Не забудутся слезы радости спасшихся от неминуемой смерти, их страшные рассказы об изуверствах фашистов.

ЧЕРЕЗ МАНЬЧЖУРСКИЕ СОПКИ

С разгромом фашистской Германии ддя нашей 39-й армии война не закончилась: предстояло еще принять участие в разгроме милитаристской Японии. И вот мы едем на Восток. Стояла удивительно солнечная погода, на каждой, даже небольшой станции, эшелон окружали толпы безмерно счастливых людей. А мы ехали дальше и дальше, и все грандиознее представал перед нами образ ликующей России.

Запомнилась и Монголия, ее бескрайние знойные степи, яркие национальные праздники, на которые нас приглашали монгольские друзья, щедро угощая кумысом.

Наконец наступил день штурма Большого Хингана. Маньчжурские сопки запечатлелись особенно. Их безжизненные скалистые вершины напоминали пейзажи из астрономических книг выжженного солнцем Меркурия, перейти которые не представлялось возможным. В книге «Большой Хинган – Порт-Артур» генерал В.Р. Бойко замечает: «Вспоминая о форсировании Хинганского хребта, не могу не сказать, что этот подвиг советских воинов еще не нашел нужного отражения в советской литературе и искусстве. Уверен, что к нему мастера искусства еще будут возвращаться, как в наши дни возвращаются к альпийскому походу А.В. Суворова.

Наш армейский поэт И.В. Кузнецов в дни штурма хребта написал стихотворение, в котором есть такие строки:

Горы 39-я перешла. Не было такой преграды, которая могла бы остановить ее боевой порыв и предотвратить разгром Квантунской армии. Эта мысль была положена в основу литературно-музыкального монтажа, подготовленного ансамблем песни и пляски армии по стихам И.В. Кузнецова. Как и стихи, он имел большой успех у солдат и офицеров» (Бойко В.Р. Большой Хинган – Порт-Артур. М: Воениздат, 1990. С. 84–85).

КИТАЕЦ С ПЕТУХОМ

После того как Большой Хинган остался позади, путь на Порт-Артур продолжали на поезде. Ехали на открытой платформе. Незабываемая дорога! По обе стороны железнодорожного полотна толпы ликующих китайцев с поднятым кверху большим пальцем и бесконечными радостными восклицаниями «Шанго!», звучавшими и по-русски – «Холосо!». Было отчего радоваться китайскому народу.

Запомнился такой эпизод. На одной из станций подошел к нашему вагону в каком-то тряпье совершенно изможденный китаец. Мы, не сговариваясь, дали ему знак подойти поближе. И тут же – белье, простыни, одеяло оказались в его руках. Китаец что-то стал быстро-быстро говорить и, сделав глубокий поклон, вдруг пустился бежать, прижимая к груди все, что ему дали. Вот он затерялся среди фанз, а мы все еще гадали, почему он так поспешно и так стремительно убежал. Вскоре, однако, все прояснилось. Неожиданно мы снова увидели этого китайца, еще стремительнее мчавшегося к нашему поезду с большой корзиной в руках. Состав начал уже трогаться, когда он наконец протянул нам эту корзину с живым петухом! «Ваня, (китайцев мы всех почему-то звали Ваня), – дружно закричали мы, – петух в хозяйстве еще пригодится!» – и возвратили ему корзину не только с петухом, но и еще с какими-то вещами. Потрясенный китаец, пока мы могли его видеть, стоял и кланялся, прижимая к груди корзину.

«РУЗКИЙ КАПИТАНА И ОФИЦЕРА»

С этих слов начинались висевшие на отдельных домах в Порт-Артуре приглашения. В этих приглашениях непременно говорилось: «Угощай бесплатна». Я лично ни один из таких домов не посетил, а вот в парикмахерских пришлось не раз наблюдать любопытные сцены. Однажды, едва мы вошли в парикмахерскую, китаец ловко, буквально вырвал из кресла наполовину постриженного клиента, любезно обратившись к нам: «Садись, капитана!» Мы сделали знак, чтобы он закончил стрижку, но все было бесполезно. «Его подождет», – непреклонно звучало в ответ.

Конечно, Порт-Артур запомнился, главным образом, не этим. К осени 1945 г. вышла книга А. Степанова «Порт-Артур», которую мы не просто читали, а изучали по ее страницам историю героической обороны города, часто посещая Электрический утес, могилу генерала Кондратенко и другие места, освященные мужеством русских солдат и матросов. Не раз посетили мы и Перепелиную гору, возвышающуюся над всем городом и бухтой. На ней высится памятник самураям: высоченная и толстостенная башня, воздвигнутая на металлических останках русских кораблей. Внутри нее винтовая лестница, а на самом верху балкон для кругового обозрения. «На внутренних стенах башни, – читаем в очерке А. Канторовича “На сопках Манчжурии", – точно так же, как в рейхстаге, оставлены бесчисленные росписи солдат. Когда они успели появиться – тысячи гордых и насмешливых по адресу самураев автографов? А лестница крута, стены высоки. Как это влез он так высоко, удивляемся мы, читая подпись: «Мы победили! Сержант Кузнецов».

^{Порт-Артур. С капитаном Латышевым у здания}

^{политотдела 39-й армии. Май 1946 г.}

Рядом с сержантом Кузнецовым «отметился» другой: «Берлин – Порт-Артур. Лейтенант Веселов». Лихо и, главное, точно расписался Веселов! И тут же: «Россия вечна! Красноармеец Пастухов» (Канторович А. На сопках Манчжурии // Журналисты на войне. Кн. вторая. Μ.: Воениздат, 1974. С. 366). Да, есть на стенах башни и мой автограф, а писали высоко, как образно заметил Маяковский, «держа и вздымая друг друга».

Особенно впечатляло посещение русского кладбища в Порт-Артуре. Изумляла идеальная ухоженность каждой могилы. Сторожем кладбища десятки лет был полковник царской армии, с почестями отправленный в 1945 г. в Москву.

НАКОНЕЦ-ТО ЖУРНАЛИСТИКА

МЫ БЫЛИ ПЕРВЫМИ

В Порт-Артуре меня взяли в армейскую газету «Во славу Родины». Сначала работал корректором, потом все чаще и чаще стал выступать со стихами и даже рассказами. День ото дня все настойчивее становилось желание стать журналистом.

^{За кормой – Порт-Артур. Плывем на Родину,}

^{во Владивосток. 28.04.1947}

Демобилизовавшись в 1947 г., проплыв от Порт-Артура Желтым и Японским морями мимо запомнившихся с детства Цусимских островов до Владивостока, проехав всю Россию, прибыл на родную Ветлугу. Мои школьные товарищи были уже студентами: учились в Костромском учительском институте. С важным видом они говорили о сессиях, лекциях, зачетах – и все это казалось мне таким недосягаемым… Но однажды, наслушавшись их рассказов об институте, я огорошил их, заявив, что поеду учиться в Москву и не куда-нибудь, а в Московский университет. Помню, как они уставились на меня и в один голос сказали: «Уж не думаешь ли ты туда поступить?» От них-то и узнал: в МГУ такой конкурс, что и мечтать попасть туда нечего. Хотя они и охладили изрядно мой пыл, но я тут же засел за учебники. Убедившись, что еще кое-что помню, рискнул направить документы в МГУ.

И произошло то, о чем я никогда не думал и не мечтал: видимо, учитывая, что я закончил школу с золотым аттестатом, через несколько недель мне сообщили, что я принят на филологический факультет МГУ без экзаменов! Если сказать, что моей радости не было предела, это все равно, что ничего не сказать. У меня не было слов, мне хотелось летать! И я помчался в Москву, в МГУ.