Первое знаковое платье случилось году в 1974-м. Оно было розовое с фонариками, на нем были маленькие утята и цыплята в половинках скорлупок яиц, на некоторых были бескозырки. Я пришла в этом платье в детский сад, а на следующий день мама одела меня в другое. Ко мне подошли аж два мальчика, одного из них звали Дима Ульянов, и сказали, что вчерашнее платье было прекрасно и пусть я всегда хожу в нем.

Самое первое платье с “имперской талией” мне сшила мама на пять лет. Папа под это дело подарил мне букет цветов, ну вот так и выросла.

У меня платье из детства. Было время, когда из магазинов в нашем моногороде исчезло все. Мама покупала пеленки из кулирки и шила платья моей старшей сестре, чтобы ей было в чем в детский сад ходить. Они были только двух расцветок, и ткани тоже не было, только марля. А я была очень мелкая и худая, просто смерть на взлете, потому что сильно заболела и после этого не могла набрать вес, и мне просто обрезали следочки у ползунков, получались шортики на помочах. И тут соседка по общежитию решила отдать маме куклу, которую ей в детстве привезли из Германии. Ну, вроде как стоит, место занимает, а она в нее и не играла никогда, а у мамы дочки, вот, нате вам, играйте. Кукла была очень большая (для куклы, конечно), и на ней было совершенно потрясающее, невероятное, волшебное, с большим вкусом и мастерством пошитое кукольное платье: белый мягкий и нежный атлас с салатовой отделкой и вышивкой. И ткань такая чудная – не синтетика, мы такой не знали. И это платье мне пришлось точно впору! И у мамы все спрашивали, где она его взяла, когда меня в нем видели, и никто не верил, что оно кукольное! Платье, к сожалению, не сохранилось, и фотографии тех лет тоже утрачены. Но мы его помним. И я его помню, хоть было мне тогда едва-едва три годика.

На дворе девяностые. Мне одиннадцать лет. Денег на наряды нет. И я решаю сшить себе обтягивающее, короткое платье. Мама, даже не подозревая о фасоне, выдала мне какую-то старую длинную свою юбку по такому случаю. Сижу, шью. Ну как шью… Как могу, так и шью. Когда дело дошло до примерки этого платья “мешка-сосиски”, я решила, что изделие готово и пора натянуть на себя это. Натянула еле-еле. Дышать невозможно, зато в “обтягон”! В этот самый момент заходит старший брат в комнату, видит меня в этой “сосиске” и, не сдерживаясь от смеха, говорит: “Ксюха, ты на гуську похожа!”, и ржет уже со слезами, и я тоже начинаю смеяться, и пока мы смеемся, платьишко на мне лопается в нескольких местах. И тут, по закону жанра, приходит мама с кухни, видит меня в этих треснувших тряпках и говорит: “Доча, я тебя, конечно, сильно люблю, но в этом платье ходи только в огороде”. У брата уже семья и двое детей, а он каждый раз мне это платье припоминает, когда приезжаю домой.

Мне семь лет, мама купила мне ночнушку и оставила на стуле. Я решила, что это платье, и пошла в ней по делам везде. Ходила очень гордая собой, пока уборщица в одном магазине не спросила меня: “А ты чо в сорочке-то ходишь?” Меня – как бы помягче сказать? – накрыло: стою посреди города, до дома далеко, в ночнушке… Платья потом долго презирала. Пока не родила дочек-двойняшек и опять не стала женщиной с платьями – но уже приличными, а не ночнушками.

Мне было лет пять, и мама мне купила два новых платья: одно – микровельветовое, синее, в цветных узорчиках, второе – белое фланелевое в цветной горошек. А я взяла закроечные ножницы, порезала платья и своим пупсикам и куклам пошила одежку. Вот уже тридцать пять лет моя профессия – портниха.

Помню свое любимое детское платье – фланелевое, с пуговками сверху донизу и с завязочками на воротнике. На завязках я отгрызала бусинки каждый день и приходила с одной или двумя пуговицами из сада. Утром просила его опять и опять. Маме приходилось перешивать пуговицы каждый день и вставлять бусины. Оно было мягкое и теплое, как будто проснулся утром, вокруг холодно – а ты под одеялом. А еще только его можно было натянуть на забор, закрыть глаза, раскинуть руки и кататься влево и вправо, а во рту красная бусина.

История о детском голубом платьице – стандартном совковом, хлопковом, с белым воротничком и какими-то аппликациями типа бабочек. Наряжали меня в платья, а я больше всех игрушек любила копаться в песочнице и лазить по деревьям. Одно из самых ранних воспоминаний в жизни – как я сидела в голубом платье на ветке, мама позвала, и я спрыгнула, а подол зацепился за сучок, и я повисла, перебирая ногами в паре сантиметров от земли и рыдая от невозможности слезть. Мама чуть не загнулась со смеху, и это тоже было обидно.

Нам с сестрой в детстве (это девяностые) папа где-то добыл шикарные шерстяные платья в клетку (красно-черную для меня и желто-черную – для сестры), но было лето и до осени в них было жарко. Когда наконец-то настал подходящий сезон, каждый раз, когда мы их надевали, начинался жуткий дождь, такой, что только домой бежать. Попытки носить эти платья каждый раз заканчивались дождем, даже если из дома мы выходили в абсолютно сухой день, – а потом мы из них выросли как-то резко. До сих пор вспоминаю с грустью.

В садике все три года мечтала быть Снегурочкой на новогоднем утреннике, но меня не выбирали. И вот – первый класс, наконец-то счастье привалило: Снегурочкой выбрали меня. Мама улыбается, потому что знает, как я этого хотела. И тут выясняется, что костюма в школе нет и напрокат взять негде. Денег покупать тоже не было, и мама пошила платье Снегурочки из своего свадебного. До сих пор помню, как она его разрезала ножницами. И так спокойно, без тени грусти на лице. Только через годы поняла, что же мама тогда для меня сделала. А я была самой красивой Снегурочкой, разумеется.

Бабушке подруга прислала из Белоруссии в Украину три кусочка ткани с люрексом. Красный, темно-синий и голубой. Все такое блестящее, что просто ах! Бабушка мне сшила из этого сарафан – до колен, на широких бретельках. Я ждала с замиранием сердца возможности надеть его на свой день рождения (мне исполнялось десять лет, 1987 год). А поскольку я июльская девочка, день рождения выпадал на отпуск. Сарафан мама честно с собой взяла, но отпуск почти все мое детство мы проводили в Прибалтике. За день до дня рождения пошел проливной дождь и шел почти две недели. Сарафанчик мне надеть не дали. Обидно было очень. Хотя носила я его потом долго, а вот обидно за десятилетие до сих пор…

На новогодние утренники в детском саду мама традиционно расшивала мое парадное платье всякими дождиками, чтобы получился наряд снежинки. А в тот Новый год меня с несколькими другими девочками определили танцевать танец матрешек, для которого из садиковских запасов выдавался сарафан с платочком. Я почему-то по умолчанию считала, что танец танцем, а в Новый год любая уважающая себя девочка должна быть снежинкой и, станцевав, я переоденусь в праздничное. Мама же, наоборот, решила, что раз уже есть один наряд, то второй не понадобится, так что незачем возиться с рукоделием. В общем, перед тем, как ложиться спать, я выяснила, что мне предлагается провести праздник матрешкой. Сказать, что я была оскорблена, значит не сказать ничего. Я была просто потрясена таким ударом в спину. Следующая половина ночи прошла таким образом: мама возмущенно расшивает дождиками мое снежиночное платье, я сижу с видом королевы в изгнании и твержу, что вот уж нет, раз уж она уготовила мне такую судьбу, то теперь я пойду на утренник в матрешкином платье и только в нем, сколько ни умоляйте. Папа курсирует между нами, пытаясь помирить. К утру мое сопротивление было сломлено, а термин “матрешки-но платье” прочно вошел в лексикон нашей семьи как обозначение обиженного упрямства. Другие девочки-матрешки, кстати, спокойно провели тот утренник в сарафанах.