Но положенный вспомогательный штат персонала на флагмане присутствовал, пусть подавляющую часть времени он скучал и занимался своими делами. Кроме того, имелось всё необходимое оборудование для содержания пленных любого вида, для ведения дознания с пленными любого вида, а также для проведения в случае необходимости над этими самыми пленными некоторых экспериментов. Последний обитатель карцера трагически скончался почти полгода назад. Ясное дело, лабораторные работники бегали от радости по потолку, когда с ними с планеты связался сам чёрный трибун и объявил, что везёт ценный образец для экспериментов.

Так что небольшой планетарник трибуна в ангаре встречала целая делегация едва ли не с песнями и плясками. Люди соскучились по своей работе. Бездельничать, конечно, порой интересно, но и это со временем надоедает. Особенно учитывая, что на флагмане легиона Гамаюн, «Северном ветре», собрались действительно талантливые специалисты.

Ступивший на палубу «Северного ветра» первым Синг сын Шивы при виде ринувшейся навстречу толпы от неожиданности едва не шарахнулся назад, но вовремя взял себя в руки. Тем более, сзади грохотал по трапу титанидовыми подошвами чёрный трибун, и если бы Синг закатился ему под ноги, об общении с Ульваром на равных можно было забыть лет на десять. Молодой хинду слишком долго добивался признания за собой права голоса, и позволить себе потерять всё это по нелепой случайности он не мог.

Да и предводителя толпы, пожилого ямато с сияющими маниакальным блеском глазами, он в конце концов узнал, и догадался, с какой именно целью их встречают. А потом спустился Ульвар, и все учёные неловко вытянулись по струнке; неаккуратно, но очень старательно. И точно также, — вразнобой, но ответственно, — выполнили уставное приветствие.

— Слава Императрице! — оттарабанил нестройный хор.

— Кириос чёрный трибун, — ямато коротко поклонился по обычаю своей родины, с искренним недоумением и даже почти ужасом созерцая висящее на плече Наказателя тело, которое рука Ульвара в титанидовой перчатке невозмутимо придерживала за ягодицу.

— Вот он, ваш образец, — Наказатель слегка тряхнул плечом. На счастье ноши, она была ещё без сознания, поэтому не почувствовала, как лицо и руки болезненно приложились о белый доспех. — Уровень секретности — чёрный, — добавил он, обводя ошарашенных и деморализованных людей тяжёлым взглядом.

— С вашего позволения, кириос чёрный трибун, — начал ямато, осторожно подбирая слова. В открытую перечить сыну Тора он бы не рискнул никогда. — Но это ведь… женщина. Человеческая женщина.

— Вот это вам и надо установить, — раздражённо проворчал Ульвар. — Если оно выглядит как человеческая самка, это ещё не значит, что оно является именно ей. Мне ещё учить вас вашу работу делать? — нехорошо прищурился норманн.

Нобоюки Исикава почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он вдруг понял, что ещё одно возражение, и в лучшем случае он лишится своей должности. Что будет в худшем, мужчина даже думать не хотел. И что бы ни говорили его воспитание, мораль, эмоции и инстинкты про недопустимость подобного обращения с женщиной, цитировать их высказывания в глаза огромному норманну он поостерёгся. А потом на сторону сына Тора встал разум самого учёного: до сих пор чёрный трибун проявлял себя исключительно умным, пусть и циничным человеком, так, может, он сейчас прав? Если они подобрали эту женщину в таком виде на планете (а откуда ещё они могли её взять?), две с половиной сотни лет принадлежавшей Иным, кто знает, какую опасность она может нести! Начиная с того, что она может быть больна чем-то непонятным или попросту безумна, и заканчивая тем, что она может быть совсем не человеком.

Начальник лабораторий «Северного ветра» на отсутствие ума не жаловался, и не привык в своих поступках руководствоваться велениями души, больше полагаясь на разум. Поэтому он вновь поклонился.

— Прошу простить мою несдержанность, кириос чёрный трибун. Мы сделаем всё, что необходимо. Вы сами отнесёте… хм, объект в карцер, или доверите это дело моим помощникам?

— Пойдём. А то демоны знают, что будет, если эта змеиная кровь по дороге очнётся, — уже спокойней проговорил Ульвар, и Исикава позволил себе расслабиться. — Пусть ваши помощники лучше выгрузят циаматское оборудование. Наказатель Синг…

— Всё будет выполнено, мой трибун, — сын Шивы спокойно склонил голову. Проследить за разгрузкой и промыть мозги нескольким космодесантникам. Рутина.

Если наедине Наказатели позволяли себе приятельский тон, то на людях все неуклонно соблюдали букву устава. И между собой, и, уж тем более, в обращении к непосредственному начальству.

Даже Ульвар сын Тора старался придерживаться этого правила. Не всегда получалось, да; характер у норманна и правда был несдержанный. Для знающих людей переход на фамильярный тон и на «ты» означал подступающую катастрофу, которую ещё можно было остановить. Или, в редких случаях, крайнее благодушие трибуна Наказателя. Последний раз он был настолько доволен, по слухам, полтора года назад, когда «Гамаюн» в неравном бою размазал на полсектора четвёртую армию Альянса, а потом ещё огнём прошёлся по поверхностям заселённых планет, втоптав в грязь и шлак города и миллионы их разумных обитателей.

Не зря космодесант звали Белой Чумой. После таких операций те Иные, что остались в стороне от конфликта с человечеством, облегчённо вздыхали. И молились своим богам, чтобы люди ответили подобным на подобное. Добром это было сложно назвать, потому как на помощь человечеству никто не пришёл. Но «несвершение зла» — лучше, чем полное уничтожение. Пока Империя Терра была щепетильна в вопросах видовой принадлежности противника, и представители видов, не входящих в Альянс, гибли только по собственной глупости или нелепой случайности.

А Ульвар сын Тора после таких операций пребывал в на редкость добродушном настроении. Не то чтобы его холодной душе была настолько мила жестокость, а безжалостное сердце грел запах гари. Это всё было следствием; как говорили древние, бытие определяет сознание. Главное, Наказатель точно знал: чем сильнее, болезненней и ощутимей будет удар по врагу, тем скорее кончится эта война.

Война, которую могучий норманн вёл всю свою сознательную жизнь: когда Иные вторглись в систему Ириды, сыну Тора было без малого тридцать. Детство по меркам долгоживущих полубогов. Так кто посмеет обвинить Ульвара в том, что две с половиной сотни лет сплошного огненного ада воспитали в нём отвращение к войне в целом и Иным в частности? Но он ещё надеялся дожить до того светлого мига, когда Альянс будет полностью уничтожен. И поэтому выжженные опустевшие миры Иных поднимали настроение чёрному трибуну легиона Гамаюн. В этой войне не было места снисхождению и капитуляции, это понимала каждая из воюющих сторон.

Впрочем, возвращение старых колоний тоже радовало Наказателя. И сейчас он был бы в прекрасном настроении, не найди дотошные космодесантники этой лаборатории с этой непонятной бабой в колбе. Залили бы всю базу орудийной плазмой Фафниру под хвост, сдохла бы там эта девка как милая вместе со своей лабораторией. Так нет ведь, планета под заселение, никакого расстрела с орбиты, только наземная операция!

Но и лаборатория, и предопложительно человеческая женщина в ней были объективной реальностью. И реальность эта здорово не радовала Ульвара. Чем-то очень нехорошим несло как от всей истории, так и от лежащей на его плече… спящей красавицы. Оставалось надеяться, что группа лабораторных крыс разберётся, где подвох. А если подвоха не найдут здесь, придётся отправить находку на Терру, чтобы там её мозг разобрали на нейроны, а тело — на атомы.

В то, что подвоха в случайной находке нет, трибун Наказатель не поверил бы никогда.

Карцер, совмещённый с исследовательской лабораторией, представлял собой блок из восьми небольших модулей, атмосферу в каждом из которых можно было регулировать индивидуально. Использовались эти помещения не только для содержания пленных, но и как мера дисциплинарного взыскания, налагаемая на солдат или обслуживающий персонал. И если космодесантники сюда не попадали никогда, то техники и прочие вспомогательные службы — запросто.