Но

Письму сто лет идти…

                                      Дойдет же все равно.

И тем не менее, проверить бы не худо,

Насколько далеко Америка отсюда…

Ну, буря улеглась. Газета помогла.

Не спорь с ним!

                             Хорошо, что я не помню зла,

Не то бы он свои оставил поученья!

Не мучь…

                 Когда-нибудь я выйду из терпенья!

Как смеет твой отец твердить мне всякий раз,

Что я бездельник, шут, что я в долгах увяз?..

Любимый, не сердись!

                                        Меня он грязью мажет,

Но, чем я дорог ей, пусть дочь ему расскажет!

Ах, перестань ворчать!.. Передохни чуть-чуть…

Я вовсе не ворчу, а излагаю суть…

Да… Женщины — венец земного наслажденья!

Что твой отец?.. Старик достоин снисхожденья…

Ты… ты воистину мне послана судьбой.

Иль я не сознаю, сколь сладко быть с тобой?

Ведь я не каменный! Люблю тебя…

                                                               …и мучу!

Прости, но я сейчас опять устрою бучу!

Ведь мне известно все: Альцест тебя любил,

Пылал тобой и сам тобой любимым был.

Ах!

      Впрочем, что же тут особенно дурного?

Коль деревцо цветет и дать плоды готово,

Кто ближе к деревцу, тот схватит первый плод,

А новые плоды созреют через год.

Но я тебя, мой друг, ни в чем не укоряю,

Я выше этого. Да! Выше! Уверяю!

Мне попросту смешно!..

                                         Посмейся, дорогой!

Альцест меня любил… И как никто другой…

И вовсе не секрет, что и сама когда-то

К нему стремилась я, любила чисто, свято,

С душевным трепетом глядела на него.

Но что из этого? Что дальше?..

                                                      Ничего!

Я вовсе не сказал, что дальше что-то было.

Какая девушка однажды не любила?

Сердечко екает — волнение в крови.

Не сразу и поймешь, что это зов любви.

А там и поцелуй. Сперва вполне невинный,

Почти ребяческий. За фантами, в гостиной.

Но времечко бежит, и милое дитя

Вкушает поцелуй теперь уж не шутя.

Упреки матери?! Что за предубежденье!

Была честна в любви. Теперь чиста в паденье.

И смею утверждать, что счастлив будет муж:

Мол, восхитительна и опытна к тому ж!

О, что ты говоришь?

                                     Будь все же справедлива.

Девице — поцелуй, как мне — ну… выпить пива.

За кружкой кружку пью, спешу еще налить,

А жажду все никак не в силах утолить.

Ну, хватит! Ты — моя. Спросить, однако, смею:

Тот, кто обласкан был сердечностью твоею,

Он долго странствовал?

                                            Да года три…

                                                                    Всего?

Но вот он снова здесь… Да-с…

                                                         Боже, что с того?

А то, что здесь торчит он целых две недели!

Как разговоры мне все эти надоели!

Неужто у тебя заботы нет иной?

Я правду знать хочу! Иль мы не муж с женой?!

Зачем приехал он?

                                  Развеяться, наверно…

А если он влюблен в тебя неимоверно,

Ты сможешь устоять или уступишь вновь?

Не надо спрашивать… Долг выше, чем любовь.

Вот так!

               Так или нет, но лишь одно смекни ты:

Супруг важней, чем все хлыщи и волокиты!

Ишь наловчились как сладкоголосо петь!

Но звук есть только звук. А что потом? Ответь!