– Центробой ноль сорок четыре – сорок {3}.
– Дык принеси таких.
Старший мальчишка кивнул в сторону прислоненной к дереву винтовки:
– Они же к вашей не подойдут!
– Да и плевать. Сменяюсь с кем-нибудь.
– Патронов я вам вынести не могу. Отец хватится.
– Зачем тогда ты вообще про них вякал?
– Мы, пожалуй, пойдем, – сказал Бойд.
– Нам бы кастрюльку…
– А еще что у вас там есть? – спросил индеец.
– Да нет у нас ничего, – отозвался Бойд.
– Я не тебя спрашиваю. Что у вас есть еще?
– Не знаю. Я посмотрю, может, что-нибудь найду.
Индеец положил в рот вторую половину галеты. Потрогал кастрюльку пальцами, поднял и вылил остатки фасоли с соусом в рот, пальцем вытер стенку посудины изнутри, облизал палец дочиста и вновь поставил кастрюльку наземь.
– Кофе мне принеси, понял? – сказал он.
– Да я смолоть не смогу – услышат.
– Принеси так. Я камнем растолку.
– Хорошо.
– А он пусть останется.
– Зачем?
– А чтобы я не заскучал тут.
– Чтобы вы не заскучали?
– Ну да.
– Ну а ему-то тут зачем сидеть?
– Да что я – съем его, что ли?
– Знаю, что не съедите. Потому что он не останется.
Индеец поцыкал зубом.
– А капканов у вас нет?
– Капканов у нас нет.
Он глянул на мальчишек снизу вверх. Еще раз с длинным посвистом цыкнул зубом.
– Ладно, иди тогда. Сахару мне принеси.
– Хорошо. Кастрюлю можно забрать?
– Возьмешь, когда вернешься.
Когда вышли на коровью тропу, Билли обернулся к Бойду, тот поглядел назад, на костер среди деревьев. Луна над прерией горела ярко – хоть скот считай.
– Мы ведь не понесем ему кофе, правда же? – нарушил молчание Бойд.
– Еще чего!
– А как же насчет кастрюли?
– А никак.
– А если мама спросит?
– Просто скажи ей правду. Скажи, что я отдал ее индейцу. Что к дому приходил индеец и я ему отдал.
– Ладно. Но все равно мне заодно тоже достанется.
– Но мне-то ведь достанется больше!
– А ты возьми лучше скажи, что это я сделал.
– Еще чего.
Вот позади уже и выгон, потом ворота и тут же свет, полосами протянувшийся от окон дома.
– Перво-наперво не надо было вообще нам к нему ходить, – сказал Бойд.
Билли не отозвался.
– Или надо было?
– Нет.
– Тогда зачем мы…
– Не знаю.
С утра, еще перед рассветом, в их комнату вошел отец.
– Билли, – позвал он.
Старший брат сел в кровати и посмотрел на отца, который на фоне света из кухни обозначился силуэтом.
– С чего это у нас пес в коптильне заперт?
– А, это я его забыл выпустить.
– Ты его забыл выпустить?
– Да, сэр.
– А он-то с самого начала что там забыл?
Парнишка выскочил из постели ногами на холодный пол, потянулся за одеждой.
– Ну щас, щас пойду выпущу, – сказал он.
Отец постоял еще секунду в дверях, потом двинулся через кухню в коридор. Свет из открытой двери упал на Бойда; Билли стало видно, как тот спит, свернувшись калачиком в другой кровати. Он натянул штаны, отыскал на полу сапоги и вышел вон.
Когда он всех животных накормил и наносил воды, стало совсем светло, он поседлал Бёрда, прямо в деннике сел верхом и, выехав из конюшни, направился вниз по реке искать индейца или хотя бы посмотреть, там он еще или нет. За всадником по пятам увязался пес. Сперва через пастбище, потом вдоль реки, потом между деревьев. Набрав повод, остановился, посидел. Пес тоже дальше не пошел, стоял, подергивая носом вверх и вниз, нюхал воздух, собирал и воссоздавал про себя – картинку за картинкой – события вчерашнего вечера. Мальчик снова пустил коня вперед.
Там, где накануне останавливался индеец, на месте костра лежали черные холодные угли. Конь неспокойно переминался, вдруг пошел боком, а пес заходил кругами около кострища носом в землю, вздыбив шерсть на загривке.
Когда Билли возвратился в дом, у матери уже готов был завтрак, он повесил шляпу, приставил стул и стал накладывать в тарелку яичницу. Бойд уже вовсю наворачивал.
– А папа где? – спросил старший.
– Молитву не прочитал, а уже еду нюхать?! – возмутилась мать.
– Да, мэм, сейчас.
Он опустил голову, проговорил про себя слова молитвы, потом протянул руку, взял галету.
– Где папа?
– Папа прилег. Он поел уже.
– А когда он приехал?
– Часа два назад. Всю ночь провел в седле.
– Зачем?
– Думаю, чтобы скорей домой.
– А долго он спать будет?
– Ну-у… надо полагать, пока не проснется. Что-то вопросов у тебя сегодня больше, чем у Бойда.
– А чего я-то? Я и вообще ничего не спрашивал!
После завтрака мальчишки пошли в конюшню.
– Как ты думаешь, куда он направляется? – первым заговорил Бойд.
– Да никуда. Ходит тут, бродит туда-сюда…
– А откуда, думаешь, он тут взялся?
– Понятия не имею. Сапоги на нем мексиканские. Ну, в смысле, то, что от них осталось. Бродяга, да и все тут.
– От этих индейцев вообще не разбери-поймешь, чего ждать, – сказал Бойд.
– А что ты о них знаешь-то, об индейцах? – отозвался Билли.
– Ты, можно подумать, знаешь…
– Ждать неизвестно чего надо от кого угодно.
Из бадьи, висевшей на столбе посреди конюшни, Бойд достал старую сношенную отвертку, с перекладины коновязи снял веревочный недоуздок, отворил дверцу денника, где содержался его конь, и вывел вон. На полуштык прихватив чумбур к перекладине коновязи, провел ладонью по передней ноге коня, чтобы он поднял копыто. Прочистил желобки вдоль стрелки, снова осмотрел, отпустил ногу.
– Дай глянуть, – сказал Билли.
– Да там все путем.
– Ну так и дай посмотрю!
– Да пожалуйста!
Билли снова поднял ногу лошади, сжал между колен копыто, изучил.
– А что, похоже, и правда порядок, – сказал он.
– Ну, я ж говорил.
– Ну-ка, пускай пройдет.
Бойд отвязал чумбур, провел коня по проходу конюшни, потом обратно.
– Седло свое заберешь? – спросил Билли.
– Ну, взял бы, если ты не против.
Из кладовки для упряжи Бойд принес седло, набросил на лошадь вальтрап, поставил сверху седло и, сдвинув все вместе по шерсти, установил на место, потом туго набил латиго передней подпруги, пропустил ремень задней подпруги через пряжку {4} и встал в ожидании.
– Ты его так совсем разбалуешь, – сказал Билли. – Разом бы вышиб из него дурь, да и дело с концом.
– Он-то из меня дурь не вышибает, что ж я-то буду, – возразил Бойд.
Билли сплюнул на сухую солому, устилавшую проход. Подождали. Конь выдохнул. Бойд подтянул ремень, застегнул пряжку.
Все утро они провели на пастбище Ибаньес – осматривали коров. Коровы их сторонились и, со своей стороны, тоже осматривали – то голенастые и беломордые, то мексиканской породы, то лонгхорны, всех возможных расцветок. К обеду возвратились к дому с годовалой телкой на аркане, которую поместили в загон из жердей с северной стороны конюшни, чтобы ее посмотрел отец, после чего помылись и пошли в дом. Отец уже сидел за столом.
– А, вот и мальчики, – сказал он.
– Садитесь, садитесь давайте, – засуетилась мать.
Поставила на стол блюдо с жареным мясом. Миску фасоли. Все помолились, и она подала блюдо отцу, тот положил кусок себе, передал блюдо Билли.
– Папа говорит, в наших краях появилась волчица, – сказала мать.
Билли сидел с ножом наготове, держал блюдо.
– Волчица? – сказал Бойд.
Отец кивнул:
– Да, задрала крупненького теленка в верховьях Фостеровой лощины.
– Когда? – спросил Билли.
– Где-то с неделю или около того. Смотреть ее следы в горах уже ходил младший из сыновей Оливера. Пришла, говорит, из Мексики. Прямиком через перевал Сан-Луи, спустилась по западным склонам Анимас у лощины Тейлора, а потом вниз, вниз, через долину реки и в горы Пелонсийос. Поднималась до самого снега, даже выше. В том месте, где она завалила теленка, на земле снег на два дюйма.