Я всегда чувствовал себя от этого слегка виноватым, потому и теперь смущённо усмехнулся.

- Да ты сам знаешь, как у меня... Всё, как задумывалось. Вступил в мушкетёрский полк, дотолкался до лейтенанта... Служу теперь в личной гвардии его величества.

Этьен присвистнул.

- А ты ловок! Личная гвардия императора - это тебе не грязь мордой в окопе месить, а?

Я пожал плечами. Этьен говорит без злости и зависти то, что я за последние три года привык слышать чуть ли не ежедневно, притом от особ, настроенных ко мне куда менее доброжелательно. Да, я первый за последние полвека человек, ставший в двадцать три года офицером личной охраны императора. Я, разумеется, дворянин, но не столь знатного рода и не столь внушительных связей, чтобы это могло объяснить мой стремительный карьерный взлёт. Я привык отшучиваться в ответ на подобные замечания. Больше мне ответить на них нечем... даже если бы я и хотел ответить - как, например, сейчас Этьену.

- Юный, красивый, высокопоставленный офицер, - протянул Этьен, хитро прищурясь. - Дамы должны быть от тебя без ума.

- Должны, - согласился я. - Скажи им об этом при случае.

- Да брось! Сколько у тебя сейчас любовниц? Ты их всех помнишь по именам?

Я с улыбкой покачал головой.

- Это позади, Этьен. Я остепенился.

Он снова присвистнул и пристально посмотрел на меня. Мне вдруг стало странно неловко от этого взгляда - так, словно я сам не зная чем обидел его.

- Не говори мне... Только не говори...

- Ты её должен помнить, - смущённо усмехнулся я. - По-моему, ты застал моё тогдашнее безумие.

- Господь всемогущий, - проговорил Этьен и щёлкнул пальцами, припоминая. - Погоди-погоди, я сам... Элишка... Элишка Лиерте, верно?

- Верно. Странно, что ты помнишь - уж ты-то точно не в силах упомнить имён всех своих портовых жён.

Он расхохотался - оглушительно и дерзко. Люди, долго жившие при дворе, приучиваются смеяться, почти не разжимая губ, от чего смех выходит негромким и каким-то гаденьким. Этьен смеялся открыто и искренне. Я понемногу вспоминал, почему когда-то так восхищался им.

- Ну как же, Элишку Лиерте забыть невозможно - ты мне ею чуть мозг не вынул. Только о ней и мог говорить последние полгода, после того треклятого бала в Киндаре. Но погоди, ты же вроде писал, что её опекун против вашего брака? Что, дескать, она чересчур хороша для тебя?

- Так и было. Но когда его императорское величество зачислил меня в свою гвардию, сир Лиерте изволил переменить мнение.

- Чёрт подери тебя, проходимца. Не удивлюсь, если ты добивался этой должности только ради своей малышки - с тебя станется!

Я снова пожал плечами. Девять лет прошло, а этот парень всё так же видит меня насквозь. Это радовало меня, потому что сулило возобновление старой дружбы, но, с другой стороны, немного тревожило. Тогда я думал - это от того, как изменилось с годами его лицо. У меня было чувство, словно я сижу с незнакомым человеком, который, меж тем, знает меня лучше, чем я сам.

- Так она теперь...

- Элишка Сильване, - закончил я. Господи, как мне нравилось говорить это, снова и снова. Уже почти год, а я всё никак не могу распробовать вкус этих божественных слов. Элишка Сильване. Моя Элишка. Этьен смотрел на меня, и внезапно я сказал то, что не успел сказать ещё почти никому: - К весне у нас будет первенец.

На сей раз Этьен не улыбнулся, и мне опять почудилось, что я, не желая того, что-то сказал или сделал не так. В его глазах мелькнуло что-то странное, что-то чересчур жёсткое. Не будь я уверен в нём - решил бы, что он сам был влюблён в мою жену и теперь внутренне сходит с ума, слушая, как я хвастаюсь перед ним своим счастьем.

А потом он вдруг схватил бутылку и хрястнул ею по столу напротив моей.

- За сиру Сильване и вашего мальчугана. Чтобы мальчуган был, слышишь? Смотри у меня!

Он опять улыбался - и как мне было не выпить с ним за такое?

- Лиерте, ну надо же, - оторвавшись от вина, сказал Этьен. - У них ведь до хрена денег, а? Не говоря уж о том, что они в родстве с императором.

- Не так уж до хрена и не в таком уж родстве. Четвероюродные кузены, что-то вроде того...

- Да ладно, не прибедняйся. Я чертовски рад, что ты так удачно женился.

- Удачно, - искренне согласился я. - Очень удачно, Этьен.

Он отёр верхнюю губу изящно-небрежным жестом.

- Ну а ты-то как? Ходил за море?

- Ходил. Аж до самой Луссианы.

Я присвистнул.

- Далековато занесло.

- Ещё и не так далековато. Алаксанья, Белонна, Руван. Помотался изрядно, нигде особенно не засиживался.

- А в Сиану тебя теперь как занесло?

Этьен загадочно улыбнулся. Когда он улыбался, в уголках его обветренного, жёсткого лица появлялись ямки, мгновенно превращавшие его в мальчишку, с которым я учился вместе вечность назад. Он усилил это ощущение, когда приставил ладони ко рту и сказал громким, трагичным шепотом:

- Меня привела любовь.

Влюблённый Этьен Эрдайра - это что-то вроде метели, зарядившей в разгар лета. За время нашей учёбы я влюблялся раз семь или восемь (до Элишки, конечно). Он - ни разу, и жестоко высмеивал меня, когда я со всем пылом экзальтированной юности изнывал от сердечных мук.

Но он ведь переменился, так? Может быть, не только внешне. Я потребовал подробностей.

- Ни слова - боюсь сглазить, - заявил Этьен, лукаво блестя глазами. - Одно тебе скажу: я своего точно не упущу.

- За будущую сиру Эрдайру? - предложил я, и Этьен, расхохотавшись, поддержал тост.

Всё, сказал я себе, прижимаясь губами к битому стеклу импровизированного бокала, это последняя. Больше мне сегодня нельзя никак. Император может прислать за мной в любую минуту.

- А откуда ты сейчас прибыл? - спросил я, когда Этьен вспомнил наконец о том, что с утра, по его словам, ничего не ел, и накинулся на молочного поросёнка. - Тебе есть где остановиться? У меня в особняке девять спален, а мне, честно, одной больше чем достаточно.

- Благодарю, я уже снял комнату. А приехал я из Зертаны, - небрежно, как ни в чём не бывало, ничуть не понизив голоса ответил Этьен.

Полдюжины голов немедленно повернулись к нам.

С минуту над столом висела тишина. Этьен уплетал ужин, я ему не мешал. Потом сказал тихо:

- Здесь, в Сиане, тебе не стоит кричать об этом так громко, Этьен.

- Правда? - он удивлённо вскинул брови, промакивая рот салфеткой. - Это ещё почему?

- Потому что тебя могут неправильно понять. Сейчас сказать, что ты побывал в Зертане - это всё равно что признаться, будто служишь графу Агилойе.

- А если и так? - спросил он небрежно, отбрасывая салфетку и откидываясь на спинку кресла. - Если и так, мой друг, что тогда? Донесёшь на меня?

Он смотрел мне прямо в глаза, насмешливо и сурово.

Он не шутил.

Я почти физически почувствовал, как краска сползает с моих щёк. Этьен - человек Агилойи?.. Мятежного графа Зертанского, родного дяди императора Аугусто, который вот уже четыре года, с самого дня помазания на престол, оспаривает у императора его право на трон Вальены? Будь это даже шуткой, за такую шутку можно было загреметь в каземат. Но если это правда, то признаваться в таком среди бела дня, в людном месте, при толпе свидетелей - чистое самоубийство. Наш владыка Аугусто - человек мудрый, спокойный и великодушный, но всем известна его лютая ненависть к дяде, публично называвшем его незаконнорожденным ублюдком ещё до коронации. История там в самом деле запутанная и непростая: император Вильем, отчаявшись получить потомство от своей первой супруги, потребовал у святой церкви расторжения брака. Простому смертному в этом было бы, конечно, отказано; но императору необходимо потомство, и повод был достаточно веский. К сожалению, императрица Аурелия имела немалое влияние на епископат; говаривали, что за лояльность она платила церковникам не только поддержкой, но и собственным телом, даром что бесплодным, но всё же весьма привлекательным. Рассмотрение дела тянулось годами, даже отстранение императрицы от двора, осуждённое церковью, не помогло. В конце концов Аурелия умерла при довольно странных обстоятельствах - и тогда обнаружилось, что у императора уже есть наследник, сын Аугусто, рождённый от одной из его фавориток. На этой же фаворитке Вильем немедленно женился, презрев традиционный траурный год, полагавшийся вдовцу, сына признал и повелел считать наследником. Ход оказался более чем разумный, потому что больше сыновей у Вильема так и не родилось. Аугусто, родившийся бастардом, но ещё при жизни отца получивший законный статус, оказался первым в очереди на престол.