— Так их, почитай, в наших краях и нет. Вокруг Прикамского завода на тридцать верст только русские деревни. Они всё больше на север и на запад селятся. Из инородцев немного вогулы живут, сразу у Прикамска большое селение, на заводе робят, да извозом занимаются. И на восток до Перми с десяток вогульских селений наберётся, люди спокойные, работящие, за что и страдают от демидовских приказчиков.

— Выходит, вы все тут государевы люди? — рискнул проверить Никита, в крепость попадать мы не собирались ни в коем случае, — или свободные, кто живёт поблизости?

— Так ещё десять лет назад мы все тут свободными были, пока к Прикамскому заводу не приписали, — скрипнул зубами Прокопий, — теперь три раза в году отъезжаем на работы в завод, со своей телегой. С другой стороны, полкопейки с день за урок платят исправно, управляющий не лютует, от рекрутчины освободили. Может, это и лучше, особенно, если с пермяками демидовскими сравнить.

— Говорят, его приказчики на всех дорогах и тропах стоят, беглецов ловят? — не утерпел Вова, вспоминая рассказы Бажова.

— Это мы не знаем, дальше Большой Сосновы не бывали, — ухмыльнулся в бороду наш хозяин, — в наши края демидовские не рискуют забираться, лет десять назад одна ватага пробралась, да и сгинула, неизвестно где, прости господи, — он перекрестился.

Мы дружно повторили его жест, чувствуя необходимость быстрейшей ассимиляции к местным привычкам. Дальше разговор перешёл на бытовые мелочи, мы с Вовой молчали, Палыч с Никитой понемногу уточняли местные реалии, выясняя цены на предметы первой необходимости, структуру местного и заводского управления. Не забывая о предстоящем посещении заводского посёлка, они узнали у нашего хозяина пару адресов, где можно будет встать на постой, хотя бы первое время. Учитывая, что беседа шла удивительно неторопливо, с многочисленными длительными перерывами, хмыканьями и чесаниями в затылке, время подходило к восьми вечера. В горнице давно горела плошка с жиром, распространяя отвратительный запах. Наконец, Прокопий, получавший от беседы очевидное удовольствие, намекнул на необходимость сна. Мы быстро разобрались, с трудом втиснувшись на пол отведённой клетушки.

Сон долго не шёл, и не только мне. Мы молча переворачивались с бока на бок, не решаясь разговаривать даже шёпотом. В доме из без того звуки были слишком информативны, возились и шептались ребята на печи, на кухне уже кто-то похрапывал. Вполголоса что-то бубнил хозяин своей супруге в горнице, на улице хихикали подростки. Не имея возможности обменяться мнениями, через час мы уснули, усталость взяла своё. Почти сразу я оказался в пещере базальтового Пальца, напротив таинственного зеркала. На этот раз зеркало звенело и ухало, не хуже Льва Лещенко, выдавая одну фразу, озвученную на разные лады, — «С нашими знаниями в семнадцатый век, с нашими знаниями в семнадцатый век, с нашими знаниями в семнадцатый век, золотой век, золотой век…»

Проснулся я мгновенно, продолжая слышать это заклинание, рывком сел и увидел три пары напряжённых глаз, обращённых на меня.

— Вам тоже, как видно, зеркало снилось, — риторическим вопросом приветствовал я товарищей, — значит, эта мистика нас не отпустит быстро. Придётся работать прогрессорами, как у Стругацких.

— Лучше иначе, попроще, там Антон плохо кончил, — зло высказался Никита. Мы не зря были друзьями, многие мысли были схожими, как и логика рассуждений.

— Поговорим по дороге, — осадил Палыч, выходя во двор, на утренний туалет.

Никакого туалета, в смысле уборной, на дворе не обнаружилось, нужду справляли за стайкой, куда нас проводил егерь, быстрее всех понявший местные нравы. Он же показал кадку с водой и посоветовал не бриться и не чистить зубы, а умываться без мыла. Спорить никто не собирался, уточнили только два момента, будет ли завтрак, да, как рассчитаемся с хозяином.

— Завтрак здесь не принят, но по три сырых яйца нам дадут выпить, я попросил, всё же, баре вы, народ избалованный, нежный, — вполголоса хохотнул егерь, — хозяину подарю нож, у меня запасной есть, для забывчивых охотников, с наборной пластиковой ручкой. Нормально будет, не стыдно.

Собрались мы быстро, уже через полчаса, постанывая от боли в не разогретых мышцах ног и плеч, завернули за первый поворот, скрывший из вида Нижний Лып.

— Предлагаю добросовестно прошагать четыре часа, обдумывая предложения, в обед на часик остановимся, где и поговорим спокойно. Иначе рискуем не добраться до Осиновки засветло, а ночевать в зимнем лесу не хочется. — Егерь спокойно посмотрел на нас, ожидая возмущения. Напрасно, несмотря на наши нерядовые должности, а, возможно, благодаря им, мы умели подчиняться без лишнего базара. Вот и сейчас, все понимали, что надо быстрее добраться до посёлка, а думать можно и на ходу, коротко кивнули на предложение нашего предводителя.

Как ни странно, рюкзаки не так тянули вниз, словно экстремальная ситуация добавила нам сил и выносливости. Мы довольно бодро отшагали свои два десятка километров, остановившись на обед в уже узнаваемых местах, в паре часов хода от деревни Осиновки. Вчера Прокопий подтвердил предположения Палыча, выселок в районе будущей Осиновки уже существовал, пока, правда, без названия. Бодро скинув рюкзаки, за считанные минуты развели костёр, вынимая припасы из рюкзаков, съестного мы взяли с собой дня на три, не меньше, опыт приучил соблюдать пословицу — в лес идёшь на день, хлеба бери на неделю. Вытащив все продукты на клеёнку, мы стали обсуждать перспективы именно с них.

— Так, свежие помидоры, сырую картошку убрать, они пойдут на семена, — Никита порылся в карманах, — у кого семечки есть не жареные?

— У меня горсть с сентября в кармане высохла, со своих подсолнухов лущёная, — отозвался Палыч, наделяя каждого десятком невиданных здесь семян. Аналогично мы разделили помидоры и картофель. Консервы, пресервы и напитки, также решили оставить, в крайнем случае, для демонстрации властям, что мы не жулики и не беглые крестьяне.

В результате на еду остались три палки копчёной колбасы, десяток варёных яиц, да четыре буханки хлеба, с десятком солёных огурцов. Уминая всё это, мы обсуждали перспективы своей легализации. Мысли, чтобы признаться в прибытии из будущего, к счастью, не высказал никто, такого идиотизма нам не потянуть. Вопрос о статусе обговорили быстро, Никита настоял на своём мелкопоместном польском дворянстве, где-то из-под Кракова. Территория за границей, проверить будет невозможно, если не выпендриваться. Фамилию для этого выбрал в наших местах неизвестную — Желкевский, планировал из Прикамского посёлка сразу податься в Сарапул, зарабатывать деньги на поездку в Питер. Как там выйдет в столице, неизвестно, но, хватка у него была, да и талант особый, он со школьных времён мог убедить любого человека в своей правоте и добиться исполнения своих планов чужими руками. Причём, исполнители ещё благодарили Никиту за оказанное доверие. Со своими артефактами, в виде наручных часов, бинокля, золотой печатки и золотого же креста на внушительной цепи, начинать ему было с чего.

Мы с Володей решили присмотреться к обстоятельствам, поработать на заводе в роли вольнонаёмных мещан-мастеров. Собственно, только на заводе мы и проработали всю жизнь, после окончания машиностроительного института. Я больше десяти лет протрубил в заводской лаборатории, последние годы в должности её начальника. Хотя начинал с технолога в литейном цехе и первые два года из литейки не выходил, своенравные там работяги, любят молодых инженеров носом ткнуть в недоработки. Без выпендрёжа скажу, что в части анализа сплавов равного мне специалиста в городе не было, а в голодные девяностые приобрёл неплохой опыт анализа различных руд, минералов и непроизводственных соединений. От золотых и серебряных покрытий, до титановых и марганцевых руд, судя по всему, уральского происхождения. Вова был богом механики, должность зама в отделе главного механика давно перерос, но, в силу своей скромности, не рвал рубаху на груди перед руководством завода. За что его и ценили, а ещё за талант. Он, лучше многих слесарей-сборщиков, мог найти неисправность в самом сложном станке или механизме, и, почти голыми руками, её исправить. В его присутствии даже домашняя техника и автомобили переставали капризничать, работали без заминок. А детали, которые он вытачивал за станком, могли повторить лишь токаря шестого или седьмого разряда. Да, да, токари и слесари седьмых разрядов на нашем заводе ещё сохранились, но, все были пенсионного возраста. Эти разряды, по-моему, перестали официально присваивать в конце семидесятых годов.