Димка отвернулся, Валерка стал смотреть в небо.

Взрослые исчезли за деревьями. Когда их негромкие, но возбужденные голоса стихли, Димка повернулся к Валерке:

— Устроит нам дядя Костя баню!

— Еще и обернулся: курим или нет, — вздохнул Валерка.

Оба помолчали. Дядя Костя был среди шестиклассников признанным авторитетом. Он давно дружил с ребятами, ходил с ними в походы. Это от него они узнали, как надо ходить по лесу без шума, от него научились подражать птичьим крикам, от него услышали, как развести бездымный костер. Дядя Костя во время войны был партизаном, иногда во время похода он рассказывал партизанские были. Но теперь, конечно, предстоял разговор о вреде курения.

— А сам небось курил, — сказал Валерка. — Нас-то будет чистить, а в партизанах без курева нельзя.

— Ты, видать, большой знаток партизанской жизни, — усмехнулся Димка. Он вдруг приостановился: — Дядя Костя когда отпуск берет?

— Прошлый год в июле брал — помнишь, мы в Рудню с ним ходили, — а в этом не знаю…

— Вечером пойдем к нему и попросимся с ним.

— Как прошлый год?

— Ага. Будем на охоту ходить, на рыбалку… Дядя Костя возьмет.

— Точно, — сказал Валерка. — Закурим по такому случаю?

— Да ну! — сказал Димка. — Мне не хочется…

— Мне тоже, — признался Валерка, — но все-таки надо… Колька Семушкин дым уже через нос кольцами пускает…

— Трепло! — перебил Димка.

— Что? — обиделся Валерка.

— Да Колька твой…

— А он не мой вовсе.

— Все равно трепло. Вставай, пойдем по домам. А в семь ты приходи, пойдем к дяде Косте.

Вечером они подошли к дому Рогачева. Свет в его окно был виден издалека. Дядя Костя жил в двухэтажном совхозном доме на первом этаже. Вокруг дома стояли липы, теснился кустарник.

— В окно поглядим, — решил Димка, — чем он занимается, а потом свистнем.

Валерка кивнул.

Стараясь не шуметь, ребята взобрались на ветви старой липы. Отсюда хорошо просматривалась комната Рогачева. Он сидел за столом и что-то торопливо писал, поминутно отрываясь и задумываясь. Сухощавое хмурое лицо его отражало тяжелые мысли.

Димка отломал сучок и повернул голову к товарищу:

— Кинем?

Но Валерка ткнул его в бок, и они затаились за ветвями, прильнув к стволу и не дыша. Дядя Костя подошел к окну и уставился во тьму.

— Видит? — еле слышно спросил Димка.

— Нет, — шепнул Валерка, — он на свету, а мы в темноте.

Дядя Костя наклонил голову, словно вслушиваясь. Потом подошел к столу, взял лист, на котором только что писал, и начал рвать его. А потом скомкал и бросил в кусты.

— Заметил куда? — дернул Димка товарища за рукав. Но тот смотрел в комнату. Димка взглянул туда же.

Дядя Костя сидел за столом, обхватив руками голову, и на лице его была такая мука, что жалость горячим комом застряла у Димки в горле.

— Валерка, айда! — И, соскочив с дерева, Димка помчался к двери дома. За ним торопился Валерка.

Когда они, постучав, приоткрыли дверь, Рогачев неподвижно сидел к ним спиной.

— Дядя Костя… — позвал Димка.

Тот медленно обернулся. Его длинноносое сумрачное лицо с минуту было строго, потом зажглось знакомой невеселой улыбкой.

— А, сорванцы! — сказал он. — Входите.

— Дядя Кость, — сказал Димка, усаживаясь на стуле напротив Рогачева, — вы чего это такой грустный? Голова болит?

— Если б голова, — сказал дядя Костя, гася улыбку. — Сердце болит, ребятки. А это похуже.

— Вы, дядя Кость, сходите к доктору, — посоветовал Валерка. — У мамки, когда схватило, она тут же пошла к доктору. Он ей враз бюллетень выписал.

— Бюллетень тут не поможет, — сказал Рогачев, потирая виски. — Ладно. Забудем. Вы чего прибрели, пострелята? Соскучились?

— Еще как! Мы с Валеркой сегодня весь день думали, как лето провести. Хотим с вами в поход.

— Ишь ты, — сказал Рогачев, — а разве я в отпуск собирался?

— А вы соберитесь, дядя Кость, — попросил Валерка, — а то без вас скучно.

Дядя Костя усмехнулся:

— Подумаем. Раз такая уважительная причина, то почему бы и не пойти в отпуск.

— Дядя Кость, а мы видели, — сказал Димка.

— Что видели?

— Видели, как вы писали, а потом все порвали…

Рогачев нахмурился:

— Вы что ж, подсматривали?

— Так мы ж разведчики.

— Подсматривать нельзя. — Он странным взглядом посмотрел на Димку и Валерку. — Но, вообще-то говоря, хорошо, что вы пришли. Тяжко на сердце у меня.

— Вот я и говорю: на себя не похожи, — солидно произнес Димка. — А вы, дядя Кость, с нами поделитесь. Мать всегда говорит: вдвоем легче.

— Ишь ты, мудрец, — сказал дядя Костя и встал.

Долго и внимательно разглядывал он сигарету, закурил, потом заходил по комнате, ногой отодвигая стулья.

— Поделиться, оно и вправду впору, — заговорил он и перебил сам себя: — А вот еще раз с куревом встречу — выдеру! Это ты, пострел, — погрозил он пальцем Димке, — ты все заводишь. Валерка — он смирный. Ему перед товарищами выставляться не к чему, а ты, Дмитрий, смотри! Эта черта нехорошая — показушничать. Рано еще во взрослые рядиться!

— Да мы так просто, — покраснел Димка, — попробовать хотели.

— Все так и начинается! — наклонился над ним Рогачев. — Сначала попробовать, потом повторить, а там и втягиваешься… Думаешь, мне курить охота? Втянулся вот — не могу бросить. Я ведь в лагере совсем было отвык. Там сигарета или щепоть махры больше золота ценились.

— А вы в лагере сидели? — спросил Димка. — Расскажите, дядя Кость. Это в войну?

— Было дело, — неохотно сказал Рогачев, — сидел в этой клетке. Никому не пожелаю такого. Проклятое это место. И хоть двадцать лет прошло, а кто был там, на весь свой век клейменный. Хотел я об этом забыть, да, видно, клейма ловко там ставили. До сих пор ношу…

— Так вы ж не нарочно туда попали, — сказал Димка.

— Попал-то не нарочно, — Рогачев вздохнул, — попал раненый, без памяти… Был бы здоров, вовек меня им не взять, мерзавцам! Но так не так, а попал…

— Мучили вас? — спросил Валерка.

— Щучили? Да поначалу не сказать, чтоб мучили. Там и без мученья все условия были, чтобы ноги протянуть. Но потом вот, когда приехал этот власовец, тогда уж и началось…

— Власовец — это изменник?

— Полковник РОА — Русской освободительной армии — так они именовались. Предатель на предателе, подлец на подлеце, а главным у них был Власов, бывший наш генерал-лейтенант.

— А как же вы его распознали, дядя Кость? — тянулся к Рогачеву Димка. — Неужели никто не догадывался?

— Тут, ребята, всего не объяснишь. Порой и честные люди ни за что страдали, а негодяи вылезали. Всякое бывало. Но сколько жить буду, не забуду того полковника Соколова… Что он делал с людьми! Хитрый, подлый, умелый. И ведь завербовал некоторых в свою РОА. Неплохие парни даже были. Но оболгал, обкрутил, запугал. До сих пор не пойму, зачем я ему понадобился? Подполье нашего города — гестаповское дело, не его. Он, видно, на две фирмы работал. Меня-то взяли при обороне рации. Радиста тоже захватили. Не успел парнишка себя убить… Тут и начались фокусы. Когда Соколов стал меня допрашивать, вижу: знает он о подполье много. Думаю: кто же донес? Неужели радист? А он усмехнулся и спросил: «Думаешь, кто донес? Могу сказать — ты». У меня от этих слов аж в голове помутилось. «Гад ты, — говорю. — Не запугаешь, не на того напал». А он говорит: «Тебе, Константин Семенович, нет смысла со мной в прятки играть. Севастьянов убит. Тело его твои товарищи сами нашли. По сапогам определили, что это он. А аресты в городе идут. Значит, кто-то донес? А кто остается? Ты». Так и стал я в глазах товарищей доносчиком.

— Неужели поверили? — вырвалось у Димки.

— Должно быть, поверили, раз считали, что радист мертв. А он живехонек был. Он-то наши карты и раскрыл немцам. И, главное, не смог я и потом оправдаться, хоть стоял на своем до конца. Не сломил меня власовец. А товарищи умирали с мыслью, что Рогачев их продал.

— А потом-то вы им рассказали? — Валерка даже рот раскрыл в ожидании ответа.