Я налил ей и себе еще пива и решил проверить себя.

— Помнится, однажды ночью. Ты еще была в зеленом платье, а я, как всегда, в своих цветах… Все тогда казалось прекрасным, и музыка играла…

Ее взгляд вдруг стал задумчивым, щеки порозовели.

— Да, — промолвила «сестра». — То были дни… Так ты действительно ни с кем не встречался?

— Слово чести, — произнес я торжественно, к чему бы это ни относилось.

— Положение значительно ухудшилось, — сказала она. — Из Теней появляется столько ужасного, что и представить себе было невозможно.

— И?..

— И у него по-прежнему множество проблем, — договорила Эвелин.

— Неужели?

— Ну конечно! И он, разумеется, захочет узнать, на чьей ты стороне.

— Да на той же!

— Ты хочешь сказать?..

— Во всяком случае, пока, — быстро добавил я. Может быть, слишком быстро, потому что глаза ее вдруг изумленно расширились. — Я ведь все еще не полностью представляю себе расстановку сил.

Что бы это ни значило, пусть думает.

— Ах вот как.

Мы наконец покончили с бифштексами, остатки кинули псам.

Потом мы пили кофе, и во мне вдруг проснулись братские чувства. Но я подавил их.

— А как остальные? — спросил я. Это могло означать все, что угодно, но звучало вполне безобидно.

На секунду у меня, правда, возникло опасение, что она спросит, кого конкретно я имею в виду. Но она ничего не спросила, а откинулась на спинку кресла и проговорила, глядя в потолок:

— Как обычно. Ни от кого никаких известий. Ты, вероятно, поступил умнее всех. Мне, во всяком случае, это нравится. Но разве можно забыть?! Честь, славу?..

Я опустил глаза, так как не знал, что они должны в такой момент выражать.

— Невозможно, — сказал я. — Забыть об этом невозможно.

Последовало долгое и какое-то напряженное молчание. Потом она спросила:

— Ты меня ненавидишь?

— Конечно же, нет, — ответил я. — Как же я могу, памятуя обо всем, что ты для меня сделала?

Это, казалось, ее успокоило. Она опять улыбнулась, показав очень белые зубы.

— Спасибо тебе. Что бы ни случилось, ты всегда джентльмен.

Я с улыбкой поклонился:

— Ты мне льстишь.

— Едва ли, — сказала она. — Памятуя обо всем, что ты для меня сделал.

Тут я почувствовал себя неуютно.

Гнев мой все еще пылал в груди. Интересно, подумал я, а она знает, против кого этот гнев должен быть направлен? Я чувствовал, что знает. И боролся с искушением спросить ее об этом напрямик. Искушение удалось подавить.

— Ну хорошо. А что ты намерен делать теперь? — спросила она наконец.

Я был к этому вопросу готов и тут же ответил:

— Ты, конечно, мне не поверишь…

— Конечно. Как мы можем?

Я отметил это «мы».

— Что ж. Пока что я намерен оставаться у тебя, где ты сможешь присматривать за мной непосредственно.

— А потом?

— Потом? Посмотрим.

— Что ж, разумно, — кивнула она. — Весьма разумно. И ты к тому же поставишь меня в двоякое положение.

Я сказал так только потому, что мне просто некуда было идти, а денег, заработанных шантажом, надолго не хватило бы.

— Конечно, — продолжала Эвелин, — ты можешь оставаться у меня. Но должна тебя предупредить, — и она ткнула пальцем в какой-то предмет, висевший у нее на шее, который я принял было за кулон. — Это свисток для собак. Ультразвуковой. Вот Доннер и Блицен, а еще у них есть четыре брата, все приучены заботиться о надоедливых людях и на сигнал мой реагируют мгновенно. Так что не вздумай совать нос куда не следует. Перед моими псами не устоишь даже ты. Ведь именно благодаря этим собачкам в ирландских лесах перевелись волки.

— Знаю, — сказал я. И действительно, я это знал.

— Хорошо, — продолжала она. — Эрику будет приятно думать, что ты мой гость. И он, наверное, перестанет тебя преследовать. Ведь ты именно этого и хочешь, n'est-ce-pas? [2]

— Oui, [3] — ответил я.

Эрик! Я знал какого-то Эрика, и это имело значение. Когда-то давно. Но тот Эрик, которого я знал, все еще был где-то здесь, и вот это было действительно важно.

Почему?

Я его ненавидел, вот почему. Ненавидел так сильно, что готов был убить. Может быть, даже пытался.

Но, кроме этого, нас с ним связывало что-то еще. Тем, что мы… родственники?

Да, точно. Обоим нам не нравилось, что мы братья. Я вспомнил, наконец я вспомнил… Огромный, могучий Эрик, борода вся мокрая и кудрявая, а глаза — как у Эвелин!

Меня потрясли эти проснувшиеся воспоминания, в висках застучала боль, от затылка к шее разлилась горячая волна. Но выражение моего лица оставалось неизменным. Я лишь позволил себе лишний раз затянуться сигаретой да отхлебнул еще глоток пива. Итак, Эвелин действительно оказалась моей сестрой! Только звали ее вовсе не Эвелин, как именно — не помню, но точно не Эвелин. Осторожнее, сказал я себе. Не надо вообще называть ее по имени, пока не вспомнишь.

Ну а сам я? Кто я такой и что со мной происходит?

И внезапно меня осенило: Эрик имеет какое-то отношение к той автокатастрофе! Я должен был в ней погибнуть, но выжил. Значит, это он все подстроил? А Эвелин работает с ним, это она платила «Гринвуду», чтобы меня держали в отключке. Конечно, лучше, чем смерть, хотя…

И тут мне стало ясно, что, приехав к Эвелин, я, таким образом, умудрился угодить прямо в лапы Эрику. Я его пленник, он сделает со мной все, что захочет. Если я останусь тут, разумеется.

Однако Эвелин сказала, что если я буду жить у нее, он оставит меня в покое. Я колебался. Доверять не следует никому, конечно, и стоит все время быть начеку. Может, лучше все-таки куда-нибудь уехать и подождать, пока полностью не восстановится память?

Но меня не преследовало ощущение жуткого цейтнота. Я должен как можно скорее выяснить всю историю, и как только узнаю достаточно — действовать сразу же. Жажда деятельности прямо-таки переполняла меня. Если опасность — цена воспоминаний, а риск — плата за возможность их обретения, что ж, так тому и быть. Я остаюсь.

— А еще я помню… — сказала Эвелин, и до меня дошло, что все это время она о чем-то рассказывала, а я ее не слушал. Может быть, она и не заметила этого, потому что целиком погрузилась в какие-то воспоминания. Я же не слушал ее потому, что то, о чем я непрестанно размышлял, было для меня гораздо важнее.

— …помню, как однажды ты побил Джулиана в его любимой игре, а он запустил в тебя бокалом вина. Как он тогда ругался!.. Но ты все-таки выиграл приз. А он еще потом испугался, что слишком дал себе волю. Но ты только посмеялся, и потом вы с ним снова пили вино. Мне кажется, он тогда очень сожалел, что так разозлился: он ведь прекрасно умеет владеть собой. А в тот день страшно тебе завидовал и не смог скрыть своих чувств. Помнишь? По-моему, с того дня он и начал во всем тебе подражать. И все равно я его терпеть не могу, надеюсь, скоро он сойдет с дистанции. Думаю, он…

Джулиан, Джулиан, Джулиан… И да, и нет. Какая-то игра… Я его обыграл, разбил его хваленое самообладание… Да, что-то такое вспоминалось. Нет, я так и не мог вспомнить, что это было.

— А Каин? Как ты его дурачил! Он ведь до сих пор тебя ненавидит, знаешь ли.

Кажется, всеобщим любимцем я не был. Почему-то это радовало.

Имя Каин тоже звучало знакомо. Весьма.

Эрик, Джулиан, Каин, Корвин. Имена эти вертелись у меня в голове, и мне показалось, что им там тесно.

— Столько лет прошло, — произнес я непроизвольно, и это было действительно так.

— Корвин, — сказала она, — перестань вилять. Тебе нужно не просто убежище, это-то я знаю. Ты по-прежнему достаточно силен, чтобы добиться чего-то, если разыграешь карту правильно. Мне трудно отгадать, что именно у тебя на уме, но, может быть, нам удастся договориться с Эриком.

Опять «нам»? Она, видимо, уже определила мое место в игре. И явно углядела возможность кое-что заполучить для себя. Я слегка улыбнулся.