- Хочу тебя взять в попу!

- Ой, ты что,- огорчилась она,- это же больно!

- А если нет? Ты же не пробовала.

- И не хочу. Я боюсь.

- Мы не сразу, постепенно

- Что это значит?

- Ты на морковку согласна? Я все же выиграл у тебя.

- Ну, только если очень тоненькая...

Она села к нему лицом на колени и он вошел в нее. А потом дал в руку морковку

- Попробуй сама

Вера изогнулась и попыталась затолкнуть в себя морковку.

- Нет, лучше ты сам попробуй. Только очень осторожно.

У него это получилось лучше. Его рука лежала на ее, когда они вместе пробовали ее ввести. Вера всхлипнула. Он начал двигаться в ней, и сразу почувствовал, как она расслабилась. Потом когда все закончилось, она откинулась от него с морковкой, все еще торчащей из нее.

- Ну что, больно было?

- Нет, не больно. Но как-то не очень. Она же все-таки твердая. И холодная.

- Ну я же не холодный?

- Ты не холодный,- задумчиво повторила она. - Но у тебя же не морковка.

Они все же попробовали один раз. Но ей было больно, так что она почти расплакалась. Ему тоже было больно. Так что идею оставили.

Один раз она решила нацепить свое платье, в котором пришла сюда. Это было мое любимое - лучше всех на мне сидело,- утверждала она. Оно с тех пор и валялось в углу, еще испачканное и с порванным рукавом. Сейчас она с изумлением смотрела на этот грязный балахон, который больше напоминал халат, да к тому же еще и слишком короткий.

- Что это? - спросила она,- а что сделалось с моим платьем?

Ему нечего было ответить. Но когда ему тоже пришлось надеть свое платье, чтобы выйти за едой, он тоже увидел обвисающие штанины вместо брюк. Он просверлил новую дырочку в ремне и застегнув его понял, что выглядит как пугало.

- Знаешь, Вера,- сказал он задумчиво,- наверное мне нужно сходить за другим платьем.

Ранней ночью, при молодом месяце, они опять входили в волны, держась за руки. Он смотрел на ее тонкое запястье в своей ладони, на худые плечи с выступающими ключицами, на маленькие грудки, торчащие в стороны и не вполне узнавал ее. Черты лица, такого знакомого, начали заостряться, походка, такая плавная и уверенная стала чуть неуклюжей, будто семенящей. Вся фигура приобрела какую-то угловатость.

Одним ранним утром, когда они лежали обнявшись на постели, он почувствовал желание. Вера не пресыщала его, напротив, оно посещало его все чаще. Он привлек сонную еще сестру к себе и после недолгих ласк, когда она обхватила его ногами, одним движением вошел в нее. Она вскрикнула от неожиданной боли, и они отпрянули друг от друга. Растерянно она смотрела на капающую из нее кровь.

- Похоже, я сделал тебя женщиной,- отвечал Сергей.

Каждое утро она просыпалась на его груди и ее невинное чистое дыхание шевелило ее спутанные волосы. И опять она в боли и страсти становилась женщиной, чтобы на другое утро опять стать девой. Но ей становилось все больнее, он видел это, хотя она не жаловалась, отдаваясь ему с прежней страстью. Ее лоно стало совсем узким, и хотя она хотела его любви, это причиняло ей все больше боли. Желание его только росло, но он сдерживал себя и больше не решался входить в нее, хотя они по-прежнему спали обнаженные, прижавшись телами. Он просыпался от того, что ее раскрытые узкие бедра, совсем лишенные волос прижимались к его вздыбленному члену. Но ее плоть больше не реагировала на него. Она спала, обхватив его шею руками, как спят девочки в обнимку с любимой игрушкой.

Один день он принес купленную в поселке одежду. Вере и себе. Он купил ей что-то свободное, приталенное поясом, чтобы подошло на любой размер. А себе - майку, узкие джинсы, примерно такие, какие носил еще первокурсником.

Когда он был на базаре, где покупал все это, почувствовал знакомый запах. Трубочный табак, травы. Он ожидал встретить ее. Но все же не узнал. Перед ним была женщина с прямой спиной, довольно высокая, смуглолицая. Но моложе. Может, это ее дочь?

- Опять не узнаешь Венеру? - она насмешливо смотрела на него.

- Так это все же ты?

- Как тебе живется?

- Хорошо. Нужно еще заплатить за постой?

- Нет. - она покачала головой, - пока не надо. Потом. Ты теперь с сестрой?

- А ты знаешь? Как?

- Не держи ее взаперти. Возьми с собой сюда. Здесь прогулки есть морские, на катере. Помнишь?

Он помнил. Когда-то давно веселой компанией они садились на "трамвайчик", что за час обегал залив. Особым шиком было кататься при нарастающем ветре по бурному морю, с захлестывающими волнами, пока прогулки еще не отменили.

- Помню,- ответил он. Ему уже не зателось спрашивать, откуда ей это известно.

- Так это и сейчас есть. Бери сестру да и веди на причал. На тот самый.

Вера очень обрадовалась, когда он рассказал ей о прогулке по морю. Они пришли на старую пристань. Она была слишком мала для современных вместительных паромов, что курсировали вдоль побережья. Здесь причаливали только небольшие лодочки, да катера, что могли заходить на мелководье.

Они сидели на самом носу, там, где катер мерно резал волну. Море было спокойным, оно будто отдыхало от дневного зноя. Солнце уже совсем скрылось за окружающими залив холмами, когда катер направился к выходу из залива. Берег отдалялся, и контуры зданий на берегу постепенно размывались. Внезапно ветер сменил направление, усилился, как бывает в этих местах. В считаные минуты волны покрылись барашками пены. Это еще не был шторм, но волнение быстро возрастало. Пена стала временами захлестывать на палубу. Веру окатило соленой водой, но она только смеялась, радуясь, что катер и все пассажиры на нем раскачивались как на больших качелях. Но капитан, невзирая на погоду, пока держался намеченного маршрута. Небо еще сильнее потемнело от наплывающих облаков и вода стала темно-темно-серая, почти черная, только серые гребешки пены мелькали тут и там. Сергей видел, что некоторым пассажирам уже становится плохо от качки. А рядом с ними компания подростков хохотала и подсмеивалась над теми, кто попадал под соленые брызги. Уже наступили глухие сумерки, когда катер подошел к причалу. На берегу стояло несколько фигур встречающих. Он не сразу обратил на них внимание, но когда они направились по мосткам, Вера вдруг воскликнула:

- Смотри, там мама!

Сергей присмотрелся. Было уже довольно темно, и он мог ошибиться. И в самом деле, там стояла женщина, похожая на их мать. Но ведь она должна быть очень стара? Он знал, что она больна, и уже годами не выходит из дому. Но все же эта женщина была очень похожа на мать, такую, какой она была, когда он был студентом. Ей не было тогда и сорока лет. Да, он хорошо помнил ее как раз такой: высокой, с прямой твердой походкой, большой копной волос медного цвета. С грустным выражением ее красивых серых глаз с каким-то особым разрезом. Оно стало таким после смерти отца в геологической партии. Его он помнил смутно, тот все время пропадал в экспедициях, а потом погиб при оползне в горах. Так они и жили вместе с мамой и сестрой. Он хорошо помнил это время. Мама не вышла замуж, она много работала и все время посвящала им. Может быть, это был самый счастливое время в его жизни.

Неужели это она? Да, в отсвете огней с лодки он теперь точно это видел. Ее взгляд был наполнен тревогой и, в то же время, в нем было заметно облегчение.

- Сережа! Зачем же вы в такой шторм пошли? Она наклонилась, обняла Веру, а потом поцеловала и его. - Я так волновалась! Просто места себе не находила! Вы же могли перевернуться!

- Мама, я не знал, что будет такой ветер,- оправдывался он.- Я бы не брал Веру с собой. А как ты...

- Пойдемте, пойдем отсюда,- прервала она его,- сейчас совсем темно будет, надо возвращаться домой.

И он повел их берегом в сгущающейся темноте. Мама шла сзади, держа Веру за руку и что-то ей говорила. Наверное, успокаивала. Волны заглушали ее слова.

Их рокот был слышен и дома. Он был похож теперь на шепот и шуршание.

Мама поставила чайник. Они сидели на кухне, свет отключили, но нашлась свеча. Она осветила мамино лицо, которое показалось ему сейчас совсем молодым и прекрасным. Она сказала: