Его отец, Виктор Дарнли, управлял собственной фабрикой, и жизнь у них текла как по маслу: дело процветало, а в семье царили мир и согласие. Виктор очень гордился сыном и женой, приятной, скромной женщиной, которую в нашей деревне уважали все. Однажды, вернувшись октябрьским вечером из Лондона, Дарнли-старший застал свое жилище в необычайной тишине. Отсутствие Джона удивления не вызвало: он иногда заигрывался у друзей, однако супруга в такой час почти всегда находилась дома. Виктор поспрашивал соседей, но женщину никто не видел, и к тому времени, когда он нашел сына и вернулся к себе, стояла уже глубокая ночь. Он обыскал дом самостоятельно. Одна комната на верхнем этаже, переделанная под кладовку, была заперта изнутри. Охваченный ужасом, Виктор взломал дверь. Картину, представшую перед его глазами, он так никогда и не смог забыть. Жена лежала на полу в огромной темной луже. Пальцы правой руки сжимали кухонный нож, на обоих запястьях кровоточили раны. Все ее тело будто изрезал мясник. Поскольку засов на двери задвинули, а окно заперли изнутри, единственным объяснением могло служить самоубийство. Но какое самоубийство!

Возможно, у миссис Дарнли случилось помутнение рассудка, внезапный и крайне жестокий приступ. Ни одна душа, включая ее мужа и сына, не смогла придумать хоть сколь-нибудь рациональное объяснение ее поступку. И, как ни прискорбно, с того дня Виктор Дарнли впал в глубокую депрессию. Молчаливый от природы, он превратился в совершенного затворника, у которого оставалось немного сил лишь на уход за садом и домашнее хозяйство. Бизнес стремительно пришел в упадок, и единственным выходом стала сдача дома внаем. Виктор с сыном переселились на первый этаж, а два верхних заняли квартиранты. С последними, впрочем, дела тоже складывались не лучшим образом. Первые двое жильцов без предупреждений и объяснений съехали через полгода. Затем наступила война, и здание отошло под нужды армии, что, конечно же, повлекло за собой вечную беготню взад-вперед. Когда, наконец, на землю пришел мир, Виктор вновь сдал верхние этажи, на сей раз молодоженам, с восхищением мечтавшим устроить там семейное гнездышко. Но и их счастье долго не продлилось: новоиспеченная супруга быстро угодила в больницу с нервным срывом и отказалась возвращаться в дом. Туда заселялись и другие пары, но ни одна из них надолго не задерживалась. Причины отъезда оказывались на удивление схожими: подозрительная атмосфера, туманные предчувствия, возрастающее напряжение и – не в последнюю очередь – странные звуки, доносившиеся с чердака. В итоге особняк приобрел зловещую славу, а у Виктора наступили трудности с поиском новых жильцов. Два этажа оставались незанятыми четыре месяца, но, кажется, наконец-то туда решились въехать некие супруги Латимер. Эта новость стала плодотворной темой для деревенских пересудов.

– Свет погас, но я определенно видела какое-то движение в четвертом окне, там, где миссис Дарнли покончила с собой. Эй, Джеймс! Вставай! Чего ты молчишь?

– У тебя богатое воображение. Ты же знаешь, в ту комнату не ступала ничья нога с тех пор, как…

Сестра резко перебила меня:

– Я тут подумала, Джеймс… Ты знаешь ту пару, которая к ним въезжает?

– Мистер и миссис Латимер, вот и все, что мне удалось выведать. Ни одна душа их здесь еще не видела. Если бы кто-нибудь знал хоть каплю больше, с той скоростью, с какой разносятся слухи по нашей деревне, маме давно бы уже растрезвонили.

Элизабет вздрогнула, отодвигаясь от окна.

– У меня мурашки от этого дома. Никогда даже не спрашивай меня, хотела ли бы я там жить! Бедный Джон! Ему вообще не везет, правда? Сначала мать потеряла голову и наложила на себя руки, а сейчас и у отца шарики за ролики заехали. Удивляюсь, как он еще окончательно не тронулся. Ужасное место!

– Верно, но у Джона стальные нервы. Он не терял самообладания даже во время бомбежек, и…

Она вновь прервала меня:

– Джеймс, хватит уже. Пожалуйста, давай больше не будем затрагивать эту тему. Война кончилась три года назад, и мне тяжело ее вспоминать.

– Да я не о том. Я всего лишь хотел сказать, что Джон – приличный, серьезный малый, на которого всегда можно рассчитывать. Он смог бы сделать счастливой любую девушку.

– Не хочу ничего слушать! Я знаю, к чему ты ведешь! Мне он очень нравится, но…

– Но ты любишь Генри. Ты любишь его, он любит тебя, вы любите друг друга, и оба боитесь в этом признаться. – Я натянул плащ. – К счастью, у тебя есть старший брат, а он вечно берет на себя всю грязную работу!

Элизабет положила руки мне на плечи и посмотрела в глаза одновременно с благодарностью и тревогой.

– Только не будь слишком прямолинейным, Джеймс, а то он подумает, что я тебя подослала.

– А ведь ты даже не планировала! – сердито огрызнулся я. – Не волнуйся, не с полным тупицей живешь. Обставлю все в лучшем виде. Можешь идти сообщать родителям о помолвке!

С этими словами я вышел из дома.

Глава 2

Кошмарный сон

Я взял с собой ключ на случай, если вернусь очень поздно, но уже за порогом меня охватило тревожное предчувствие. Оно появилось неожиданно и беспричинно, и, хотя я быстро взял себя в руки, полностью избавиться от него не удалось. Сгущающийся туман еще сильнее снижал видимость, а слабое сияние уличного фонаря только резче подчеркивало зловещие контуры особняка Дарнли. Я вгляделся в этот призрачный дом, стараясь найти хотя бы слабое мерцание, но тщетно. Кругом царила тьма.

Я выдохнул, толкнул калитку и вышел на грязную тропу, пытаясь собраться с мыслями. Самые простые объяснения часто оказываются истинными. Что ж, прикинем. После того как миссис Дарнли покончила с собой, ее муж потерял вкус к жизни. Затем с чердака начал доноситься шум и стали появляться огни. Я уже слышал про них от Генри, еще до разговора с Элизабет. Мой друг даже расспросил Джона, но тот лишь озадаченно пожал плечами. Насколько он знал, с момента смерти матери наверху никто не появлялся.

Что из этого следует? Разгадка вызывающе очевидна: под покровом ночи Виктор поднимается в роковую комнату в надежде встретить там призрак жены, с чьей смертью он до сих пор не смирился. Уже хорошо.

Так, предаваясь рассуждениям, я прошел около сотни ярдов, разделяющих наши с Уайтами жилища. А затем в соответствии с вековыми традициями три раза постучал в дверь.

Генри долго не отворял.

– Джеймс, ты вовремя. Я тут уже заскучал.

Несмотря на небольшой рост, Генри был более мускулистым, чем большинство сверстников, хотя со стороны и выглядел довольно плотным. Его широкая голова увенчивалась темной копной вьющихся волос, разделенных посередине пробором, а добрый взгляд излучал одновременно силу и теплоту.

Мы крепко пожали друг другу руки и прошли в гостиную.

– Буду с тобой честным, – сказал я самым обыденным тоном, – я тоже не знал, чем заняться вечером.

– Предлагаю выпить за совпадение! – дружески подмигнул Генри.

Я опустился в кресло с заговорщической улыбкой, немного смущенный своим враньем. Мой друг прошел к бару. Вскоре оттуда раздалось тихое ворчание.

– Предатель! – Это предназначалось Уайту-старшему. – Опять запер лучший виски в стол!

Генри загромыхал ручками ящиков.

– И впрямь закрыто! Ну как это называется? Никакого доверия! Но если ты думаешь, что меня остановит такая смехотворная защелка…

Он достал откуда-то обычную скрепку и быстрым движением руки открыл дверцу. Немногие замки могли противостоять его ловким пальцам. Мне вспомнились первые опыты Генри в искусстве взлома. Тогда он экспериментировал с буфетом, где мать хранила банки с вареньем.

– За грустные осенние вечера! – провозгласил мой друг, торжественно поднимая бутылку над головой.

– А если твои родители вернутся раньше? Не думаю, что мистер Уайт обрадуется, увидев налет на свой неприкосновенный запас.

– Ничего он не сделает. В его возрасте любое беспокойство вообще нежелательно. Значит, так. Я поищу сигары, а ты займись напитками.