– А откуда известно, что это именно волчица? – сказал Бойд.
– Да ну, неужто сам не догадаешься? – удивился Билли.
– Это видно по тому, как она свои делишки справляет, – сказал отец.
– А-а, – протянул Бойд.
– И что нам теперь с этим делать? – спросил Билли.
– Ну, думаю, лучше бы ее изловить. А ты что скажешь?
– Да, сэр.
– Был бы здесь старый Эколс, он бы ее точно поймал, – сказал Бойд.
– Мистер Эколс!
– Был бы здесь мистер Эколс, он бы ее поймал.
– Да уж, он-то поймал бы. Но его нет.
После обеда они втроем поехали за девять миль на ранчо «Складская гряда». Подъехав к дому, не слезая с лошадей, покричали. Сперва выглянула внучка мистера Сандерса, скрылась, потом все вместе они уселись на веранде, и отец рассказал мистеру Сандерсу про волчицу. Мистер Сандерс сидел, упершись локтями в колени, и неотрывно смотрел на доски пола между подошвами сапог. Молча кивал и время от времени сбивал мизинцем пепел с сигареты. Когда рассказ отца подошел к концу, поднял взгляд. В кожистых складках, избороздивших его лицо, прятались синие-синие, необычайно красивые глаза. Будто доказывая, что существует нечто такое, чего тяготы здешней жизни не способны даже коснуться.
– Капканы Эколса {5} и все прочие его причиндалы по-прежнему у него в хижине, – сказал он. – Мне кажется, он вас не осудит, если воспользуетесь тем, что там найдете полезного.
Щелчком выкинув окурок во двор, улыбнулся двоим мальчишкам и, опершись ладонями в колени, поднялся.
– Пойду принесу ключи, – сказал он.
Когда дверь хижины открыли, внутри оказалось темно и затхло, пахнуло чем-то вроде свежей убоины. Отец секунду постоял в дверях, потом вошел. В комнате стоял старый диван, кровать и рабочий стол. Прошли на кухню, а через нее в сени черного хода. Там в пыльном свете единственного маленького окошка на грубых полках из неструганых сосновых досок оказалось великое множество банок, бутылок и старинных аптекарских пузырьков со стеклянными притертыми пробками и старинными восьмиугольными, обведенными красной каймой ярлычками, надписанными аккуратным почерком Эколса: что именно и с каких пор находится внутри. Какие-то темные жидкости. Сушеные потроха. Печень, желчный пузырь, почки. Внутренности зверя, который и слыхом не слыхивал о человеке, не думал и не гадал о нем сотни тысяч лет, если не больше. Да и поди додумайся, что придет вдруг этакий злобный божок, бледный, голый и всему чуждый, и примется истреблять весь твой род – и ближних твоих, и дальних, начнет их убивать, гнать из дому… К тому же божок ненасытный, божок безжалостный – никакими уступками его не умаслишь, никакими потоками крови его жажды не утолишь.
Банки были в пыли, покрыты паутиной, и свет, проходивший между ними, придавал этому хранилищу химической посуды сходство с храмом, с алтарем, посвященным древнему занятию, каковое неминуемо исчезнет из людского обихода, как только исчезнет зверь, которому оно своим существованием обязано. Сняв с полки одну из склянок, отец повертел ее в руке, затем поставил в точности на то место, в тот же свободный от пыли кружок, где она стояла. На нижней полке бросился в глаза деревянный ящик из-под патронов – прочный, с сочлененными в ласточкин хвост углами, – а в нем штук десять пузырьков и пробирок размером поменьше, на этот раз вовсе без ярлыков. На крышке ящика красная карандашная надпись: «Набор № 7». Отец посмотрел один из флаконов на свет, встряхнул, выкрутил пробку и поднес открытым к носу.
– Гос-споди боже ты мой! – прошептал он.
– Дай нюхнуть, – сказал Бойд.
– Нет, – отрезал отец.
Флакон положил в карман, и все перешли к поиску капканов, которые куда-то запропали. Переворошили весь дом, и на веранде смотрели, и в коптильне. Нашли несколько старых капканов на койота – третьего номера, плоскопружинных; они висели на стене в коптильне, а больше никаких капканов видно не было.
– Должны же они где-то быть! – сокрушался отец.
Начали сызнова. Вскоре с кухни донесся голос Бойда:
– Есть! Нашел.
Они оказались в большом решетчатом ящике, заваленном дровами. Смазаны чем-то похожим на топленое сало и уложены как сельди в бочке.
– Как же ты догадался там посмотреть? – сказал отец.
– Ну, ты ведь говорил, что где-то они должны быть.
Расстелив на линолеуме кухонного пола старые газеты, стали капканы вынимать. В ящике они для компактности лежали со свернутыми на сторону пружинами, обмотанные привязными цепями. Отец один вынул, размотал цепь. Набитая застывшим жиром, цепь, разматываясь, не звенела, а тарахтела, как деревянная. На одном ее конце был вертлюг с кольцом, на другом – двурогий якорь. Все сидели вокруг на корточках, разглядывали. Капкан казался огромным.
– Здоровенный какой! – сказал Билли. – Это на медведя, что ли?
– На волка. Номер четыре с половиной. Видишь, выбито: «С. Ньюхауз. Онейда комьюнити Лтд.» {6} – девятнадцатый век! Такую маркировку они применяли только до восемьдесят шестого года. Потом стали клеймить изделия словом «Виктор».
Отец разложил на полу все восемь капканов, газетой отер ладони от жира. Ящик снова накрыли крышкой и забросали дровами точно так же, как это было, когда Бойд его нашел. Потом отец снова сходил в сени и принес плоский деревянный короб с затянутым мелкой проволочной сеткой дном, бумажный пакет стружек и большую корзину, чтобы сложить туда капканы. После чего все вышли, снова заперли входную дверь на висячий замок, отвязали лошадей и уже верхами снова подъехали к хозяйскому дому.
На веранду вышел мистер Сандерс, но гости спешиваться не стали.
– Оставайтесь поужинать, – предложил он.
– Да нет, нам пора возвращаться, спасибо.
– Что ж…
– Восемь штук я нашел. Капканов-то…
– Ну хорошо.
– Посмотрим, как оно пойдет.
– Что ж… Надо думать, придется вам за ней погоняться. Она ж недавно тут – ни привычек не завела, ни троп натоптанных…
– Эколс говорил, что нынче этого ни у кого из них не заводится.
– Ему виднее. Он сам был вроде как наполовину волк.
Отец кивнул. Приобернувшись в седле, окинул взглядом окрестность. Снова стал смотреть на старика.
– А вы когда-нибудь нюхали то, чем он их приманивает?
– Ну… да. Бывало.
Отец кивнул. Махнул на прощанье рукой, развернул коня, и они поехали к дороге.
После ужина взгромоздили на плиту оцинкованную ванну, ведрами наносили в нее воды, добавили ковш щелока и опустили капканы кипятиться. До вечера подкладывали дров, потом сменили воду, опять сунули в ванну капканы – на этот раз с сосновыми стружками; набили полную топку поленьев и оставили на ночь. Проснувшийся ночью Бойд лежал, слушал, как в тишине потрескивает в печи… или это дом скрипит на степном ветру? Бросил взгляд на кровать Билли – пусто; еще полежал и встал, вышел в кухню. Билли, верхом на одном из кухонных стульев, сидит у окна. Скрестив руки на спинке стула, смотрит на луну над рекой, на прибрежные ветлы и горы, громоздящиеся вдали на юге. Обернулся, посмотрел на Бойда, застывшего в дверях.
– Ты чего тут? – спросил Бойд.
– Да встал вот дров подбросить.
– А смотришь куда?
– Да никуда так, особо-то. Не на что тут смотреть.
– Чего не ложишься?
Билли не ответил. Помолчал, потом говорит:
– Давай-ка спать иди. Я сейчас тоже лягу.
Вместо этого Бойд вышел в кухню. Встал у стола. Билли повернулся к нему.
– Это я, что ли, разбудил тебя? – спросил он.
– Ну вроде как…
– Но я же тут на цыпочках, тихонько…
– Ладно, ладно.
Когда на следующее утро Билли проснулся, отец сидел за кухонным столом в старых перчатках из оленьей кожи и с кожаным фартуком на коленях – натирал сталь одного из капканов пчелиным воском. Остальные капканы лежали на телячьей шкуре на полу, их цвет был иссиня-черным. Отец поднял взгляд, снял перчатки, бросил их на покрытые фартуком колени рядом с капканом, снял фартук и положил все на пол, на телячью шкуру.