- Когда и получаю деньги, я допускаю, что должен расписаться, - Антон покорно поставил подпись, - но почему я должен расписываться, когда отдаю деньги?
- А вдруг я их украду? - и старуха ушла.
- Вернемся к нашему разговору! - предложил Георгий Борисович.
- С кем я здесь был - это мое дело! - заговорил Антон. - Но я облегчу вашу задачу. У меня с Зубаревым сложились отвратительные отношения. Наш шеф придерживался в науке противоположных со мною взглядов. Вернее, он их не имел. Он был беспринципен!
Антон повторил тезис убийцы. Интонация тоже совпадала. Ячменев внутренне насторожился.
- Кроме того, - продолжал Антон, - Зубарев забраковал мою книгу и собирался выжить меня из академии! Когда вы, товарищ следователь, пожелаете меня арестовать - я к вашим услугам! Я работаю в кабинете номер семь!
- А зачем вы на себя наговариваете? - спросил Ячменев, которому понравился подозрительный молодой человек.
- Лучше это сделать самому, чем ждать, пока это сделают твои друзья! - сказал Антон. - Извините, мне не когда, я должен писать некролог об этом карьеристе!
- О мертвых дурно не говорят!
- О ком же тогда говорить дурно? - улыбнулся Антон. - О живых опасно, о мертвых неприлично…
После ухода Антона Ячменев некоторое время посидел в задумчивости, а потом, хотя он находился в библиотеке как будто один, спросил:
- Что вы на это скажете, Фомин?
- Этот тип его и убил! - донесся приглушенный голос Зиновия.
- Вы в каком шкафу? - спросил следователь, пытаясь по направлению голоса сориентироваться.
- Я в четырнадцатом, там, где Тургенев и турецкая литература!
- Зачем вы туда залезли? - устало спросил Ячменев.
- У нас свой метод, Георгий Борисович, а у меня свой! Этот Антон приходил сюда, - помощник продолжал разговаривать из своего тайника, - потому что злодея всегда влечет на место преступления! Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович! Пожалуйста! - добавил он жалобно.
- А почему вы не можете сами вылезти?
- Кто-то меня запер!
- Кто? - поразился Георгий Борисович.
- Кроме вас и Антона, здесь никого не было! - с упреком сказал Фомин.
Ячменев поднялся, отыскал четырнадцатый шкаф и подергал дверцу. Она не поддавалась, а в замочной скважине не было ключа.
- Скажите, Зиновий, - спросил Георгий Борисович, - а вы не заперлись изнутри, ну, для полной конспирации?
- Я знаю, что вы считаете меня дураком! - грустно отозвался помощник.
- Вы преувеличиваете, - любезно сказал Ячменев, вглядываясь в мутное стекло, за которым проглядывали тома Тургенева, а за ними в темноте слабо светились глаза, замурованного сыщика. - Я вас вроде бы не запирал. Антон к шкафу не подходил… И авоська с продуктами пропала…
- Она не пропала, - утешил его Фомин. - Я ее за окно выставил, чтобы колбаса не испортилась.
Ячменев отошел от шкафа, достал из-за окна кефир и почти четыреста граммов ветчиннорубленой колбасы.
- Зиновий, вы не хотите поесть? - спросил заботливый начальник. - Эта колбаса пахнет так соблазнительно…
- Я никогда не ем на работе! - гордо ответил Фомин.
- А я, кажется, съем это вещественное доказательство! - признался следователь, который при виде еды ощутил мучительный приступ голода, - все равно колбаса не додержится до суда!
- Приятного аппетита! - в голосе Зиновия прозвучало неодобрение служебному проступку начальника.
«Эта авоська принадлежит женщине, муж которой бывает за границей, - подумал Ячменев, принимаясь за бесплатный завтрак. - Авоська иностранного происхождения… С другой стороны, мужчины у нас тоже ходят с авоськами…» Дверь приоткрылась, и в библиотеку скорбно вползла поблекшая женщина, одетая во все зарубежное. Она уставилась на Ячменева кроткими коричневыми глазами.
- Почему вы пьете мой кефир и едите колбасу, которую я купила для собаки?
Застигнутый на месте преступления, Ячменев покраснел, а в книжном шкафу Фомин подавил в себе мстительный смех.
- Извините, - пробормотал следователь, давясь колбасой, - мне очень хотелось есть. Я вам верну… сего дня же…
Женщина робко присела на краешек стула возле двери и пригорюнилась:
- Беда никогда не приходит одна… Мало того, что убили мужа, мой Атос остался без колбасы…
- Значит, вы жена Зубарева?
- Вдова! - уточнила посетительница.
- Сочувствую вашему горю!
- Да, большое горе… - не стала спорить вдова. - Я рассказала Атосу, он так плакал… Сверху приходили соседи, спрашивали, что случилось с собакой.
- Собаки часто переживают глубже, чем люди! - заметил Ячменев, внимательно изучая вдову. - Скажите, пожалуйста, как ваша сумка с едой оказалась здесь, в библиотеке?
- Очень просто, - с грустью объяснила вдова, - я приходила сюда за Сергеем Ивановичем где-то в начале первого ночи…
У. Ячменева перехватило дыхание, а в духоте книжного шкафа Фомин и без того едва дышал.
Снова помешала допросу Надежда Дмитриевна.
- Мария Никитична! - обратилась она к вдове. - Вносите десять рублей!
- На что?
- На венок! - бесстрастно сообщила комендантша, словно не зная, с кем разговаривает.
- Почему там много? - возмутилась вдова. - Всегда собирают по два рубля! И потом, - спохватилась оно, - я ведь пострадавшая! Все-таки мой муж умер, а не чей-нибудь!
- Это верно! - Надежда Дмитриевна не стала оспаривать факты. - Но вы же здесь работаете. Я думаю, будет справедливо, - пришла она к неожиданному выводу, - сделать вам скидку пятьдесят процентов!
Ячменев только развел руками.
Мария Никитична безропотно внесла пятерку и расписалась в ведомости.
Когда за комендантшей закрылась дверь, Георгий Борисович вернулся к допросу.
- Я подозревала, - начала рассказывать хозяйка Атоса, - что Сергей Иванович находился здесь не один…
- Вы его ревновали? - стараясь быть деликатным, спросил Георгий Борисович.
- Всю жизнь, - призналась вдова. - Но я ни разу не имела доказательств его измены. Когда я вчера сюда зашла, и вон в том кресле увидела Сергея Ивановича погибшим, я так огорчилась, что позабыла сумку и вся в слезах побежала к Атосу делиться несчастьем…
- Вы кем работаете?
- Я средний научный сотрудник. Мой профиль - Гоголь, Щедрин и другие. Одним словом, сатира, но ни в коем случае не позже девятнадцатого века.
- Понятно! - сказал Ячменев.
- Можно, я возьму свою авоську? - спросила женщина, убитая горем. - Сергей Иванович привез ее из Новой Зеландии…
- Конечно, - спохватился следователь и с торжеством подумал: «Опять я не промахнулся».
Вдова поднялась, чтобы уйти, но Георгий Борисович задержал ее:
- Какие отношения были у Сергея Ивановича с Антоном Варламовым?
- Он любил его, как младшего брата. Он всех любил. У него было щедрое сердце.
Когда вдова ушла, Фомин сказал из шкафа:
- Она убивала вместе с Антоном! Наверно, у них роман!
- Что вы! - воскликнул Ячменев, теперь уже без помех, доедая собачью колбасу. - Вдова старше Антона лет на двадцать.
- Вы отстали от жизни, Георгий Борисович! - поделился знаниями Зиновий. - Это теперь очень модно, когда кто-то из двоих, женщина или мужчина, старше на двадцать или на тридцать лет. Кстати, вы заметили, что эта особа не переживает смерть мужа, а говорит исключительно о собаке!
Теперь уже Ячменев поделился с помощником тонким пониманием человеческой психологии:
- Люди в трауре часто ведут себя не по правилам. Вы, Зиновий, забываете, что такое подтекст. У этой несчастной женщины текст - это собака, а подтекст - потеря мужа. На подобном приеме строится вся современная литература. Люди думают одно, говорят совершенно другое, а читатель должен догадываться.
- Я тут сейчас листаю Тургенева, - сказал Фомин, - так у него говорят то, что думают. Выпустите меня отсюда, Георгий Борисович, я задыхаюсь от недостатка кислорода.
Ячменев вынул ключ из первого попавшегося шкафа и вставил в замочную скважину дверки, за которой томился Фомин. Через мгновение пленник вылез на волю.