— Вас, быть может, удивляет эта обстановка, — Скривен провел рукой вокруг себя, — но я давно пришел к выводу, что в наше сумасшедшее время человеку прежде всего нужна уединенная келья, пещера, куда можно спрятаться, чтобы сохранить рассудок. Эта келья звуконепроницаема; здесь я укрыт от дневного света, изолирован от телефона, словом, моя пещера — призыв к первобытному, исконному, здоровому началу. Просто, не правда ли?

— Вы находите, что это в самом деле просто? — недоуменно спросил доктор Ли. Скривен ухмыльнулся.

— Что ж, вы правы. Все это, конечно, сознательная защита от некоторых мешающих комплексов, защита искусственная и, пожалуй, даже несколько извращенная. Но ведь не каждому дана возможность, выпавшая вам, — пожить на лоне нетронутой природы. Откровенно говоря, я завидую вам. В ваших научных трудах отражены мысли, какие рождаются лишь вдали от суетного мира. Поэтому-то я и послал за вами. И твердо убежден, что вы меня поймете.

Он умолк. Гость подметил у Скривена особенность, видимо давно ставшую у него привычкой. Великий хирург не глядел на собеседника. Слегка отвернув голову, устремив взгляд на пламя очага и поглаживая подбородок, человек этот будто говорил сам с собой, напоминая средневекового алхимика.

— Это длинная история, Ли, — продолжал хирург, — и началась она с некоего письма, которое я в 1946 году послал президенту США. Я писал об огромной опасности, грозящей миру в случае атомной войны, одной из тех опасностей, в отношении которых военные как будто совершенно слепы. Я имел в виду ненадежность человеческого мозга в смысле слишком легкой его подверженности эмоциональным и интеллектуальным шокам. Я указывал далее, что наука и техника в течение многих столетий успешно развивались благодаря коллективным усилиям избранных умов человечества, но при этом мозг индивидуума, даже индивидуума выше среднего уровня, в своем развитии все более отставал от головокружительных темпов научно-технического прогресса. Вы сами, Ли, все это, конечно, понимаете прекрасно, но такому профану в науке, как президент Штатов, надо было разъяснить во всех подробностях, что столкновение с чудовищными орудиями современной войны может сокрушить человеческую нервную систему. Я доказывал, что даже коллективный ум офицеров Генерального штаба окажется неспособным принимать надежные решения. Как бы эти штабные офицеры ни были защищены физически, они неизбежно в той или иной степени станут жертвами нервного шока и будут совершать ошибку за ошибкой. Можно ли ожидать от простых смертных, хотя бы, от рабочий на производстве или на транспорте, что они сохранят работоспособность перед лицом апокалипсических ужасов войны?..

Сосредоточенный до предела, доктор Ли сощурился и кивнул. Он и сам не осознал этого движения, но Скривен, скосив глаза на собеседника, заметил его жест и заговорил быстрее:

— Такова была первая часть письма. А далее я без околичностей предложил президенту свой проект, который с тех пор и стал главным содержанием моей жизни. Я высказал свои соображения о том, что при таких обстоятельствах главной мерой для обороны нашей страны должно явиться создание гигантского искусственного мозга, некой центральной нервной системы государства, более совершенной, чем ее биологический прообраз, и невосприимчивой ни к каким шокам. Эту центральную нервную систему надлежало бы создать в самом сердце Американской Крепости, чтобы помочь мозговой работе Генерального штаба и контролировать ее.

Я разработал подробный проект с пояснениями, как можно создать такую штуку. В сущности, в проекте не было ничего принципиально нового. Я давно придерживаюсь убеждения, что по самой своей природе человек не способен что-либо «изобрести». Этого не бывает. Как составной элемент природы, как часть ее, человек всегда лишь что-то «открывает», открывает то, что сама природа по-своему давно «изобрела». Искусственный мозг? Бог ты мой, да разве на протяжении последних ста тысяч лет мы уже не встречались с ним, по крайней мере в зачаточной форме! Календарь. Да любая книга. Простейшая машина. Все это варианты коллективного механического мозга. А уж с тех пор, как затикали первые механические часы, человечество пошло по этому пути гигантскими шагами. Достаточно упомянуть счетно-вычислительную технику, автоматически управляемые снаряды и ракеты и тому подобные устройства…

В самом деле, существует ли такой акт или процесс сознательной человеческой деятельности, который не имитировался бы каким-либо уже известным механическим устройством? Пожалуй, такого акта или процесса мы не нашли бы даже в прошлом, задолго до того, как мне удалось построить первую «кладовую памяти» на электронных лампах. Эта моя конструкция была простой имитацией пирамидальных клеток человеческого мозга. С тех пор важнейшей задачей стало достичь координации всех отраслей науки и техники.

Я разъяснил президенту, что необходимо добиваться широчайшего взаимодействия таких наук, как физика, электрохимия, биология, биохимия и неврология. Результаты миллионов опытов и исследований, ведущихся во всех странах, выводы и наблюдения институтов и отдельных ученых — все это нам предстоит собрать и обобщить. Это потребует времени и денег, больших денег. Но разве коллективные усилия, которые привели к созданию атомной бомбы, не показали миру, что все эти проблемы практически разрешимы?..

— И президент одобрил ваш проект? — спросил Ли.

— Нет! — Скривен нахмурился. — Сам он проекта не одобрил. Но у него хватило здравого смысла передать его в Генеральный штаб. Разумеется, там проект столкнулся с отчаянной оппозицией. Консерватизм военного мышления порой граничит со слабоумием. Горделиво почивая на лаврах прошлой войны, господа генералы даже возможности не допускали, что какой-то мозг способен с ними соперничать. Тем не менее генералам пришлось передать мой проект на экспертизу в «Союз американских ученых». Союз полностью согласился с моей оценкой опасности, грозящей стране в случае войны, и поддержал мои предложения.

Скривен умолк, вынул носовой платок и стер со лба легкую испарину.

— Это было как раз в год очередных президентских выборов. Решение по поводу моего проекта все еще висело в воздухе, и мне не оставалось ничего, как ждать. Ждать, понимая, что нет другой защиты от атомной бомбы, что на карту поставлена судьба нашей страны. В тот год я поседел, мои нервы совсем расшатались… Но потом… — тут все его тело напряглось, и он с силой ударил по подлокотникам кресла, — потом мы все же создали мозг-гигант!

Эти слова он почти выкрикнул, как триумфальный клич.

— И он действительно существует? — с сомнением спросил гость. — Я имею в виду его работу. Действительно ли он способен не только к анализу математических проблем, но и к формированию мыслей, как человеческий мозг?

— Понимаю ваши сомнения, доктор Ли, — продолжал Скривен; он уже вполне овладел собой. — Все это не так-то легко себе представить. Ведь сама идея для вас совершенно нова и к тому же я изложил ее довольно бессвязно и недостаточно подробно. Если мы с вами договоримся, — а я на это весьма надеюсь! — то в ближайшем будущем вы своими глазами увидите вещи, которые убедительнее всяких слов. Тем временем, чтобы дать вам общее представление о наших масштабах и показать, что речь идет не о пустяках, я позволю себе привести несколько цифр: первое ассигнование на «мозг», — разумеется, как на неспецифицированную часть общих вложений в военную промышленность — было произведено в начале 50-х годов. Размеры его равнялись одному миллиарду долларов. С тех пор нам еще дважды утверждали ассигнования, и оба раза на ту же сумму.

Гость сидел молча, но слушал с напряженным вниманием.

— Однако этих сумм хватило лишь на финансирование первых стадий в конструировании «мозга», — продолжал Скривен. — Нам удалось изготовить искусственную кору «мозга», состоящую из 90 миллиардов электронных клеток. Если принять во внимание, что кора головного мозга человека содержит 9 миллиардов клеток, то покажется, что сделано немного. Правда, наши синтетические или механические клетки лучше органических, но ненамного лучше. Таким образом, количество клеток «мозга» по сравнению с его человеческим прообразом обеспечивает нашему «мозгу» лишь десятикратное превосходство над обычным, средним человеческим. Будь это единственным результатом нашей деятельности, его следовало бы признать ничтожным: ведь мы всего вдвое превзошли возможности, скажем, одного гения. Даже удвоенная мыслительная способность гения не оправдала бы затрат в три миллиарда долларов!