– Сегодня мы не сможем вас отправить, товарищи журналисты. Начальство полетит, а вам придется до завтра подождать.

– Не страшно, товарищ майор, – ответил Виктор. – Вопрос можно?

– Слушаю.

– Скажите, а с Джинном… с капитаном Фроловым что будет?

Приходько внимательно посмотрел на Ножкина, подергал себя зачем-то за мочку уха и сказал:

– Джинн тоже полетит… в Союз… только другим бортом. Понятно?

Конечно, им все стало понятно.

«Лампасы» стояли возле вертолетов. Лощенков что-то строго выговаривал Фаридову. Полковник кивал. Со стороны казалось, что он вовсе не слушает, что говорит ему генерал-майор.

– Ну что, Володя, пошли? – спросил Ножкин.

– Пошли, – согласился Мукусеев, и вдвоем они двинулись к группе генералов и полковников. Они – двое в штатском – выглядели странновато среди людей в форме… Они приблизились, и на них обратили внимание. Лощенков громко спросил:

– А это, полковник, что у тебя за туристы? – Фаридов ответить не успел.

– Гостелерадио СССР, – бодро сказал Виктор. – Спецкоры Виктор Ножкин и Владимир Мукусеев.

Виктор протянул генералу солидное удостоверение, но Лощенков его проигнорировал.

– Ишь ты, – сказал он. – Еще джинны из кувшина. – Кто-то из свиты хохотнул, Виктор тоже улыбнулся:

– В точку, товарищ генерал-майор… почти что джинны из волшебной лампы Аладдина… Можно вас на два слова?

– Меня? На два слова?

– Так точно, Альберт Ильич. Тет-а-тет.

– Ну попробуй, джинн-аладдин.

Генерал вместе с журналистами отошел в сторону, под бессильно провисшие лопасти вертушки.

– Что у тебя, спецкор? – спросил генерал.

– Деликатный вопрос, Альберт Ильич… Мы, к сожалению, в курсе того неприятного инцидента. Я имею в виду безобразное поведение капитана Фролова.

– И что? – с интересом спросил генерал.

– Видите ли, в чем дело… Мы здесь работаем по поручению товарища Лигачева, – сказал Виктор. Генерал посмотрел на него внимательно. Виктор ответил ему долгим пристальным взглядом. – Пишем, так сказать, летопись… в свете нового мышления гласности… Вы согласны, что пришло время перестройки и обновления?

Генерал сверкнул глазами, секунду помолчал и сказал:

– Согласен, товарищ спецкор, согласен. А какая связь между перестройкой и пьянством капитана Фролова?

– Видите ли, в чем дело, Альберт Ильич… Мы с коллегами сняли ха-а-роший сюжет о капитане Фролове. Неделю назад сюжет ушел в Москву, а вчера нам передали мнение Егора Кузьмича – Виктор умолк, посмотрел на Мукусеева. Владимир солидно кивнул. – Товарищ Лигачев, – продолжил Виктор, – наш материал одобрил.

– Вот так? – произнес генерал.

– Так точно… Скорее всего капитан Фролов будет представлен к награде, – сказал Ножкин.

– К высокой правительственной награде, – сказал Мукусеев. Лощенков вытащил из нагрудного кармана черную сигару. Из другого – ручную сигарную гильотину… щелкнул… на землю полетели обрезки дорогого кубинского табака. Виктор поднес зажигалку. Генерал-майор втянул дым, выдохнул и спросил:

– А что же Фаридов мне ничего не…

– А он сам еще этого не знает, – быстро ответил Ножкин. Несколько секунд Лощенков рассматривал сигару. Потом сказал:

– Пусть служит ваш Джинн… новое мышленье, бля! Разп…яйство!

Повернулся и пошел к свите. За ним тянулся ароматный дым сигары.

Улетали они на следующий день. Вместе с ними летел Джинн и два офицера-таджика… сосредоточенные, молчаливые.

– Аферюги вы все-таки, мужики, – сказал, прощаясь, Фаридов. – А если этот гусь в лампасах Лигачеву позвонит?

– Не позвонит. Уровень не тот. Гусь свинье не товарищ.

– Аферюги вы все-таки… Но спасибо! Выручили. – Фаридов пожал им руки, вручил мешок с почтой. Вертолетные лопасти крутились все чаще и чаще, гнали песок… Вертолет оторвался от земли, завис и плавно пополз вверх. В чреве сидели два журналиста и три офицера ГРУ.

Минут через десять полета вертушка снизилась, зависла в метре от земли, и трое выпрыгнули на камни. Последним машину покинул Джинн.

– Спасибо, мужики, – крикнул он напоследок. – Спасибо… может, еще увидимся.

Вертолет взмыл вверх. В иллюминаторы Ножкин и Мукусеев видели, как три фигурки с рюкзаками и автоматами гуськом идут к горам. Солнце висело еще совсем низко, и тени были длинные-длинные…

Здесь не получают отделы,

Здесь берут караваны,

Мужчины – не по стечению хромосомных обстоятельств.

Стихи Бориса Охтинского

В Москве валил мокрый снег, и совершенно не верилось, что где-то над пустыней дрожит раскаленный воздух. Под снегом мокли кумачовые полотнища, по огромному портрету Генерального секретаря ЦК КПСС текли «слезы». Москва готовилась к встрече шестьдесят девятой годовщины…

Они вернулись и привезли километры отснятой пленки. Хватило бы на два фильма. Или на три. Три фильма правды. Они точно знали, что будет один… а правды в нем останется на донышке. Они спасали то, что можно спасти. Хитрили, пили водку с редакторами, ругались. Они монтировали и перемонтировали десять раз. Им напоминали про партбилеты. В результате получился часовой «Самолет из Кабула» – легальный, но все равно угодивший на полку, где и пролежал целый год. И пятиминутный «Черный тюльпан». Нелегальный. Озвученный фонограммой боя и песней про танкистов. Рассеченный трассерами ДШК, наполненный дымом горящего бэтээра… Вот за этот фильм, или, как нынче говорят, клип, можно было реально лишиться партбилета и работы… Ну и х… с ним!

В мае 87-го вдруг позвонил военврач Чернышев. Сказал: я, мужики, в белокаменной. Как насчет покушать водки?

– Елы-палы, Генка! – закричал Мукусеев в трубку. – Ты где, док? Мы сейчас едем.

Они встретились в кафушке недалеко от Останкино. Там делали нехудые пельмени и подавали водку. Борьба с пьянством поиобрела уж совсем шизофренический характер, и водку подавали целомудренно – в бутылках из-под минералки. Впрочем, это все ерунда… это все не главное.

Главное, что они встретились. Чернышев пришел в костюме, при галстуке. Мукусеев протянул правую руку… и замер.

– Как же так? – спросил он растерянно. – Как же так, док?

– Три в носу, и все пройдет, – ответил Геннадий. Правый рукав шикарного костюма был аккуратно заправлен в карман. – Три в носу… бывает. А стакан можно и левой поднимать.

В тот день они напились вдрызг… «Так что с рукой-то. Гена?» – «Да вот… духи обстреляли гарнизон… граната влетела прямо в палатку. Ну да ерунда, стакан-то можно и левой поднимать. Верно?»

– А как там Джинн?

– Погиб, мужики, Джинн.

И рука дрогнула. И водка выплеснулась на скатерть в синих и красных квадратиках.

– Когда?

– Месяц назад. Ушел встречать караван и не вернулся.

– Так, может, жив? Может, в плену?

– Может… все может. Только он в плен бы не дался.

Здесь не получают отделы,

Здесь берут караваны,

Мужчины – не по стечению хромосомных обстоятельств.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Утро было свежим, солнце ярким, а небо голубым. На улицах Белграда царило лето. Под зонтиками уличных кафе сидели по-летнему одетые люди, звучала музыка, катили потоки чистеньких автомобилей.

В 9:47 от дома АПН в центре Белграда отъехал синий «опель-омега» с дипломатическими номерами. На заднем сиденье машины лежала профессиональная видеокамера и свернутое вокруг древка белое полотенце. «Опель» катился по улицам респектабельного, европейского города на север, к выезду на магистраль «Белград – Загреб»… «Опель» ехал на войну. За рулем сидел специальный корреспондент первого канала телевидения СССР Виктор Ножкин, на правом сиденье расположился оператор – Геннадий Курнев. Звучала музыка из магнитолы, воздух втекал в приспущенные стекла, все светофоры давали «зеленый»…