— О, Кузьмина, когда успела просочиться?

В окне появилось широкое лицо помощника повара. Поставив мне емкость из-под теста, он широко улыбнулся, играя ямочками на приличного вида щеках, заявив:

— А тебя тут уже обыскались.

— Слушай, Помидор, отвянь. Видишь, сколько у меня работы.

— Ага. Так вовремя приходить надо, — ухмыльнулся парень, а я взглянула на его широкое лицо, подумав о том, как удачно Стас получил свое прозвище. Он был полный, или, как утверждал сам Стас, широкий в кости, светловолосый и очень забавный, если не вредничал вот как сейчас. А Помидором его прозвали за то, что щеки у парня почти всегда были красными и очень напоминали своим пышным видом сочные томаты.

— Слушай, Стас, Алла говорила, что у вас тут работы непочатый край. Ну у меня так точно ее много, — я уронила взгляд на посуду. Надев перчатки и повязав волосы платком, приступила к делу. Помощник повара еще немного помялся в окошке, а затем ушел. Я же выдохнула с облегчением и давай себе мыть посуду.

К тому времени, когда меня решил посетить своим визитом начальник, половина башни сошла на нет и я уже было решила, что Алла напрасно меня стращала, когда Вениамин Палыч, или попросту Веник, как мы называли директора за глаза, важно вплыл на мойку, распространяя в воздухе аромат дорогого одеколона.

Мужчина он был видный. Почти подтянутый, если не считать круглого животика, и приятный внешне. И в дни умиротворения и высоких доходов, был сама любезность даже с теми, кто работал, как я, на кухне. Но, судя по всему, это был день совершенно противоположный оному.

— Доброе утро, Вениамин Павлович, — вытерев лоб и отбросив назад выбившуюся прядь, я широко и, как мне показалось, обворожительно улыбнулась в ответ на хмурый и крайне недовольный взгляд хозяина ресторана. Внутри что-то екнуло и стало понятно — Алла оказалась права. Начальство не в духе.

— Ты опоздала, Кузьмина, — начал Палыч сразу и в лоб.

— У меня была веская причина, — тут же честно ответила мужчине и стала было объяснять про старушку, но моя история не заставила Веника проникнуться состраданием.

— Кузьмина, меня вообще не должны касаться твои приключения, — заявил он с прохладцей в голосе. — В восемь ноль-ноль ты должна быть здесь с этой тряпкой в руках и быть готова выполнять то, за что я тебе плачу зарплату. У меня здесь элитный ресторан и поверь, на твое место найдется много желающих. — Закончив речь, Палыч торжественно вышел вон, а я, фыркнув ему вослед, конечно так, чтобы не услышал, потянулась за очередной тарелкой. А она, эта подделка под фарфор, возьми да выскользни из пальцев и со всей страстью да об пол.

— А! — зашипела я, словно спущенный воздушный шар. — Вот же невезуха! — пробормотала и бросилась собирать осколки. К слову, тарелка разбилась всего на четыре части, но меня это вряд ли бы спасло, потому что Палыч, который не успел далеко уйти от мойки, услышал звон и теперь недовольно топал назад. Мне в мое окно было видно, как он мелькнул мимо в своем дорогом костюме, и мгновение спустя дверь снова открылась, явив красное лицо Веника, который сейчас мог бы взять первенство перед нашим Стасиком-Помидоркой.

Все, что успела сделать, это выругаться, конечно же, мысленно, и зачем-то, ну прямо как школьница, убрать руку с зажатыми в ней осколками, за спину.

«Ну что за день? — мелькнула мысль. — Почему мне так не везёт? Сначала опоздала, потом та старушка, теперь эта тарелка. Нет, Палыч меня сейчас точно выставит вон, когда увидит, что я разбила его драгоценную посудину!».

Нет, он, конечно, злиться будет недолго, но сам факт…

Уже предвкушая его ор, зажмурила глаза и взмолилась, чтобы произошло чудо, и тарелка стала целехонька, как и была.

— Что? Уронила, да? Мой фарфор! — выпалил директор. — Я точно знаю, что ты что-то разбила. Ну, показывай, давай! — велел он мне.

— Я заплачу, — проговорила и показала обломки, уже приготовившись получить нагоняй. Да только Вениамин разозлился по другому поводу, выдав непонятное:

— Очень смешно, Кузьмина. Просто обхохочешься! — и, смерив меня колючим взглядом, вышел вон.

— Что? — непонимающе проговорила и, опустив взгляд, едва снова не уронила тарелку, глупо моргая и не совсем понимая, что происходит.

Потому что тарелка была целехонькая. Вот словно бы ее и не роняли. Но я ведь точно знала, что разбила ее. И как объяснить произошедшее? Временным помутнением рассудка? Так я подобными аномалиями не страдала, по крайней мере, до сегодняшнего дня.

— Чертовщина какая-то, — произнесла, поднеся тарелку к глазам. Даже ногтем поскребла по идеально гладкой и, что главное, целой, поверхности. Моргнула, сосредоточив взор на поддельном фарфоре, но так ничего не поняла и не заметила. Тарелка была целая и невредимая, словно и не лежала на полу еще минуту назад кучкой обломков.

Выдохнув, сполоснула ее водой и добавила к стопке уже вымытых. Надо работать. Потом подумаю о своих галлюцинациях, решила для себя и, вздохнув, принялась за дело.

Рабочий день показался мне сегодня невообразимо долгим и, казалось, ему не будет конца. Посуду приносили снова и снова. Я мыла, мечтая вернуться домой и лечь на кровать после душа, вытянуть блаженно ноги и просто уснуть.

За всеми делами, признаться, нет, нет, да и вспоминала бедную старушку. Интересно, как она там? Очень надеялась, что врачи ей помогли. Очень уж было ее жаль.

Уже в раздевалке, толкаясь среди персонала ресторана и закрывая шкафчик, услышала за спиной сопение, а обернувшись, увидела Аллу, молча взиравшую на меня.

— Шеф просил передать, что еще одно опоздание или еще одна шутка и ты можешь идти забирать свою трудовую, — предупредила она, а затем с любопытством спросила, — что за шутка, кстати, а, Кузя? — и посмотрела как-то по-новому, будто видела впервые.

— Да так, — пожала я в ответ плечами, глядя на Аллу, помощницу нашего директора, женщину молодую и очень привлекательную. Она всегда одевалась со вкусом и дорого. Замужем не была, но подозреваю, у нее были мужчины. Возможно, даже не один, потому что после работы ее всегда встречали кавалеры и обязательно на дорогих тачках, так что каблуки модных туфель женщины не знали пути-дороги в метро.

Вот и сегодня, когда мы вышли из ресторана, глядя, как за нашими спинами гаснет желтый глаз большого обеденного зала, на стоянке уже стоял дорогой внедорожник черного цвета, в сторону которого и поспешила женщина, бросив сотрудникам веселое:

— Чао! — и: — До завтра!

Я проводила ее взглядом, вздохнула и, поправив лямки рюкзака на спине, поспешила в сторону спуска в метро. Уже на ступенях, не выдержав, оглянулась.

Водитель внедорожника, высокий, статный и молодой мужчина, вышел встречать Аллу, услужливо распахнув перед ней дверь, после чего сел на водительское сидение и машина, взревев голодным динозавром, унесла нашего зама в неизвестном направлении. Вывеска ресторана моргнула в последний раз и погасла. На смену ей вспыхнули дежурные огни, означавшие, что заведение закрыто до завтра.

Внизу, в подземке, было малолюдно. И немудрено. Уже ночь. Последние жители города спешили в теплые дома, и я спешила вместе с ними. Одна из толпы, среднестатистический работник пока, увы, без намека на лучшую жизнь. Впрочем, я не собираюсь вечно прозябать на мойке. Не зря же учусь на заочном. Так что все впереди, уверена в этом.

Поезд метро вывез меня на нужную станцию. Выбравшись из вагона вместе с несколькими одинокими горожанами, поднялась по лестнице к выходу в город. Несколько бомжей сидели на газетах, взирая на нас в молчаливом ожидании. Я же заторопилась пройти мимо, а поднимаясь по ступеням, снова вспомнила старушку, которую этим утром увезла скорая, и в ладони, в самом ее центре, что-то противно зачесалось.

Но вот и мой дом. Ускорив шаг, покосилась на детскую площадку, разбитую во дворе напротив подъезда. Взгляд выхватил сидящего на скамейке подвыпившего мужичка и стоявшего рядом с ним высокого незнакомца в кожаной куртке и темных очках.