пожала плечами.

– Не парься, Киреев, – сказала она Андрею и похлопала его по плечу. –

Это мы так прикольнулись.

И они пошли неторопливо по серому переулку вдоль стен серых зданий, в

которых люди давно уже не живут, а лишь работают, внедряясь туда каждое

утро, а ежевечерне покидая без сожаления.

Болтали о пустяках. Девочки обсуждали новую корректоршу, которая

лезла не в свое дело и вносила редакторские правки в тексты, учила, как

следует писать обзоры и репортажи, хотя это ее вовсе не касается.

Обменивались планами на грядущие в скором времени праздники – 23 февраля

и 8 марта. Андрей участия в разговоре не принимал, лениво загребая

ботинками по мерзлому асфальту и недоумевая про себя, зачем это он не

пошел сразу через дорогу, а потащился направо за девчонками.

К девчонкам-сослуживицам, как, впрочем, и к молоденьким соседкам по

дому, он относился не по годам мудро, спасибо маме. Мама у него классная.

Пусть и не всегда догоняет.

Но тут уж ничего не поделаешь, старшее поколение, оно вообще малость

туповато. Его мать хотя бы по сайтам шарит, а вот у Витьки Пристежнюка

мамаша даже подойти к компу боится. Про то, чтобы что-нибудь себе нагуглить,

вообще речи нет. И лексика у них какая-то кондовая. Кстати, и обучаться не

хотят. Его мама, конечно, исключение. Она его прекрасно понимает, а он – ее.

Когда Андрей учился в девятом классе, мама выведала, что ему нравится

Настя Куликова из их же класса, он уже решил ей эсэмэску отправить с

предложением встречаться и все такое. Мама сказала: «Не советую».

Он, конечно, вскинулся, а она спокойненько так произнесла: «Ты, –

говорит, Андрейка, не торопись, изучи все со стороны. Есть у вас в классе уже

парочки, наверно?»

Андрей хмыкнул. Как не быть, не ребенки же.

«Ну так ты посмотри, что через два-три месяца будет, хорошо? Потом с

Настей поговоришь, если захочешь. Ты, конечно, уже сейчас можешь с ней

поговорить и пригласить в кино или покататься на роликах, но потерпи пока.

Идет?»

Чисто из уважения согласился Андрей «потерпеть». До разговора с

мамой он не заострял внимания на этой стороне школьной жизни, а теперь

начал следить. Мальчиком он был умненьким и в скором времени понял, от чего

хотела она его предостеречь.

Парочки на глазах возникали, на глазах же и лопались, некоторые тихо,

большинство же с нервными эксцессами и душераздирающими страстями. В

пересудах по этому поводу участвовали все – и пацаны, и девчонки, и те, кто

учился с ним в одном классе, и те, кто в параллельных. Во время затиший

смаковали подробности чьих-то устоявшихся отношений, а также обсуждали,

кто кому безответно нравится и кто от своей «половины» мылится слинять.

Кажется, даже педагоги, втихаря покуривавшие в учительской, были в

курсе подробностей очередного школьного романа, превратившегося в скандал,

возмущались, осуждали и мазали грязью. Злословили.

Насте Куликовой пока не доводилось стать героиней, зато она проявила

себя обильным трепом и делилась с непосвященными пикантными деталями

отношений треугольника, один из углов которого был занят ее ближайшей

подругой Петуховой Любой.

Андрей ничего не взвешивал, не в том он был возрасте, но ему стало

противно. И он все запомнил. И дал себе слово никогда не подставляться. Оно

того стоит.

Он, конечно, допускал, что в его жизни может произойти нечто, что

напрочь сломит его волю, и тогда он наплюет на здравый смысл и собственные

правила, однако до сих пор фееричных встреч на местах учебы и работы у него

не случалось.

Ксюха с Дашкой, конечно, нормальные девчонки, веселые и без

заморочек, но его Натке они и в подметки не годятся. Кстати, нужно будет

обязательно ей сегодня же позвонить и договориться на субботу.

В субботу в клубе тренировка с реконструкцией, нужно напомнить. Вдруг

забудет и явится без доспехов, и не пустит Натку сотник в строй. Андрей будет

за нее переживать. Натка уже старший дружинник, Андрей ею гордится. Сам он

дослужился до десятника, и ему не стыдно с такой девушкой рядом идти. В

смысле, что он сам не рядовой.

Тут Ксюша сбила его с мысли, дернув за рукав. Она притормозила возле

узкого прохода между четырехэтажными домами, который был перегорожен

покосившимися ржавыми воротами, с болтающейся настежь такой же ржавой

скрипучей дверью, вынудив всех остановиться. «Ой, а давайте дворами рванем!

Тут ведь можно здорово путь сократить, помнишь, Даш?» – оживленно

предложила она.

Даша язвительно ответила, что все замечательно помнит, но совершенно

не уверена, что путь будет быстрее. Лучше уж спокойно прогуляться до метро

по освещенным переулкам, чем ломиться на ощупь через темный

замусоренный двор. Фрэндессы горячо заспорили и наконец порешили идти

наперегонки.

– Будешь секундантом, Андрюш? – спросила, играя глазками Ксюшка. –

Пойдешь со мной?

– Только я не понимаю, при чем тут секундант, – бросилась в атаку

Дашка. – И почему секундант должен идти дворами? Скорее наоборот, он

должен убедиться, что я никуда не свернула, чтобы сжульничать.

– Ну и пожалуйста, – фыркнула Ксюшка. – Сконнектимся у метро. Буду

вас ждать у входа со стороны проспекта, не перепутайте.

И Ксюша, махнув на прощанье рукой, скрылась в проеме калитки.

Она шла, старательно глядя себе под ноги. Самое стремное место – этот

проход между торцами зданий. Его минуем и все, победа. А Дашка пусть

утрется. В этих дворах и вправду темно, почти все дома нежилые, поэтому и

окна не светятся, если не считать тусклых ламп на лестницах между этажами,

однако свет все же есть, и значит, она не налетит на мусорный контейнер или

выступающий бордюрный камень. А местный дворник днем посыпал дорожки

той самой дрянью, и значит, она не поскользнется на неровной наледи и не

грохнется, расшибив колени и испачкав Дашкино пальто.

Но впереди ее ждало препятствие в виде размытого силуэта какой-то

неопрятной старухи, неизвестно с какого перепугу здесь очутившейся, и Ксюша

поняла, что вот сейчас все ее сэкономленные минуты бездарно сгорят.

Старая развалина почти распласталась бесформенной кучей на темной

дорожке и что-то разглядывала у себя под ногами, водя головой, словно

пресноводная красноухая черепаха на каменистом дне акватеррариума в

поисках сбежавшего у нее из-под носа мотыля.

Старухино грузное тело перегородило неширокий проход, однако Ксюша

не собиралась церемониться и уже примеривалась поставить обутую в мягкий

унт ногу на свободную полоску асфальта между бабкиным носом и кирпичной

стеной, с тем чтобы прошмыгнуть и бежать дальше. Но скрипучий старческий

голос попросил «деточку» посмотреть, куда там завалился ее, бабкин, костыль,

без которого она «не ходок», и Ксюша смирилась.

Бабка распрямилась, а Ксюша, напротив, наклонилась вперед,

вглядываясь с темень под ногами, но вдруг почувствовала внезапно сильный

толчок, нет, не толчок, а взрыв внутри себя. Пронзительный, беспощадный

взрыв холодно-каменной боли. Боль взорвалась внутри, сокрушив и Ксюшино

сердце, и Ксюшин мозг, всю Ксюшу сокрушил этот взрыв. До самой ее смерти.

– Блин, – ругнулась Дашка, отойдя ровно два шага от прохода с

железными воротами, – мобильник в пальто оставила. Нужно Ульянову догнать.

– Да ну, забей, – попытался отмазаться Андрей. – Через десять минут у

метро встретимся, тогда и заберешь.

– Ага! И чтобы она мои эсэмэски прочитала, да? Или сейчас вообще

зайдет в какой-нибудь подъезд и все мои контакты просмотрит!

И Даша, не развивая тему дальше, развернулась и заспешила вслед за

подругой в подворотню. Она пробежала совсем немного по темному ущелью