Чувствовала я себя престранно: вроде ничего не болело, но тело казалось чужим, непослушным, тяжелая голова клонилась к подушке.

   Обед я проспала, а к ужину, так никого и не дождавшись, доковыляла до столовой. Соседки по столу не обратили на меня внимания, даже не спросили о том, где я была. С одной стороны, мне это было на руку -- дружбы особой я ни с кем не водила и общаться не жаждала; с другой -- странно все-таки... будто я и не исчезала никуда и не появилась снова. Словно меня и не было никогда. Мне показалось, что события последних дней окончательно отделили меня от других детей. У меня теперь будет другая жизнь. Я не очень себе представляла, какая именно, но точно другая.

   Однако после ужина я почувствовала некоторую растерянность, потому что не знала, куда мне теперь идти -- возвращаться в общую спальню или в каморку, где я провела эти дни. Но все решилось само собой: как выяснилось, в спальне меня никто не ждал, с моей кровати сняли постельное белье, а из тумбочки исчезли все мелочи, составлявшие радости девчоночьей жизни -- самодельная тряпичная куколка, праздничная синяя лента для волос, прозрачный камушек, представлявшийся мне драгоценным... Потеря меня почему-то не огорчила -- все это, казалось, принадлежало другой девочке, которая была ДО ТОГО, приютской сироте с чужим именем, а у меня с некоторых пор имени не было вовсе, ни своего, ни чужого.

   Я вернулась в каморку, поскучала немного и легла спать, чтобы наутро обнаружить, что обо мне все забыли. Никто не пришел меня будить -- я сама проснулась еще до рассвета, сходила на завтрак, не без удивления обнаружив, что тарелку с кашей на мое обычное место все-таки поставили, молча проглотила свою порцию и поплелась на занятие.

   Урок письма я честно проскучала: наставница повторяла простейшие темы для тугодумов, и выдержать это занятие оказалось непросто. На уроке счета я ожила и даже тянула руку, желая ответить на вопрос наставницы, но та опрашивала кого угодно, кроме меня. Это было немного обидно, потому что учиться мне все-таки нравилось, особенно тому, что у меня хорошо получалось. Вот уроки рукоделия были мне в тягость, и я с раздражением ковыряла иголкой натянутую на пяльцы ткань, покуда не обнаружила, что и здесь наставница обходит меня своим вниманием. Словно меня и вовсе нет в классной комнате. Интересно, а если... Я отложила свою кривую вышивку, поднялась и неспешно прошествовала к выходу. Никто не окликнул меня. Никто даже не посмотрел мне вслед. Маленькая девочка с чужим именем действительно перестала существовать.

   Это было странно, непонятно, но по некотором размышлении я увидела для себя выгоды в новом положении: можно было ходить только на те уроки, которые интересны, не бояться наказания за прогулы или нерадивость... И даже книжку в скудной приютской библиотеке я взяла с той полки, куда малявки вроде меня не допускались. И никто даже слова не сказал.

   Книжка оказалась на диво скучной, но я все равно дочитала ее до конца и немножко гордилась этим подвигом. Только похвастаться было некому.

   Я уже начала входить во вкус беззаботной жизни, когда ей внезапно пришел конец: за мной снова явилась Она и на этот раз все-таки увела меня из воспитательного дома. Я ни о чем и ни о ком не жалела, позволив двери в прошлое закрыться за моей спиной. За прошедшие дни я успела привыкнуть, что уже существую отдельно от этого мирка, не являясь больше его частью.

***

   Мы долго ехали в карете, и я периодически задремывала под перестук копыт, потом просыпалась и, пользуясь тем, что моя спутница погружена в чтение, с удовольствием глазела в окошко.

   Прибыли мы к вечеру, я успела изрядно утомиться -- и долгим сидением в карете, и изобилием впечатлений, а потому, когда Бьярта Солнум привела меня в комнату и объявила, что здесь я теперь буду жить, только кивнула покорно и упала на кровать, не раздеваясь, едва за хозяйкой закрылась дверь.

   Свое новое жилище я рассмотрела только утром. Комната, как я теперь понимаю, была невелика и обставлена довольно скромно, однако по сравнению с каморкой в воспитательном доме, не говоря уж об общей спальне, которую я делила с пятнадцатью другими девочками, она показалась мне настоящими хоромами, достойными принцессы.

   А может, думалось мне, я и есть принцесса? Меня потеряли во младенчестве, а теперь нашли и вот-вот вернут родителям? Всякая девочка из сиротского приюта мечтает о подобном, а у меня с недавних пор появились основания верить в собственную исключительность.

   Во-первых, меня теперь кормили. Нет, я и прежде не голодала, но приютская еда не шла ни в какое сравнение с тем, что подавалось на стол в доме Бьярты Солнум. Правда, к еде прилагалось множество столовых приборов, которыми я не умела пользоваться, а хозяйка требовала неукоснительного соблюдения правил этикета, но меня это не слишком тяготило: я была наблюдательна, быстро перенимала новые навыки, и по рукам мне досталось всего пару раз, в самом начале.

   Во-вторых, на третий день пребывания в новом доме молчаливая служанка принесла и сгрузила на мою постель ворох нарядов. Большей частью это была довольно скромная одежда, в основном, штаны и рубахи, но нашлось и несколько платьев -- таких прекрасных, что у меня глаза загорелись от восторга. И конечно, я не преминула надеть одно из них, чтобы спуститься к обеду.

   Бьярта Солнум уже сидела за столом. Я широко улыбнулась ей, покружилась, демонстрируя свою выдающуюся красоту, и не удержалась от вопроса:

   -- Я принцесса, да?

   -- Ты не принцесса, -- сухо ответила хозяйка, -- ты тень принцессы.

   Не знаю, почему я решила, что тень принцессы -- это что-то вроде личинки, из которой со временем должна вылупиться настоящая принцесса. Я просто очень хотела в это верить, а потому ответ Бьярты меня вполне удовлетворил.

   Удивительно, но Бьярты я больше не боялась, даже не помнила о своем прежнем страхе.

   Страх вернулся позже. Я успела привыкнуть к спокойной, размеренной жизни: сну в мягкой постели, хорошей еде, долгим беседам с хозяйкой.

   Бьярта говорила со мной не как с ребенком, она рассказывала о разных вещах: об устройстве жизни в королевстве Тауналь, о соседних странах и дальних краях. Многое было мне непонятно, но детский ум впитывал все подряд, не разбирая. Я была счастлива, что мне уделяют столько внимания, щедро делятся знаниями о мире...

   Только однажды я остро ощутила свою незначительность -- когда осмелилась попросить Бьярту показать мне какое-нибудь колдовство. Хозяйка ничего мне не ответила, но взгляд, которым она меня одарила, ясно показал мне, что я переступила некую границу, к которой даже приближаться не должна. Я была умной девочкой, а потому опасную тему больше не затрагивала и вообще стала осторожнее, не столько осознав, сколько почувствовав пропасть, которая нас разделяла.

   Впрочем, мне это не помогло. Невозможно отслеживать границы, если кто-то сильный меняет их расположение по своему усмотрению... кто-то, в чьей власти не только устанавливать эти границы, но и распоряжаться твоей жизнью, указывая на степень ее ничтожности...

   В то утро я почувствовала себя нехорошо примерно через час после завтрака. Мы сидели в комнате, Бьярта рассказывала что-то, несомненно, увлекательное, но нарастающая дурнота мешала мне сосредоточиться. Сперва я не поняла, что со мной происходит -- за все время приютской жизни я болела лишь однажды, после визита Бьярты и ее колдовских манипуляций с моей спиной. Я и в этот раз списала все на магию, а потому терпеливо пережидала странные приступы, скручивавшие мое нутро в болезненный узел, обливалась холодным потом, но помалкивала. А потом меня скрутил очередной спазм, и недавно съеденный завтрак фонтаном выплеснулся мне на платье и на кресло, с которого я не сообразила подняться.

   Бьярта брезгливо поморщилась.

   -- Когда тебя тошнит, надо уходить в уборную, а не пачкать все вокруг себя, -- сухо заявила она, -- встань немедленно, прибери здесь все за собой, а потом переоденься и приходи. Я буду ждать тебя в зеленой гостиной, -- и вышла из комнаты.