Внимание гостя привлекла фотография, на которой Игорю было около трех лет. Поразили глаза. Они отражали ужас. И это в три года?!

— А что произошло с Игорьком в раннем детстве?

Родители не смогли припомнить, что же произошло с их сыном в его раннем возрасте.

— Его что-то сильно напугало, — подсказал Иван Григорьевич.

— Да вроде ничего, — не сразу ответила Надежда Петровна. — Игорек от рождения тихий, спокойный. А вот потом, когда пошел в школу, оказалось, что у него нет сообразительности. Складывает даже простые числа, когда перед ним разложены палочки.

— И еще, — припоминая, добавил отец, — избегает брать в руки книги, где нарисованы животные.

— Любые?

— Не могу утверждать. Бывало, спрячет такую книжку, и мы втроем ищем, а Женя нет-нет да и побьет его. Чтоб не прятал. С тех пор, видимо, и осталась между ними вражда.

Так родители толком и не объяснили, почему младший сын избегает брать в руки книги с рисунками, на которых изображены животные. При упоминании имени старшего сына Надежда Петровна с печалью в голосе произнесла:

— И где теперь наш Женечка?

— Живой — объявится, — строго заметил отец. О своих сыновьях, как уловил гость, Анатолий Зосимович говорил с раздражением, как будто это были не его дети.

Договорились, в одно из ближайших воскресений взять Игоря под расписку домой.

— А почему под расписку? — удивился гость. — Ведь это же ваш сын?

— Без расписки нельзя, — сказала Надежда Петровна. — А вдруг мы не вернем? В интернате каждый ребенок финансируется, а значит, и от каждого что-то перепадает администрации. Ну и, кроме того, все борются за ребенка, потому что понимают: меньше детей — меньше воспитателей. А кому хочется остаться без работы?

Анатолий Зосимович, слушая жену, согласно кивал головой, поглаживал на щеках серебристую щетину. Чувствовалось, инженер хоть и носил еще галстук, но уже опустился, как потом он сам признался: для него хуже рабства — долгий неоплаченный отпуск.

Выслушивая хозяина квартиры, Иван Григорьевич понял, в чем подвох этой оригинальной формы русской безработицы: идет спад производства, а не зарплаты — умрешь быстрее, чем выйдешь на пенсию.

В этой ситуации надо уметь выживать, и каждая денежка, добытая любым путем, — шанс продлить свое существование. На предложение хозяйки оставаться у них, пока он не найдет себе квартиру, да и работу, чтоб было на что жить, Иван Григорьевич ответил, что он постарается их не стеснять, а за постой будет исправно платить, надеется исхлопотать пенсию.

— Я вам подыщу халтурку, — пообещал хозяин. — Не наваристую, но на хлебушко хватит.

И квартирант невольно подумал: «Услышали бы нас мои бывшие коллеги — сотрудники Исследовательского центра. Вот удивились бы: какие проблемы решает профессор Смит». Пожалуй, не удивились бы чекисты: в подобном положении оказался не он один.

— И что вы предлагаете?

— Лечить собак. В коммерческом банке.

Предложение было неожиданное, но дельное. По свидетельству Анатолия Зосимовича, в банке есть сигнализация, но в этом городе любая сигнализация ненадежная: кражами занимаются опытные электронщики, среди них есть кандидаты и доктора наук. Выручают банкиров собаки. Но они, как и банковская элита, требуют за собой чуть ли не царского ухода.

Анатолий Зосимович видел этих собак, когда устанавливал сейф в «Козацком банке». По ночам собаки бегают между сейфами. А недавно кто-то из недовольных вкладчиков подбросил собакам «карибскую чумку». Хозяин сам не свой. Ищет ветеринара. Обещает озолотить. А пока, чтоб банк не ограбили, взял из киевского зоопарка бенгальского тигра.

— Но тигр, если он один, для наших воров — беспомощный котенок, — заключил Анатолий Зосимович.

О системе охраны банка инженер рассуждал профессионально: безработица приучает людей хвататься за любую работу и выдавать себя за любого специалиста. Иное дело — какой результат. Неслучайно всякая попавшая под руку работа называется халтуркой.

Иван Григорьевич знал, как излечивать «карибскую чумку». Несколько раз ему приходилось врачевать в Аргентине, когда ждал корабль, на котором предстояло плыть в родное отечество.

И вот в родном отечестве его приютили незнакомые люди. Он меньше всего думал о предстоящем лечении собак. Из головы не выходил майор Пинт, один из разработчиков «тихого оружия». Память воскрешала бахвальство тестя-сенатора: «Оружие у нас невиданное: лишает женщину материнства. Так что бьет оно не на тысячи километров, а на тридцать лет вперед. Даже обеспечив себе полную победу в холодной войне, все равно главный удар нанесем по России, по этому самому непокорному народу».

Он знал, что говорил.

«Майор Фрэнк Пинт в Прикордонном»… Думая о нем, Иван Григорьевич свои суждения выстраивал в четкую логическую цепь: вероятнее всего, это коварное оружие будет под «крышей» какой-либо инофирмы, не обязательно американской…

В свою первую ночь после возвращения в родной город Иван Григорьевич долго не мог уснуть. Спать не давала тишина. Когда-то с Днепра доносились протяжные гудки теплоходов, грохотал компрессорами машиностроительный завод и за городом на полигоне время от времени вспыхивало пламя: там испытывали управляемые реактивные снаряды.

Сейчас в холодной сентябрьской ночи все молчало, тонуло во мраке, как будто и не было ни Днепра, ни города, а дом стоял посреди пустыни под загадочно сверкающими звездами бесконечной Вселенной.

И это угрюмое молчание казалось Ивану Григорьевичу зловещим.

Глава 4

Есть в разведке правило: не напоминай о себе, нужен будешь — тебя найдут. Назойливость вредит нетерпеливым.

Бабье лето в Приднепровье сменилось холодными дождями. Иван Григорьевич жалел, что не запасся в Москве теплой одеждой. В Прикордонном по сравнению с московскими рынками одежду и обувь продавали втридорога. А деньги у Ивана Григорьевича были только на питание. Раз в неделю, по субботам, он выходил на рынок и менял рубли на карбованцы. Здесь менялами работали сами рэкетиры — молодые, крепкого сложения хлопцы с бритыми затылками.

С главным рэкетиром по кличке Витя Кувалда Иван Григорьевич познакомился вскоре. Это был чернявый двухметровый детина со шрамом через всю левую щеку, и этим уродством он был похож на легендарного Скорценни. Улыбаясь, как напоказ, он обнажал золотую фиксу. Витя Кувалда держал в руках городской рынок, владел акциями нескольких предприятий, был хозяином публичного дома, который назывался «Днепровская русалочка». С «русалочкой» водили дружбу местные бизнесмены.

Своим особым, приобретенным в зоне чутьем, Витя Кувалда определил, что появившийся на городском рынке седовласый посетитель не из простых.

— Я вижу, папаша, — обратился он к Ивану Григорьевичу, — вы генерал или полковник. Я тоже служил. На самом верху.

И чтоб признание не выглядело хвастовством, уточнил:

— Я охранял президента. А теперь вот охраняю рынок. Вам доложили, кто я? Прекрасно. Мой вам совет: при обмене валюты не заглядывайте в «Козацкий банк» — обдерут. Для гарантии справедливости обращайтесь ко мне. Или к моим хлопцам. Все они у меня стрижены «под макитру».

Хлопцы стояли рядом. В их экипировке было что-то от художественной самодеятельности: вышитая сорочка с плетеными шнурками, синие или зеленые шаровары, на ногах кроссовки фирмы «Адидас».

— Когда будете в России, — наставительно говорил Витя, рассматривая Ивана Григорьевича, как человека, который может ему пригодиться, — рубли берите покрупней, с голым дядьком. Ну, с тем, который на колеснице трясет этими самыми… — и на себе показал выразительным жестом.

— А почему с голым?

— Во даете! — хохотнул рэкетир. — Все СНГ потешается. За бугром на деньгах шлепают президентов, а в России — голых мужиков. Для хохмы.

Витя Кувалда выпростал из-за пояса кожаный мешочек. Когда-то такими пороховницами пользовались запорожцы. Достал стотысячную купюру.

Иван Григорьевич присмотрелся. Верно! Аполлон, раздетый ниже пояса, управляет шестеркой лошадей.