Улыбка медленно сползает с лица Изабеллы — похоже, ее одолевают старые заботы.

— Сколько платят врачу за медосмотр? — деловито спрашивает Барран.

— Точно не знаю. Тысяч триста, а может, четыреста.

Барран покачивает головой, понуждая ее лечь.

— Ладно, спи. Я заменю тебе Моцарта.

Поначалу Изабелле кажется, что она ослышалась, но потом улыбка вновь расцветает у нее на губах, и она, поспешно притянув к себе руку Баррана, целует ее. Из них двоих она куда искренней в проявлении чувств. Изабелла доверчиво закрывает глаза.

Барран открывает дверцу, выходит из машины и потягивается в утренней свежести. Лошади при его появлении отошли в сторонку. Тогда он с волнением обнаруживает, что за полого спускающимся лугом, за ближней деревушкой, перед ним раскинулся весь Париж, еще далекий, но уже хорошо видимый.

Выхваченный из этой панорамы, более крупным планом виден квартал Пор-Руаяль и купол больницы Валь-де-Грас.

Еще ближе: окна одного из этажей больницы.

Наконец, одно из этих окон, широко распахнутое. Изнутри доносится женский голос:

— Но скажи, зачем тебе врач?

Внутри — раздевалка для медсестер с выбеленными стенами. Рядом с металлическим шкафом, где висят белые халаты, стоит молодая женщина белокурая, миловидная, с серьезным лицом. Она в чересчур просторной для нее армейской гимнастерке и с голыми ногами — точь-в-точь как Изабелла в «ДС» с откинутыми сиденьями.

В комнате, кроме нее, есть кто-то еще. сначала видны лишь ноги в мокасинах на спинке стула. Мужчина отвечает с легко узнаваемым американским акцентом:

— Чтобы оплатить ему роскошное путешествие, моя куколка.

Женщина, явно огорченная, оборачивается к легионеру. Пропп сидит — или, вернее, полулежит — на стуле, закинув ноги на спинку другого. На нем костюм, белая рубашка, галстук. Он подбрасывает на ладони свой столбик пятифранковых монет и, как всегда, улыбается.

— Так ты снова уедешь? — расстроено спрашивает молодая женщина.

— Ты задаешь слишком много вопросов… Все, что мне нужно, — это док, который их не задает.

Молодая женщина решительно снимает с себя гимнастерку, оставшись в трусиках и лифчике, и бросает ее на стол, где уже лежит груда военного обмундирования.

— На форму я тебе найду покупателя — говорит она, вздыхая с затаенной грустью. — Знаешь ты не изменился.

Широкая улыбка Проппа как бы говорит: «Да, не особенно». Женщина отворачивается к открытому шкафу, достает оттуда белый халат и одевается.

Пока она стоит к нему спиной, Пропп небрежно откидывается на стуле и протягивает руку к сумочке, которую женщина оставила на столе. Открывает ее, не глядя вынимает оттуда несколько сложенных купюр и сует их в нагрудный карман пиджака. Потом с медлительной грацией животного встает. Все его движения — движения животного, ловкие и бесшумные. По пути к двери он на миг сжимает плечо молодой женщины которая застегивает последние пуговицы на халате.

— Я скоро тебя увижу? — робко спрашивает та.

— Когда найдешь мне врача.

Поцелуи в губы смягчает сухость ответа и легионер выходит. Он идет по коридору оборачивается вслед попавшейся навстречу другой медсестре и, подбрасывая на ладони столбик монет, спускается по лестнице, ведущей на первый этаж. На середине лестничного пролета он вдруг останавливается.

Внизу, у административного окошка стоит Барран. Насколько видно легионеру с лестницы, тот отдает на регистрацию свои бумаги. На Барране отлично скроенный костюм, и вообще выглядит он прекрасно.

Пропп, понаблюдав за ним несколько секунд, поворачивается и поднимается по лестнице. У двери раздевалки он сталкивается со своей подружкой — та повязывает на ходу белую маску. На ее лице видны только недоумевающие глаза. Пропп легонько поворачивает ее и, заканчивая завязывать на ней маску тихо произносит:

— Там, внизу, торчит один тип… Медик-лейтенант Барран Мне нужен его адрес.

Медсестра вновь поворачивается к нему, и ее большие глаза пристально смотрят в глаза легионера.

— Я хочу знать, зачем он пришел сюда и что делал в армии, — втолковывает ей Пропп.

Не сказав ни слова, даже не кивнув в знак согласия, молодая женщина огибает Проппа и удаляется по коридору. Пропп глядит ей вслед потом входит в раздевалку, дверь в которую осталась открытой.

Сумочка медсестры по-прежнему на столе. Пропп достает из кармана вынутые из нее недавно купюры, кладет их на место и закрывает сумочку.

Барран — он в рубашке — открывает дверь к нему гость. И тотчас получает сокрушительный удар в лицо, от которого обрушивается навзничь.

Входит ухмыляющийся Пропп и затворяет за собой дверь. На правой ладони он подбрасывает свои столбик монет, который сжимал в кулаке, нанося удар.

Оба держатся так словно произошло нечто само собой разумеющееся просто один из них задолжал и пришел отдать долг и теперь они квиты. Пока. Барран поднимается, легионер осматривает квартиру, в которой очутился, и восхищенно присвистывает ковер на полу, светлые стены, стильная мебель. Необъятное окно выходит на квартал Министерства обороны. В центре, посреди других современных сооружений, сверкает в лучах зимнего солнца тридцатиэтажное здание, сплошь из стекла.

— Ну ты даешь, док! — замечает Пропп. — Далеко ушел после Марселя!

— Недостаточно далеко, раз ты здесь, — отзывается Барран.

Потирая лицо в том месте, куда пришелся удар, он смотрит на Проппа который ходит взад и вперед по комнате.

— А вот я, знаешь, еще не нашел своей дороги, — с печалью в голосе заявляет Пропп.

— Не хочу навязывать тебе свое мнение, но Конго в противоположной стороне.

— Я не могу ехать один, док… — еще печальнее говорит Пропп. — А народ сейчас сам знаешь какой пошел хотят быть как все… Чиновниками!.. В клетках!..

Говоря это, он подходит к окну. Не отрывая глаз от тридцатиэтажного здания, что высится прямо перед ним на том берегу Сены, он с тяжким вздохом продолжает:

— Или обделывают свои делишки втихую, ни слова не говоря друзьям. (С отвращением) Темнилы!

Безо всякого перехода он указывает Баррану пальцем на тридцатиэтажное здание, которое так пристально разглядывал, и резко меняет тон.

— Так это там ты собираешься проводить медосмотр?

Молчание Барран переваривает услышанное. Каким образом этот проныра сумел не только узнать его адрес, но и разнюхать его планы?

— Что тебе здесь нужно? — наконец спрашивает Барран.

Не отвечая, Пропп вытаскивает из внутреннего кармана пиджака «Смит-и-Вессон», который он выиграл в лагере св. Марты. Он держит его перед собой в полотняной кобуре цвета хаки.

— Сколько? — отрывисто бросает Барран.

— Тебе виднее, — ухмыляясь, отвечает Пропп. Барран открывает ящик комода и, стоя к Проппу спиной, достает оттуда деньги.

— Ты так и не сказал мне, док, почему в нем не хватает одной пули… — говорит Пропп.

Барран подходит к нему, отсчитывая несколько купюр.

— …Но это я тоже раскопаю, — с недоброй усмешкой заканчивает Пропп.

— В таком случае в нем будет не хватать двух, — заявляет Барран спокойно.

Массивная дверь лифта отползает в сторону перед Барраном — на нем белая рубашка, темный галстук, пальто — и мужчиной лет пятидесяти, вида строгого и значительного, одетого в серый костюм.

Мужчина пропускает Баррана в кабину, не прерывая начатый разговор — голос его сух и бесстрастен, как и подобает чиновнику:

— …Я тут администратором четырнадцать лет. За это время мне довелось принимать здесь уже шестерых ваших коллег, доктор Барран. Вы самый молодой, чему я весьма рад…

Войдя за Барраном в лифт, он нажимает кнопку. Дверь закрывается, и кабина приходит в движение. По табло, указывающему этажи, вниз прыгает круглое пятно света. Не переводя дыхания, администратор продолжает:

— …У мужчины самый продуктивный возраст — между тридцатью и сорока годами. Все ваши коллеги были чересчур медлительны, доктор Барран. В нашей компании около трехсот служащих. Осмотр каждого должен занимать пять минут, значит, шесть человек за полчаса, двенадцать — за час, девяносто шесть — за день, так что всего вам потребуется три дня… Мы и отвели три дня.