещение, специалист по киноэффектам остановился, желая удостовериться, что он здесь один. Довольный тем, что все кабинки пусты, вошел в первую из них и закрыл дверь на задвижку.

Заперевшись изнутри, Миллер расстегнул сумку. На него пахнуло таким зловонием, что он невольно отшатнулся. Вынув сердце, Миллер бросил его в унитаз.

Несколько мгновений он смотрел на этот сгусток жира и крови, похожий на омерзительный кусок выкидыша. Потом спустил воду, глядя, как унитаз наполняется красноватой жидкостью.

Вначале сердце застряло, Миллер вновь нажал на рычаг сливного бачка, и его, наконец, смыло потоком чистой воды.

Из туалета Миллер поспешил в свой фургон, вывалил там ворох пластиковых трубок и отправился в буфет.

По пути он снова свернул в туалет.

Сердце исчезло.

Глава 3

Кусочки курицы прилипали к толстым потрескавшимся губам чудовища, когда он подносил пищу к своей пасти.

— Черт бы побрал эту маску! — прохрипел Кевин Брейди. Понять его было почти невозможно, поскольку он был не в состоянии открыть рот больше, чем на сантиметр. Актер стряхнул жирные ошметки курицы с губ маски и попытался отхлебнуть чаю. Горячая жидкость потекла по подбородку, но он этого не заметил, искусственная кожа защищала его, как панцирь. Помучавшись, он потребовал соломинку и с ее помощью допил свой чай.

— Если это называется муками во имя искусства, могли бы кормить и получше, — пробурчал Брейди, у которого давно уже ныло лицо, будто вмурованное в бетонную стену. Он находился в гриме с шести часов утра, и теперь, когда его часы показывали час пятнадцать, он все больше ощущал себя Железной маской. Гримируя его, Миллер предупреждал, что от резких движений грим может растрескаться, а поскольку для того, чтобы сделать из него «астроканнибала» (а именно так назывался фильм), потребуется больше двух часов, съемки в этот день будут безнадежно загублены.

Фрэнк Миллер сидел перед своей тарелкой с яйцом и жареным картофелем и весело улыбался, наблюдая за Брейди. Буфет был похож на потревоженный улей: туда-сюда сновали люди с подносами, голоса и смех сливались в монотонный гул. Многие актеры оставались в гриме и костюмах. Внимание Миллера привлекла парочка со страшными обожженными лицами. Актеры непринужденно болтали, стоя в очереди за обедом, а буфетчица изо всех сил старалась не смотреть в их сторону.

Специалист по эффектам прямо-таки расплылся в улыбке.

— Вы будете это есть? — спросил кто-то за спиной у Миллера, и, когда он отрицательно покачал головой, сзади протянулась когтистая рука с оторванным пальцем и схватила пончик.

Двое мужчин, оба с зияющими пулевыми ранами на лбах, сидели за соседним столиком и курили.

— Вчера я битый час пытался смыть с себя эту дрянь, — сокрушался Брейди, ощупывая свое лицо. — Разумеется, большую часть ты снял с меня после съемок, но остальное пришлось домывать водой и мылом.

— Сколько раз тебе повторять, — недовольно проворчал Миллер, — пользуйся медицинским спиртом, он эффективнее.

Он отодвинул тарелку и потянулся за фляжкой, критически разглядывая свои «шедевры», заполнившие буфет.

Женщина с оторванным ухом и перерезанным горлом деловито расчесывала волосы. Платье у нее на груди было распорото и залито кровью, и Брейди поймал взглядом дразняще мелькнувший сосок, пробившийся сквозь прореху на ткани в том месте, куда ударил нож. Когда актриса встала, Брейди хотел было вскинуть брови, но грим не позволил ему сделать даже это простое движение. Он лишь оценивающим взглядом своих кроваво-красных глаз скользнул сверху вниз по ее длинным стройным ногам.

— Иногда и такой язык, как этот, может пригодиться, — усмехнулся Брейди и продемонстрировал длинную, смахивающую на червя накладку, которую с началом съемки он надевал на свой язык.

— Особенно, если ты умеешь дышать ушами, — ввернул Миллер, отхлебывая из фляжки.

Буфет грохнул.

— А тебе небось частенько приходится гримировать актрис, а? — сказал Брейди. — Ну, делать там что-то с их телом:

Он попытался улыбнуться, но прорезиненная кожа на лице натянулась, вызвав резкую боль.

— Что из того? — удивился Миллер. — Это все равно, что наносить краску на холст. Только передо мной живой холст.

— Но художники ведь не малюют на титьках, — похотливо крякнул Брейди.

Миллер сделал еще глоток из фляжки.

— Как бы тебе это объяснить? — задумался он. — Скажем, гримирую я тебя. Так вот, это то же самое, что размалевать титьки, если хочешь знать.

Взрыв хохота прогремел за столиками. Брейди, однако, шутки не принял. Тяжелым взглядом смерив специалиста по эффектам, он продолжил трапезу.