— Син, мы так давно не виделись!.. — задыхаясь, пробормотала графиня. Она совсем потеряла над собой контроль, стоило ему накрыть ее правую грудь ладонью и усыпать оголенную кожу восхищенными поцелуями. — Я… я уже начала чувствовать себя… — она сделала глубокий вдох, — …нежеланной.

Выдержав паузу в своем чувственном ритуале, Син с нескрываемой нежностью притронулся к ее щеке.

— Если ты опустишь руку, то сразу поймешь, насколько ты желанна, Эбби. В любом случае, давай не будем портить нашу дружбу сантиментами, которые не нужны ни тебе, ни мне. Наши потребности до смешного примитивны, но тебе повезло: я готов их удовлетворить.

Джулиану ошарашила равнодушная прямолинейность этого человека. Прижавшись к стволу дерева, она наблюдала, как леди Леттлкотт норовит вырваться из объятий Сина и, кажется, заносит руку, чтобы отвесить ему пощечину. Одной рукой перехватив запястье любовницы, второй он с немалой силой хлопнул ее по спине.

— А ну-ка успокойся! — рявкнул он.

Леди Леттлкотт встретила заслуженную кару довольной ухмылкой. Это было даже веселее, чем любая драма, разыгравшаяся на ее глазах в бальном зале, а уж здешний ton [1]славился публичными сценами.

— Ты действительно хочешь сопротивляться, Эбби? — Син разомкнул руки графини и легонько куснул ее ладонь.

Для телесного наказания укус был слишком осторожным и, как ни странно, эротичным. В животе у Джулианы будто бы захлопала крыльями стайка бабочек.

Леди Леттлкотт, вероятно, отреагировала схожим образом: прекратив напрасную суматоху, она со стоном пала противнику на грудь, тем самым признавая свою безоговорочную капитуляцию.

— Ты настоящий мерзавец, Син. Если б я была поумней, то ушла бы сейчас, а ты бы остался мучиться в компании своего ненаглядного члена.

Син отпустил ее и сделал шаг назад.

— Так уходи же, — ответил он со скукой в голосе: угроза явно звучала не впервые. Он с безучастным видом сел на скамейку, вытянув руку вдоль спинки. — Здесь никого нет, а моя рука всегда при мне — этого должно хватить, чтобы утолить мои интимные печали.

Вытаращившись в изумлении, Джулиана в который раз попыталась рассмотреть мужчину, ради которого леди Леттлкотт рисковала навлечь на себя мужний гнев. Лица мужчины из такого положения она не видела вовсе, но, судя по его самоуверенному тону, это был, безусловно, очень красивый человек. Графа Леттлкоттского она увидела, как только прибыла на бал, и сомневалась, что его жена решится на измену с кем-либо менее достойным.

— Ты когда-то уверял меня, что моируки тебе нравятся больше, — сказала графиня, придвигаясь ближе и задевая юбкой вожделенное колено.

— Неужели? — От его высокомерного тона Джулиана едва не взвыла.

Вольготно раскинувшись на скамейке, Син вытянул свои длинные ноги, но леди Леттлкотт, похоже, не сводила глаз с того, что таилось между ними. Джулиана с неохотой признала, что ей тоже было интересно, какое же чудо стесняли эти брюки. Воспитанная в заточении, она обладала прискорбно малыми познаниями в мужской анатомии. Чем же этот Син смог вскружить голову леди Леттлкотт?

Однако тот факт, что графиня изучала его тело со столь откровенным любопытством, Сина, видимо, нисколько не смущал. Джулиане даже показалось, что ему приятна бесцеремонность партнерши. Она бесшумно привстала на толстой ветке и немного сдвинулась влево, чтобы, наплевав на режущую боль в глазах, впериться в загадочную тень над мускулистыми бедрами мужчины.

Леди Леттлкотт не спеша переместилась в V-образный клин, образованный вытянутыми ногами любовника. Не произнося ни слова, она опустилась на колени — и лицо ее оказалось в считанных дюймах от пуговиц на его брюках.

— Пожалуй, мне стоит перейти от слов к делу, повелитель. — Пальцы ее ласково пробежали по темному контуру того, что пряталось под брючной тканью.

«Прямо здесь?! Нет! Она не посмеет!.. Или посмеет?..» Не веря своим глазам, Джулиана прикрыла рот ладонью, чтобы ненароком не вскрикнуть. Господь Всемогущий, этого не может быть! Но шелест материи и восхищенный вздох графини удостоверили Джулиану в том, что она сейчас станет невольной свидетельницей любовного соития. Ей понадобились колоссальные усилия, чтобы не дать панике овладеть собою.

— О Син, любовь моя, я погибну, если ты не позволишь мне вкусить твоего плода!

Джулиана брезгливо поморщилась, представив, какуюименно часть тела графиня окрестила «твой плод». Джулиана никогда даже не целовала мужчину, не говоря уже о том, чтобы изучать его… как там выразилась леди Леттлкотт? «Ненаглядный член»? Графине же, судя по всему, предмет был не только хорошо знаком, но и очень дорог.

Если присутствие Джулианы откроется, как они поступят? Попытаются подкупить ее? Начнут угрожать? Прибегнут к насилию? Возможные варианты проносились в мозгу, словно вспышки молнии, рассекающие грозовое небо; в горле теснился крик.

Син глухо захрипел, как бы поощряя начинание леди Леттлкотт. По телу Джулианы пробежала мелкая дрожь, такая несдержанность была в этом звуке — настоящий вой разнузданного самца. Она потерла внезапно разболевшуюся грудь: ее несчастная плоть изнывала в корсете, придавленная к тому же к жесткой древесной коре. Все ее мечты были о том моменте, когда служанка скинет с нее одежды и избавит наконец от напряжения, сковавшего ее до самого живота. Син, между тем, расставил ноги шире, открывая коленопреклоненной женщине неограниченный доступ к его мужскому достоинству.

Джулиана закусила губу, чтобы подавить еле слышный стон. Инстинктивно оплетя ствол дерева ногами, она прижала промежность к грубой, морщинистой поверхности ветви. Невзирая на вечернюю прохладу, ей было жарко, а голова шла кругом. Если она немедленно не умерит свое расшалившееся воображение, то запросто выдаст себя — скажем, потеряет сознание или попросту, не удержавшись, рухнет со злосчастного ореха!

Вне себя от возбуждения, она запустила руку в волосы — и случилось нечто неожиданное: крошечное белое перышко, одно из многих, приколотых к локонам, выпало и спланировало вниз. Не задумавшись ни на секунду, Джулиана потянулась за странствующей крошкой-пушинкой, готовой вероломно ее предать, но проворное перо ушло от преследования и затанцевало в потоке воздуха, всколыхнутом резким жестом. И продолжало неумолимо стремиться к охваченной страстью парочке.

Прижав кулак к губам, Джулиана беззвучно прочла молитву. Леди Леттлкотт и Син были, пожалуй, слишком заняты, чтобы заметить малюсенькое перышко, в этом Джулиану убеждали хриплые стоны и недвусмысленные чавкающие звуки, раздававшиеся внизу.

Когда частичка хрупкой белизны вдруг приземлилась прямиком на черные локоны графини и ослепительно — даже в тусклом лунном свете — засверкала на выгодном фоне, Джулиана затаила дыхание. Она мысленно умоляла перышко поддаться ветру и исчезнуть на чернильной земле.

«Лети же!»

Последняя надежда погибла, когда пальцы Сина переместились с плеча любовницы к ее волосам, а именно — к предательскому перышку. Напрягшись, он взял его и задумчиво потер между пальцами, размышляя, откуда оно взялось. А после, не дав Джулиане времени на подготовку, Син запрокинул голову и посмотрел прямо в ее встревоженные глаза.

Алексиус Лотар Брэвертон, маркиз Синклерский, для друзей — просто Син, насладился своими двадцатью пятью годами жизни сполна. Его беззаботное существование было преисполнено всяческими излишествами, вещами запретными и зачастую весьма опасными. Немногое могло его по-настоящему удивить — разве что бледное личико испуганной девушки, сидящей в ветвях орехового дерева прямо у него над головой.

Воздух, собравшийся в легких, в одночасье нашел выход наружу.

Эбби, разумеется, подумала, что за это свидетельство экстаза стоит благодарить ее умелый язычок, ласкавший недюжинное орудие. Алексиус же не собирался вступать с нею в спор. Манипуляции графини приносили ему изрядное удовольствие, но все внимание его переключилось на девушку в ветвях. К тому же если бы он в тот же миг разоблачил незваную гостью, то мог бы никогда не узнать, зачем та нарушила их уединение.