– Ошибкой было настаивать на участие Людмилы Игоревны, – процедила сквозь зубы.

И подпрыгнула от громкого хлопка ладонью по столу.

– Не перекладывайте ответственность на других, – повысил он голос. – Ваша должность подразумевает определенный уровень компетенции, а что по факту?

Механически повторила:

– Что?

– Полный непрофессионализм! – гаркнул шеф. – Повреждение ценного объекта, нарушение протокола и неготовность отвечать за последствия!

– Ценный объект к этой минуте полностью восстановился. Сотрудники не пострадали.

Старалась говорить медленно и внятно, четко проговаривая буквы, чтобы не сорваться на крик.

– Хватит оправданий! Достаточно одного факта возникновения внештатной ситуации, чтобы применить соответствующие меры!

– Раз уж мы заговорили о мерах, – не выдержала, – я настаиваю на отстранении Людмилы от проекта!

Начальственные брови взлетели.

– Ах, вы настаиваете, – повторил с непередаваемо мерзкой интонацией. – Довожу до вашего сведения, Анна Сергеевна, что именно вы отстранены от руководства экспериментальным направлением и поступаете в распоряжение Людмилы Игоревны. В вашей трудовой книжке появится запись о несоответствии занимаемой должности, а в личном деле – выговор. – И добавил, видя мои багровеющие щеки: – Комментарии излишни. Решение уже принято.

Подчиняться малолетней идиотки со свежеотпечатанным дипломом?! И это после того, как я спасла бисту жизнь, рискуя собственной?

– Черта с два, – проскрежетала.

*

В новой лаборатории я освоилась быстро и заскучала. Ведущие исследовательские программы разбирали старожилы, мне, несмотря на квалификацию, доставались самые нудные и бесполезные. Когда поутихла обида на прежнее руководство и перестала терзать мысль «меня вышибли ради чьей-то свояченицы», импульсивное решение уйти по собственному желанию показалось не столь разумным выбором. Увы, что сделано, то сделано, и я могла только смириться с текущим положением дел.

Скромная зарплата не смущала, у меня хотя бы появилось время ее тратить. Редкие, строго цензурированные новости о бистах тоже перестали отзываться сосущим чувством под ложечкой. Амбициозный проект по изучению внеземной формы жизни остался позади.

Так я думала вплоть до октябрьской ночи перед выходными и неделей отпуска. Вещи были собраны, билеты – куплены, родные и немногочисленные подруги предупреждены о связи по wi-fi. Я намеревалась забыть о цивилизации и днями лежать на пляже в широкополой, специально купленной шляпе, обязательно с бокалом фруктового коктейля и, желательно, вдали от русскоговорящих.

Разбудил грохот рамы. Сломался фиксатор, буквально пополам развалился. На улице свистел ветер, я мигом продрогла от порывов влажного воздуха и закрыла створку, понемногу успокаиваясь. Наверное, пластик совсем дерьмовый.

Зевая и ежась, я отвернулась от окна и застыла. Рот приоткрылся, и в тишине раздался полузадушенный писк – шершавая ладонь закрыла пол-лица.

– Здравствуй, Анечка.

Испуг от резкого пробуждения и близко не сравнился с букетом ощущений, которые я испытала при звуке этого голоса. Словно ночной кошмар воплотился наяву.

– Молчишь, – сказал он негромко. Рука переместилась ниже; пальцы сжали подбородок и дернули так, что хрустнули шейные позвонки. В затылке разлилась тупая боль. Я поднялась на цыпочки, чтобы он не свернул мне челюсть.

И увидела. Расширенный зрачок с едва светящимся ореолом радужки: исследовать особенности строения глаз никак не удавалось, а проведенные тесты свидетельствовали о лучшем, нежели у человека, зрении – и глубокая поперечная ссадина, окрасившая кожу в темный цвет. Рана казалась свежей, воспаленной. Это решительно противоречило выводам об ускоренной регенерации, поскольку расстояние между лабораторией и моей квартирой было немаленькое. Края уже должны были стянуться.

Я не спросила, но он заметил мое удивление. Усилил хватку, и я дернулась, обхватила его ладонь поверх, сопротивляясь. Едва ли это усилие было замечено. Рош заговорил с ухмылкой:

– Гадаешь, как это возможно?

– Ты без фильтра, – прошептала я. – Дышишь нашим воздухом.

– Спасибо тебе, –ласково. – Одно неполное превращение, и такие результаты...

Я не хотела его благодарности. Равно как и боли. Сразу вспомнились самые пугающие обещания. Меня прошиб холодной пот, сердце давно уже заходилось стуком, а вкупе с недостатком кислорода казалось, что меня качает на волнах, и я вот-вот взлечу. Даже не заметила, как руки повисли плетьми и подогнулись колени. Только давление на шею увеличилось, а после поплыли очертания комнаты, закружились каруселью. Последней осознанной мыслью было вялое недоверие – прежде мне не доводилось падать в обморок.

*

Грудь горела огнем. Адаптация к новой среде – процесс в принципе неприятный, но он впервые познал, насколько болезненны изменения без внешнего покрова. До аварии на этой планете им не приходилось сталкиваться со столь враждебной, выжигающей нутро атмосферой. Они не были готовы к силе притяжения, обрушившейся на корабль и буквально выдернувшей их с орбиты обманчиво милой планеты. Легкосплавный разведчик мигом объяло пламя. Обшивку покорежило, сплющило, нескольких вынесло наружу. От судорожного вдоха грудную клетку сдавило обручем, и удар как таковой он уже не почувствовал.

Потом лаборатория. Люди. Опыты. Позорная капитуляция перед врагом-воздухом, превращающим его в слабое, неспособное постоять за себя существо. Боль, слабость и беспомощность – злейший враг – стали его верными спутниками. Организм едва справлялся с внутренними ожогами, на адаптацию не оставалось ресурсов. Дни слились в бесконечную череду уступок и бессильных клятв.

Пока появилась она.

В первую встречу девушка не произвела впечатление. Он начал выделять ее среди прочих позже, в моменты внезапно появившегося досуга. Чужая письменность давалась нелегко, но постепенно подчинилась, через телевещание он путешествовал по Земле, знакомясь с ее обитателями и традициями. А еще он впервые ответил на обращенный к нему вопрос без злобы.

Боль никуда не делась. Желание поквитаться за роль подопытной крысы тоже. Но он нашел своеобразное, извращенное удовольствие в диалогах с одним – одной – из своих мучителей. Прикипел к ней.

Привязался.

Она была маленькая. Спокойная. Закатывала глаза, устало вздыхала, редко повышала голос. Выдержка не отказала даже в тот раз, когда опасность едва минула. Он помнил, как шагнул к ней, ведомый больше инстинктами, чем разумом. Помнил обескровленное лицо и судорожно сжатые руки. Он не смог бы остановиться. И потому испытал нелепое облегчение, привычно потеряв опору.

Он ждал ее на следующий день. И после. Снова и снова, неделя за неделей. Пока не осознал, что так не может продолжаться.

Организм наконец приспособился фильтровать поступающий воздух –частичная трансформация ускорила процесс. Оставалось ждать, пока содержание кислорода увеличат ради очередного эксперимента. Он притворился обессилившим и подпустил людей ближе.

Еще ближе...

Докторше он сломал шею, она вряд ли успела что-либо понять. У замешкавшегося охранника взял нож, им расправился с двумя. Бежал. Покров сделал его неуязвимым для тока и шальных пуль, а давнюю жажду мести потешили смельчаки в ближнем бою. Он выбрался на свободу, впервые увидел небо, лес вокруг и....

Растерялся.

В хаосе эмоций возник образ. Анна. Анечка. Он произнес имя вслух, смакуя его на кончике языка. Поиски собратьев, варианты событий – всё отошло на задний план. Сначала выследить ее.

*

Болела голова.

Терпимо, но неприятно. От неудобного положения затекли мышцы. Я кое-как соскребла себя с пола, покряхтывая и принюхиваясь – несло горелым.

Придерживаясь за стены, я добрела до кухни, чтобы увидеть, как Рош жадно заглатывает неаппетитные куски пережаренной курицы. Я бы выкинула испорченное мясо, тогда как он даже не морщился. Впрочем, чему удивляться: в лаборатории кормили безвкусными питательными смесями, после которых любое раздражение рецепторов будет в радость.