— Да его, скорее всего, снесли уже, — фыркаю я. — Городок-то растет.

— Давай проверим.

— Ладно, я сейчас за тобой заеду.

*

Как я и предполагал, от дома старухи остались лишь гнилые доски и какой-то разлагающийся хлам. Мы осмотрели ту часть, что осталась более или менее устойчивой — почти развалившаяся комната, разделенная хлипкой перегородкой на две части. Доски скрипят, с потолка труха сыпется, воняет какой-то хренью… Фонарь забарахлил и погас. Стучу по ладони — мигает и, слава яйцам, снова загорается.

Искусственный голубоватый свет выхватывает из полумрака какую-то старую фарфоровую куклу в почти сгнившем ветхом платьишке, старинные вазы, ошметки чего-то хрен пойми чего, заржавевший старый сундук.

Где-то рядом слышится шорох, резко оглядываюсь — крысы пищат. Сэмми в соседней комнате — я вижу лучик света от его фонаря. Тихо.

Подхожу к сундуку, тяну на себя кованную железом крышку. Поддается с трудом, замок сломан, но открывается. Внутри тоже какой-то старинный хлам и тряпье, покрытое плесенью. В складках изъеденной временем ткани вижу тусклый отблеск. Монета… Беру ее, с любопытством осматриваю. Руны какие-то. Не знаю этих символов, верчу в пальцах, светя на нее фонарем. Надо потом поискать, что за знаки такие. Сую монету себе в карман, полезно будет узнать, что означают эти символы.

— Сэмми, нашел что-нибудь?

— Нет, только какой-то хлам.

Мы лазаем по развалюхе еще несколько минут и уходим.

*

Вечером Сэмми копается в дневнике той девицы, что зарезал в постели собственный жених. Стырил из архивов? Такие документы на дом не выдают. Валяюсь на постели, бесцельно щелкая пультом по телевизору, изредка интересуясь у братишки, нашел ли чего. Сэмми каждый раз мычит что-то неопределенное и просит не отвлекать. От скуки не знаю, что делать. Запускаю руку в карман джинсов за жвачкой, нашариваю что-то железное. Монета!

Переворачиваюсь на спину, разглядывая символы, которыми испещрены ее стороны. Монета большая, тяжелая. Почти пять сантиметров в диаметре. Надо бы спросить Сэмми, может, он чего знает…

— Дин, я, кажется, кое-что нашел, — говорит вдруг Сэм. Тут же забываю, что хотел у него спросить, сунув монету в карман. — Иди сюда.

Кряхтя, поднимаюсь с постели, вставать не кайф, и подхожу к братишке, склонившемуся над столом, на котором лежит дневник. От Сэмми пахнет мылом. Волосы еще немного влажные — он полчаса назад вышел из душа. Я наклоняюсь, упираясь ладонью в стол, другая рука лежит на спинке его кресла. Нависаю над его плечом.

— Вот, смотри, вроде причина конфликта. Может, в нем вся загвоздка? — Сэм слегка поворачивает ко мне голову, его губы совсем близко, я невольно глубже втягиваю его запах, и у меня начинает кружиться голова.

— Что?

— Алисия здесь пишет, что поссорилась с женихом накануне свадьбы из-за пустяка… Вот, читай, — нетерпеливо говорит Сэмми.

С трудом отвожу взгляд от его губ и опускаю глаза на дневник — там, где палец Сэмми водит по черным чернильным строчкам, почти расплывшимся от времени на пожелтевших страницах. Тупо смотрю на его палец целую минуту. Понимаю, что хочу взять его в рот.

— Дин?

— А? — вскидываю голову одновременно с ним, едва ли не сталкиваясь с братишкой лбами.

— Ты прочитал? Что думаешь об этом? Тебе не кажется, что немного странно из-за такого пустяка ссориться… Да еще и накануне свадьбы. Не, я понимаю, что нервозность, волнение перед замужеством, но она же практически разбила об его голову вазу!

— Достал он ее, — бормочу, резко отшатываясь и отворачиваясь. Хватаю ртом воздух. Кажется, что все пропиталось запахом Сэмми.

Чуть влажные волосы источают запах его любимого шампуня. На шее за ухом ползет капля воды, чудом не высохшая до сих пор. Медленно так ползет по изгибу шеи. У него широкие плечи, пожалуй, даже шире, чем у меня. Мускулистые лопатки натянули ткань серой футболки. Его белая в полоску рубашка висит на спинке стула. Он смотрит на меня в ожидании ответа.

— Дин? С тобой все в порядке?

Встряхнув головой, заторможенно киваю.

— Ты смотришь на меня уже две минуты.

— Я задумался. Так что там?

— Я говорю, что, похоже, Дерек ее спровоцировал на что-то. Тебе не кажется, что такая ревность ненормальная?

Я не втыкаю. О чем он вообще говорит? Смотрю на его двигающиеся губы, как в замедленной съемке. И понимаю, что хочу лизнуть их. Просунуть между ними язык. Поцеловать, глубоко и жадно, закинув его голову назад, схватив за волосы.

— Причем тут ревность? — спрашиваю и облизываю внезапно пересохшие губы. Чувствую, как в паху разливается знакомая, приятная тяжесть.

— Дин, ты что, издеваешься? Я тебе уже десятый раз говорю, что они поссорились, потому что…

Дальше я ничего не слышу, только вижу, как его губы шевелятся, произнося какие-то звуки. У меня встает. Жестко. До боли. Я начинаю учащенно дышать, ошеломленно пялюсь на него. Все чувства как через вату, глухо. Понимаю, что что-то не так, я не должен хотеть своего брата, но осознание этого с каждой минутой становится все менее и менее значимым. Я забываю, что так нельзя. Инцест? Какой инцест? Нет, не слышал. Мой брат? Ну и что же, разве это имеет значение? Он самый желанный на свете, черт возьми, я все отдам, только чтобы дотронуться до него, до его кожи, коснуться губами уголка его губ, провести языком за ушком, слизнуть эту каплю, ползущую по шее и сводящую меня с ума. Хочу, чтобы на ее месте были мои губы. Рот набивается слюной от запаха его кожи, источающей аромат мыла. От того, как Сэмми смотрит на меня, возбуждаюсь еще больше. Все сомнения отходят на задний план.

— Дин! — Сэмми щелкает передо мной пальцами, водит рукой перед глазами. — Да что с тобой?

— Ничего.

Я хватаю его за запястье и прижимаюсь губами к раскрытой ладони. Встречаюсь с его ошеломленным взглядом. Смотрит на меня потрясенно, вздрагивает от моего поцелуя, растерянно шепчет мое имя.

Этот его взгляд… Не выдерживаю, резко разворачиваю его к себе в крутящемся кресле. Рывком раздвигаю его ноги, вклиниваюсь между ними, нависая над братишкой, и накрываю чуть приоткрытые губы своими, жадно врываясь в теплый рот языком. Сдавленно ахает, хлопает ресницами, мычит мне что-то в рот, плевать. Мой язык кружит у него во рту, пробегаясь по деснам, небу и ряду белоснежных зубов. Сэмми как-то странно замирает, напрягается, я ощущаю это всем телом. Его правая рука несильно упирается мне в грудь, но не отталкивает. Медленно скользит вниз, накрывает ладонью мой пах. Сэмми выдыхает мне в рот, слегка сжимая рукой мой стояк. Рычу ему в губы, прикусываю нижнюю, он тихо стонет.

— Дин, — изумленно шепчет. — Да что на тебя нашло?

— Не знаю, — честно отвечаю, неохотно отстраняясь от него. — Не могу сопротивляться. Просто хочу тебя, Сэмми.

Его глаза оттенка шоколада вдруг прищуриваются. Он склоняет голову набок, вскидывает бровь, изучая мое лицо внимательным взглядом. Его ладонь сдвигается вверх под мою футболку, оглаживает пресс и скользит дальше, вверх, чуть сжимает напряженный сосок. Я закусываю губу, зажмуриваюсь, понимаю, что надо как-то остановиться, но эта мысль мгновенно улетучивается из моей головы, словно кто-то не хочет, чтобы я об этом думал.

Сэм наклоняется вперед, другой рукой обхватывая мой затылок, и рывком притягивает к себе.

— Дин, ты пьян? — шепчет он мне на ухо. — Под наркотиками?

— Нет… — понимаю, что сейчас просто позорно кончу от одного этого его шепота, горячего дыхания, обжигающего мою шею.

— Ты же у нас закоренелый натурал, Дин, — продолжает он нашептывать мне.

Я чувствую смутное удивление от того, что он не отталкивает меня. Сэмми словно… дразнит. Играет. Со мной?

— Сэм… я…

— У тебя стоит, Дин, — протягивает он медленно, касаясь моего уха губами. — Охеренно стоит. На меня.

— Черт, Сэмми, я сам не знаю, как…