Сейчас он появился не «во плоти», как Воронцову в Сухуме, и не в виде ментальной проекции через Сеть, как чаще всего нам с Сашкой, а промежуточным образом.

Веранду ровно посередине перерезала мерцающая завеса, тут же ставшая совершенно прозрачной. При этом ощущение преграды сохранялось. Не возникало желания подняться и шагнуть на ту сторону.

Антон, одетый в самые обычные джинсы, голубую рубашку и светло-серую замшевую куртку, стоял, опираясь левой рукой о край письменного стола, на котором, кроме какой-то книги, не было больше ничего. Меблировка комнаты деловая и скромная, как в рабочем кабинете небольшого начальника. Это могла быть одна из бесчисленных комнат Замка или любое его тайное обиталище в пределах Земли. Никаких намеков на инопланетность в окружающих предметах не просматривалось. Когда однажды он явился мне в интерьерах дворцовых помещений планеты, где он трудился Тайным послом, там все выглядело абсолютно нечеловечески.

Мы обменялись обычными приветствиями, как будто расстались только вчера, на самом же деле прошло гораздо больше месяца после странной, какой-то очень ненастоящей встречи в Замке, скорее в «сфере чистого разума», нежели «в реале». Тогда он очевидным образом бодрился, но выглядел весьма чем-то угнетенным. И дал нам свой последний совет – раз и навсегда завязать с выходами в Сеть. Дал таким тоном, будто работал под контролем или собрался умирать.

Учтя его совет, или собственным разумением, мы и не лазили туда больше, обходились подручными средствами.

– И что же вновь свело нас на этом перекрестке, друг мой? – спросил я с некоторой надменностью, которой пытался замаскировать неготовность к тому, что наверняка предстоит. Антон зря не приходит. Потрепаться на возвышенные темы он и без нас найдет с кем. Там у них неограниченное количество философских систем и подшабашивающих ими мудрецов.

Но дать предварительную ориентировку все равно следует. Поможет, не поможет – другое дело. Однако сообразит, что мы тут тоже не в носу ковыряемся.

– Я тебя не вызывал, проблем на сей момент у нас не имеется, все остались в далеких будущих временах. В здешнем двадцать пятом мы совершенно никаких акций не замышляем, две тысячи пятые и пятьдесят шестой на ближайшее столетие нас не интересуют. Там тоже люди взрослые собрались, в собственных реалиях по-всякому лучше нас разберутся. Помогли им, чем сумели, ну и хватит. А мы сами собрались в форте, очередной раз посоветовались и на самом деле, без всяких шуток и задних мыслей, решили «лечь на дно и позывных не передавать». Может быть, кого-то такой эскапизм разочарует, но «такова наша монаршая воля»…

– Здраво, ничего не скажешь… – кивнул он.

Не стану утверждать, что я сумел сильно осадить форзейля, но кое-какой предварительный настрой я с него сбил.

Антон усмехнулся. Кажется – грустновато.

– Вам бы с этого начать, ребята. А то ведь, вот беда, некоторые процессы заднего хода не имеют. Будучи раз запущены, развиваются в соответствии с собственной логикой и внутренними законами…

Выглядел сейчас Антон как-то не так. Понятно, что почти полностью отстранившись от земных дел, преобразившись в «Тайного посла» на одном из вверенных ему миров, или заняв ответственный пост в центральном аппарате, он не мог не измениться. В гораздо большей степени, чем мои приятели из восемьдесят четвертого – в две тысячи пятом. Он-то и человеком в моем понимании был весьма относительным. Так, некое существо, а то и функция, оснащенная вторичными половыми признаками.

И все же он оставался нашим другом, как бы ни толковать этот термин.

– Знаешь, командор, ты слегка изменился, и не в лучшую сторону. Не заболел ли чем? Или неприятности личного плана? – сказал я, временно игнорируя его слова, очевидным образом подводящие к очередному событию.

Совершенно как в цикле рассказов о Шерлоке Холмсе, а вернее – об Эдварде Мелоуне, профессоре Челленджере и прочих. В том и в другом случае приключения могли продолжаться бесконечно, причем без всякой связи с предыдущими. «Затерянный мир» – одно, «Ядовитый пояс» – совсем другое. Только герои общие. Мне никогда не приходило в голову анализировать названные книги всерьез, но предполагаю, что особой внутренней логики в этих произведениях нет. Да она там и не нужна. Как не нужна и нам.

Если жизнь протекает, в ней непременно должно что-нибудь происходить. А знакомство с красивой женщиной, автомобильная авария, призыв из запаса на военную службу и выигрыш в казино ста тысяч долларов, даже следуя подряд с одним и тем же человеком, могут никаким образом не находиться в прямой причинно-следственной связи. С тем же успехом каждое из названных событий может оказаться неразрывным звеном единой цепи. И даже – скорее всего.

Мои слова о внешнем виде Антона были констатацией не совсем очевидного факта. Выглядел он, на обычный взгляд, нормально, по стандартным меркам. На фотографиях, сделанных тогда и сейчас, он бы вряд ли чем-то отличался. А наяву… Складывалось впечатление, будто некая несущая конструкция в нем надломилась, в силу чего бравый форзейль утратил возможность поддерживать себя в должной форме. Или – та система, которая обеспечивала неизменность его облика, начала давать сбои. Что вполне вероятно – особенно с учетом изменившихся обстоятельств его жизни.

Вроде как актер, давно выведенный из основного состава, внезапно приглашен сыграть одну из своих прежних ролей, в которых он блистал перед публикой.

Текст-то он помнит, и кураж сохранился, а режиссер другой, извлеченный из запасника костюм не совсем подходит к фигуре, грим лег не совсем так, как прежде…

Да, в конце концов, все мы стареем в том или другом смысле, только не всегда есть кому это заметить.

– С этого и начнем, если хочешь, – сказал форзейль, оторвал руку от стола и шагнул на мою сторону. Я машинально прикрыл глаза. В памяти зафиксировались его же слова, что подобные перемещения иногда могут соответствовать очень большому тротиловому эквиваленту. Впрочем, кажется, Антон тот раз имел в виду случаи перемещения материальной массы между темпорально не согласованными пространствами.

В данном случае – обошлось. Да и не стал бы он… Это уже у меня другие рефлексы начали работать.

Перейдя ко мне на веранду, Антон подвинул плетенный из ротанга стул, сел напротив. Тут же я почувствовал себя несколько неловко. Гость одет со всей возможной элегантностью, а я неумыт, небрит, в домашнем халате практически на голое тело, еще и босиком. С другой стороны, я его к себе не приглашал в такой час. Мог бы и в розовых шелковых подштанниках оказаться. Или с женой в постели…

– Вы, конечно, последнее время приутихли. Наигрались, перебаламутили еще несколько миров, где вас совсем не ждали, и, наконец, решили, будто теперь можете успокоиться и коротать остаток дней, разводя пчел или орхидеи, никак не нарушая внутренней логики внешнего мира…

Он, похоже, задумался над сорвавшейся с его губ фразой, оценивая ее на предмет семантической допустимости. Решил, что сойдет, и продолжил:

– А внешний мир тем не менее продолжает ей следовать. То, что меня посадили в тюрьму, которой я, на мой взгляд, совершенно не заслужил, является хорошим подтверждением этой мысли…

– Тебя? В тюрьму? – Я искренне удивился услышанному. В моем представлении, форзейль, ловко маневрировавший между реальностями, до недавнего времени вообще всемогущий, по сравнению с нами, короткоживущими [5] землянами, из любого узилища мог освободиться легче, чем я – из нарисованного не искушенными в магии туземцами мелового круга.

– Что тебя так шокировало? Любая цивилизация имеет соразмерную ей и качеству своих подданных пенитенциарную систему. Из любой земной тюрьмы я, и ты тоже, освободились бы свободно. Из нашей – аусгешлессен [6].

– Спорить трудно, – согласился я. – Иначе и вправду, куда ж вас, таких прытких, девать в случае чего?