Я не большой любитель воды, зато Валерку с Санькой видно на берегу почти не было: они почти всё время плавали — один в ярко-жёлтых манжетах для плавания, второй — вокруг первого. Не знаю, кто из них радовался больше, но светились от счастья оба, как лампочки.

Правда, через неделю Санька стал скучать: плавать ему поднадоело, камушки и ракушки на пляже были собраны и рассортированы по цветам и форме, и оставалось только сидеть на песочке и строить замки. Что, впрочем, получалось у него вовсе не плохо. Именно за этим занятием на моё попечение и оставил его Валерка, направившись на поиски мороженого.

Санька строил очередное творение из чёрного песка, напевая себе под нос песенку про весёлых гусей, а я слушал музыку, предварительно выключив один наушник, чтобы было слышно происходящее вокруг. На шезлонгах рядом расположилось русскоязычное семейство, и великовозрастные детишки тут же умчались в морскую пучину, а их родительница осталась на берегу.

Санька по своей детской наивности, расслышав редкую для его уха русскую речь, тут же пристал к тётке с расспросами и хвастался только что отстроенным трёхэтажным коттеджем из песка. Та внимательно слушала, хвалила. Минут за пять Санька успел рассказать и как его зовут, и сколько ему, и где он живёт, и как ему нравится ходить в детский сад. Находка для шпиона, как называет его бабушка.

Потом, конечно же, тётка спросила, где мама ребёнка, на что Санька ткнул в меня пальцем и заявил:

— Мамы нет, есть дядя.

— И мама отпустила тебя, такого маленького, одного с дядей? — кажется, искренне удивилась тётка.

— Ну, он же не один, — так же искренне удивился Санька.

— А, так твой дядя, наверное, женат?

Возможно, это общий синдром — спрашивать о семейном положении незнакомых людей так, как будто это касается каждого лично, но с этим вопросом мне приходится сталкиваться слишком часто. В твёрдой уверенности, что скоро придётся вмешиваться в разговор, я выключил музыку.

— Не, — отмахнулся Санька спокойно, — у него же есть Валера.

Тётка на пару секунд подвисла, словно обдумывала сказанное, а потом тише обычного спросила:

— Ну, Валера же, наверное, тётя?

В принципе, конечно, при достаточной фантазии можно сократить и женское имя Валерия до мужского варианта. Если захотеть. По всей видимости, на это и рассчитывала Санькина новая знакомая.

Санька искренне удивился, наконец-то оторвавшись от песочного строительства.

— Какая же он тётя?! У него же вот такой писюн! — радостно заявил он, раскинув руки минимум на полметра.

— Ты… ничего не путаешь? — сделала очередную попытку восстановить порядок во вселенной тётка.

— Да нет, не путает, — ответил за Саньку Валерка, вернувшийся с мороженым. — Преувеличивает только слегка.

Тётка тут же ретировалась на свой шезлонг, спряталась за книжку и вообще сделала вид, что ничего не произошло. Честно говоря, мы уже настолько привыкли к подобным ситуациям, что нам даже не нужно было делать вид — действительно, ничего необычного для нас на самом деле не произошло.

Санька измазался мороженым так, словно он в нём купался, а не ел. Кусочки вафли были даже в волосах. Не знаю, как он умудрился это сделать. Видимо, это особый талант, и касался он только мороженого, потому что всё остальное этот ребёнок с раннего детства умел есть аккуратно. В общем, Санька нуждался в полном обновлении внешнего вида, то есть в душе. Валерка снова смылся, на этот раз в море, оставив нас с песочно-мороженым монстром вдвоём.

Душ был совсем близко. Правда, была у Саньки в том возрасте проблема: совершенно не любил мыть голову. Ни при каких условиях. Каждая попытка заканчивалась дикими воплями и криками на всю округу… В общем, помыть его у меня получилось не сразу: он сопротивлялся, отбивался и даже пытался кусаться. К тому моменту, когда ребёнок наконец-то был чистый, мыть нужно было уже меня. Чем я и занялся.

Отправив ребёнка на шезлонг, укутав с ног до головы в полотенце, я сам залез под душ ополоснуться. Это заняло не больше пары минут, но когда я закончил, Санька снова беседовал с нашей соседкой. С твёрдым намерением вмешаться в беседу, если она снова касается не того, о чём нужно говорить с ребёнком, я направился к шезлонгам. Но… вмешиваться мне не пришлось. Хотя разговор шёл именно о том, о чём я думал.

— Разве было бы не лучше, если бы у твоего дяди была тётя? — спросила тётка.

— Лучше? — искренне удивился Санька, выпутываясь из полотенца. — Но… у них же всегда есть мороженое?!

Тётка, завидев меня, снова вернулась к чтению, сделав вид, что вообще ничего не делала, а я не стал ничего говорить. Да и зачем? Если ребёнок и сам понял всё, что было важным. И правда… Куда же лучше, если есть мороженое?!

========== Как мы искали виноватого ==========

Случилась у нас как-то загадочная и никому не понятная ситуация: появилось в детском лексиконе слово, которого там быть не должно было. Но начну, пожалуй, с самого начала.

Как-то так исторически сложилось, что в нашей большой семье детей любят все. И на двоих малышей приходится девять любящих взрослых. Это очень здорово. По крайней мере я придерживаюсь мнения, что детей любовью не испортить. Однако иногда случаются ситуации, в которых непонятно кто виноват. Так случилось прошлым летом…

Моей сестре нужно было уехать со старшим ребёнком на лечение на юг, и встал вопрос: везти с собой малыша или нет. После долгих раздумий было решено, что Костик останется дома с бабушкой, которая возьмёт на это время отпуск. Две недели — столько бабушка справилась бы с годовалым ребенком. Да и мы вызвались помочь, наведываясь к ним в гости почти каждый день.

К концу второй недели ребёнок всё ещё был счастлив и доволен. Собственно, и мы с ним особых проблем не имели: несмотря на свой юный возраст, Костик был очень самостоятельным и неприхотливым — питался строго по режиму, сам засыпал и даже добровольно шёл в кровать, мог часами плюхаться в ванной и даже по доброте душевной сам сообщал, когда нужно поменять памперс. Единственной проблемой было понять, что он хочет, если он не мог показать это жестом. Говорил он ещё в том возрасте плохо, и его милое «пи» могло означать и «пить», и «писать», и «пицца», и даже «пингвин» — любимую на тот момент игрушку.

В остальном же вообще никаких проблем не было. Поэтому, когда вернулась мама, а ребёнок с чистой совестью был ей передан, мы направились домой. На следующий день раздался телефонный звонок, и моя милая — иногда она и правда очень милая — сестрёнка, не здороваясь, спросила:

— Кто научил ребёнка материться?!

— В смысле? — удивились мы с Валеркой на пару: телефон по привычке был включён на «громкую связь».

— В прямом. Мой ребёнок нецензурно выражается, и этого не было ещё две недели назад.

Конечно, вполне логично было подумать, что во время её отсутствия кто-то из нас научил ребёнка нецензурным выражениям. Но… Это было просто невозможно. Во-первых, ни я, ни Валерка никогда не выражались неприлично в обществе детей. Тем более что этот ребёнок с трудом повторял слова, а значит нужно было много-много раз повторить при нём что-либо, чтобы он запомнил.

Это бы мы точно заметили…

Буквально на следующих выходных всё наше многочисленное семейство собралось вместе. Сначала было уже привычно шумно: каждый что-то рассказывал, что-то спрашивал, дети верещали от радости — уж больно им нравится, когда вокруг так много взрослых. Ближе к вечеру всё успокоилось: мы пили чай, а Костик строил башенку из кубиков. За весь день сказано и рассказано было немало, так что теперь сидели почти молча, изредка разбавляя тишину просьбами передать сахар или варенье.

Вдруг всё ту же тишину нарушило громкое сопение и короткое: «О бля!»

Все тут же уставились на Костика, который как ни в чём не бывало поставил огромный кубик на башенку из маленьких, отчего та накренилась, и вся конструкция тут же шумно развалилась.

— Вот! Я же говорила! — тут же вздохнула мама ребёнка и отправилась собирать кубики, ровным слоем застлавшие пол так, что невозможно было передвигаться по комнате, не ломая ноги.