Юнг как-то заметил, что с другим человеком можно пройти лишь так далеко, как ты уже прошел самостоятельно. Возможно, читателю покажется, что в этом наблюдении нет ничего необычного, но мало кому на самом деле известно, что лишь немногие из психотерапевтов сами проходят через психоанализ. (Мой первый час психотерапии, на который мне, тогда еще 35-летнему, пришлось вынужденно согласиться под давлением классической депрессии среднего возраста, оставил ощущение поражения и уж никак не начала второй половины жизни.) Только те школы мысли и практики, которые являются психодинамическими, то есть опираются на углубленную беседу между сознательной и бессознательной жизнью, требуют личной психотерапии от практикующего. Сегодня большинство психотерапевтов – это бихевиористы, стремящиеся преобразовать непродуктивные стереотипы поведения, заменив их более действенными стратегиями. Следующая по численности группа практикует некую форму когнитивной терапии. Распознавая разнообразные «плохие идеи», которыми мы обзавелись по ходу жизни, рефлективно приводящие к проигрышным вариантам, они стремятся сформировать на их месте более эффективные идеи. Оба эти подхода к состоянию человека по сути своей логично обоснованы и в общем и целом продуктивны, и я сам прибегал к ним неоднократно.

Вдобавок все более ощутимым на психотерапевтической сцене становится присутствие психофармакологии. Для многих людей, страдающих дисбалансом химических составляющих, медицинское вмешательство станет лучшим решением проблем. После того как игра на биологическом поле будет окончена, такие люди смогут заняться тем, что Фрейд называл нормальными несчастьями жизни. Но я также считаю, что фармакологическое лечение назначается несоразмерно широко по той причине, что оно проще, дешевле и доступно почти всем. Это, бесспорно, его положительная сторона, но не может не беспокоить возможность того, что фармакология, как скрытая программа, способна превратиться в удобный способ избегать существенных жизненных проблем. Однако именно эти вопросы, если их избегать, и являются тайным источником страдания. И какие уж тут могут быть положительные стороны! Без сомнения, фармакология со всем ее облегчением болезненных симптомов может порой уводить или даже сводить на «нет» наше свидание с душой.

Ничуть не преуменьшая значимости каждого из этих трех подходов в отдельно взятой ситуации, отметим все же, что они могут свидетельствовать о робости, когда приходится браться за решение больших вопросов души. Мы можем улучшать нашу химию или наше поведение, но ради достижения какой цели? Те обстоятельства, что приводят каждого из нас в свой неповторимый темный лес, нередко интерпретируются как внешнее насилие над душой, вторжение в гладкое течение жизни, будь то действия со стороны других людей, проявления судьбы или результат наших собственных поступков. Однако столь же часто и столь же необъяснимо именно душа подводит нас к этому трудному месту, чтобы способствовать росту, просить от нас большего, чем мы собирались дать ей. Только занявшись ранами души, а также научившись сверять свой выбор с ее таинственными подсказками, мы можем активно сотрудничать с этим настоятельным зовом к исцелению. Все, предпринятое нами для того, чтобы избежать вопроса о душе, продлит зависимость от обломков старой жизни и кажущейся бессмысленности ее страданий. Только прояснив смысл этого страдания и сделав сознательной программу духовного возрастания, которая открывается в страдании, можно пройти сквозь темный лес к самому выходу.

Вторая половина жизни предоставляет прекрасную возможность для духовного роста. Теперь, как никогда прежде, мы в силах выбирать, делать выводы из личной истории. Мы эмоционально устойчивы, как никогда прежде. Мы с полуслова понимаем, что работает на нас, а что против, еще полны глубокой, порой даже отчаянной решимости отвоевать для себя свою жизнь. Мы успешно пережили ее первую половину, и одно это уже много значит. Тем более нам зачтется то, как будут приложены эти накопленные силы и будут ли использованы вообще для избавления нас от груза прошлого.

Но что представляют собой эти внутренние императивы, которые вторгаются столь стремительно, чтобы поддержать нас и бросить нам вызов в путешествии второй половины жизни? Пожалуй, наиболее весомый вклад Юнга – его идея индивидуации, которая представляет собой проект длиною в жизнь, призванный привести к большей цельности. В индивидуации и открывается наше призвание – стать такими, какими видели нас боги, а не родители, или племя, или в особенности Эго, которое так легко напугать или прельстить. Уважая тайну, которую представляет собой жизнь другого человека, индивидуация все же призывает каждого из нас обратиться к своей личной загадке и принять большую ответственность за то, кто мы есть в этом путешествии под названием жизнь. Идею индивидуации нередко принимают за потворство своим желаниям или просто индивидуализм. Однако индивидуация чаще просит именно отказа Эго от своей программы безопасности и эмоциональной неуязвимости ради смиренного служения намерениям души. И это – полная противоположность эгоизму. Скорей, это служение Эго некоему высшему порядку, который являет себя через Самость.

Самость – вот воплощение взаимности всех связей в живом организме. Ее можно назвать архитектором целостности. Что непрестанно отслеживает ваш биологический баланс, пока вы читаете эти строки? Что обусловливает ваши эмоциональные и умственные реакции? Что обеспечивает непрерывность сознания, когда оно отвлечено или спит? Некое большее присутствие, которое все мы интуитивно ощущали в детстве, но затем утратили с ним связь, – присутствие это движет и направляет весь организм в целом к выживанию, росту, развитию и смыслу. То, кем мы себя привычно считаем, – лишь ограниченная функция Эго, тонкая пленка сознания, растянувшаяся на поверхности фосфорицирующих глубин океана, который зовется нашей душой. Учитывая же склонность Эго цементировать все неустойчивое и зыбкое, пожалуй, лучше воспринимать Самость как глагол: она всегда «самовольничает» даже в том, что, к великому ужасу Эго, ведет нас к неизбежному смертному часу. Эту динамическую модель совокупности психе интуитивно уловил в XIX веке священник и поэт Джералд Мэнли Хопкинс в своих выразительных строках:

Самость – таково воплощение замысла природы в отношении нас или воли богов – выберите метафору на свой вкус. Временами наше странствие разворачивается в контексте жизнелюбивой, мифологически укорененной культуры, когда чувствуешь, что ты открыт для загадок, а они, в свою очередь, поддерживают тебя. Тогда невозможно не ощущать цели существования, гармонии с миром и с самим собой – тогда и мир, и индивидуальное путешествие облечены смыслом. Порой же, и это справедливо в отношении столь многих из нас, в этом странствии приходится продираться сквозь дебри личной истории, развлечения шумной культуры и переживание утраты смысла. Как ни поверни, содержание этой метафоры – душа, призывающая к более полной жизни, – будет одним и тем же: пригласить сознание к более осмысленным отношениям с жизнью. Если мы служим Самости, тогда едва ли можно служить и стаду. И не случайность ли, что мы так часто на своем опыте узнаём, что нельзя служить двум хозяевам, не заплатив за это мучительную цену?

Наше Я, так сказать, пытается найти себя в реализации возможностей, изначально заложенных в нас. В то же время Эго призвано сотрудничать с трансцендентной волей Я или оно будет подорвано теми вспышками, которые мы называем психопатологией в случае отдельных людей или социопатией на уровне общества. Служение Я ничем не отличается от достижения просветления или служения воле Божьей. На этом основаны все великие религии, и это, очевидно, справедливо, пока они не скатываются к догматическим формам и институциональным притязаниям, подменяющим собой суверенность человеческой души. Гностическое Евангелие от Фомы приписывает Иисусу такие слова: «Если ты проявишь то, что заложено в тебе, это проявленное спасет тебя. Если не проявишь того, что заложено внутри тебя, это непроявленное уничтожит тебя». Вот суть того, что Юнг понимает под индивидуацией, иначе говоря, служение не Эго, но тому, что желает жить посредством нас. Притом что Эго может бояться этого ниспровержения, мы, как это ни парадоксально, обретаем величайшую возможную свободу, когда предаем себя воле того, что стремится через нас к полнейшему своему выражению. Величие бытия – вот то, что мы призваны привнести в этот мир, дать обществу и своим семьям и разделить с другими людьми. И совершенно неправильным будет считать, что индивидуация отделяет личность от других людей. Она отделяет личность от стада, от группы, но и расчищает пространство для более аутентичных отношений, которые могут существовать между людьми. Иногда даже нужно на какое-то время отдалиться от мира, чтобы поразмыслить над своим путешествием или же чтобы переосмыслить его, расставить все на свои места. Но, в конечном итоге, никуда не деться от того, чтобы вернуть уже повзрослевшего человека обратно миру. Вот как сам Юнг описывает диалектику изоляции и общности: «Поскольку индивидуум – не одиночное, обособленное существо, но самим фактом своего существования предполагает коллективизм отношений, отсюда следует, что процесс индивидуации должен вести к более интенсивным и широким коллективным отношениям, а не к изоляции» [4].