– Вера, идешь ужинать? – В комнату заглянула мама и застыла, увидев меня.

– Ну как? – Я повертелась перед ней, приподнявшись на носках, словно стоя на невидимых шпильках.

– В целом, неплохо, – произнесла мама очень неуверенно, – только ты как-то даже на себя не похожа.

– Вот и хорошо! Меняю имидж! – объявила я и тут же добавила: – Да, можешь мне накладывать. Переоденусь и приду.

Она покачала головой и ушла, погруженная в глубокие раздумья.

Похоже, я умудрилась ее удивить. Честно говоря, я сама себе удивлялась.

Когда я подслушала, как Кирилл говорил своему другу, что я не интересую его, мне было больно. Теперь – нет. Я с удивлением прислушалась к себе: и вправду, ни капли. Все внутри словно сковало прочным панцирем льда. Глубинная заморозка. Ну что же, тем лучше.

Я переоделась обратно в домашнее и вышла на кухню.

Папа уже сидел над своей тарелкой. Кажется, он даже не заметил во мне изменений, но мама все время встревоженно и слегка недоверчиво на меня поглядывала.

Аппетит у меня тоже, к удивлению, оказался хороший. Я доедала добавку, когда зазвонил городской телефон.

– Вера, тебя Таня, – сообщила мама, взявшая трубку.

Ага, заметила, что я ликвидировала дневник. Теперь придется объясняться, но и это меня совершенно не парило.

– Что случилось? Это из-за этого случая с тетрадкой? Ты плачешь? – засыпала меня вопросами подруга, не давая возможности вставить в ответ ни слова.

– Тань, все нормуль, – наконец, вклинилась в ее монолог я. – Ничего не случилось. Я не плачу. А дневник удалила просто потому, что мне надоело заниматься ерундой.

В трубке повисло молчание. Подруга пыталась осмыслить дошедшую до нее информацию.

– С тобой точно все в порядке? – переспросила она. – Хочешь, я приду? Или давай встретимся?

Встретимся?.. Да, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

Мозг работал удивительно четко, и мне казалось, что я смотрю на себя, стоящую с телефонной трубкой у зеркала в коридоре, откуда-то сверху. Как посторонний незаинтересованный наблюдатель. Пришелец из космоса, прибывший изучать странную человеческую цивилизацию.

– Отличная идея, – отозвалась я, – только позови Данилу и Костю. Я надумала с ним встречаться. Костя – не барс, но я и не отношусь к нему серьезно. Я больше не дам причинять себе боль. Повстречаюсь с ним и брошу. Первая.

У Таньки, должно быть, отвисла челюсть. По крайней мере, чтобы прийти в себя, ей потребовалось гораздо больше времени, чем в первый раз.

– Ммм… аааа… ты… того… точно? – наконец, выдала она.

Надо же, мямлей всегда была я.

– Я того точно, – ответила я. – Буду через полчаса.

Вот и опробую юбку.

Пришлось переодеваться в очередной раз. Мама застукала меня, когда я красилась.

– Вероника, ты куда-то собралась? – спросила она, застыв на пороге вопрошающей статуей.

– Да, гулять.

– Но уже темнеет.

– Ничего. Ты же сама хотела, чтобы я не сидела дома, а гуляла. Ведь правда?

На этот аргумент возражений у мамы не нашлось.

– А ты не слишком ярко красишься? – задала она следующий вопрос, глядя, как я растушевываю карандаш вокруг глаз.

– Да нет, нормально.

– Ага…

Она опять замолчала. Что и говорить, сегодня я просто ошеломительна.

Под ее взглядом я надела пальто и сапоги.

– Не приходи поздно, – крикнул из комнаты папа.

У него ритуал: после ужина обязательно диван и телевизор.

Я хихикнула, вдруг подумав над странностью этой фразы. «Не приходи поздно» вовсе не означает «приди пораньше». Если вдуматься, оно может значить «оставайся на улице». Фразы, да и слова порой таят в себе самые странные сюрпризы и теряют привычный смысл – стоит только задуматься.

Танька и Данила уже ждали у подъезда. Подруга смотрела на меня настороженно, видимо, ожидая дальнейших фортелей. И не ошиблась.

Почти одновременно со мной к нам подошел запыхавшийся Костик, и вся троица уставилась на меня. Прежде я бы смутилась, но в нынешнем состоянии не почувствовала ничего.

– Пойдемте в кафе, – сказала я и сама взяла Костика под руку.

Кафе «Северина» находилось совсем недалеко от моего дома, и там всегда можно полакомиться прекрасным мороженым.

– Возьми мне фисташкового, а еще ванильный коктейль, – велела я Костику, усаживаясь за круглый столик.

Танька отмахнулась от Данилы, пытавшегося узнать, какое мороженое она предпочитает, и, отослав его выбрать что-нибудь на свой вкус, повернулась ко мне.

– Верка! Что с тобой, ты сама на себя не похожа! – быстро зашептала она.

Я пожала плечами. Анестезия действовала безотказно. Никакой боли, никаких сожалений.

– Все нормуль, не парься. Теперь я всегда такой буду.

– Такой?.. Ты себя в зеркале видела?

На стене напротив нас висело большое зеркало.

Я встала со стула и подошла поближе. Ну, здравствуй, нынешняя я. На меня смотрела незнакомая симпатичная брюнетка в провоцирующе короткой юбке и черной водолазке. На шее – простой грубый серебряный кулон. Очень ярко и стильно. У нее было мое и в то же время совершенно не мое лицо. Даже не из-за непривычно яркого макияжа – само выражение оказалось другим. Застывший чужой взгляд скрестился с моим как шпаги в поединке.

– А в чем дело? Меня все устраивает, – я вернулась за столик.

Танька только досадливо махнула рукой.

Мы молчали все время, пока парни не принесли нам заказ. Таньке досталось клубничное мороженое, она его терпеть не может. Сама виновата – нужно было нормально заказать вместо того, чтобы доверяться чужому вкусу. Впрочем, сила любви велика. Танька ела свое мороженое, почти не поднимая взгляд от креманки. Она молчала, меня же, напротив, будто прорвало. Я болтала о всякой ерунде и сама не понимая, что именно говорю.

– Ты прикольная девчонка, Ника. Я даже не знал, что ты такая, – сказал Костик, обнимая меня за талию, когда мы выходили из кафе.

Я не отстранилась. Надо же: Ника! Ну да, такой мне подходит только это имя.

Зеркальная дверь услужливо отразила нас обоих, и я опять подумала, что совершенно не узнаю себя.

Кир стоял перед зеркалом и смотрел на свое отражение. Темно-русые волосы, немного не доходящие до довольно узких плеч, тонкие кисти рук и внимательные серые глаза – темные, цвета мокрого асфальта. Все было как всегда и вместе с тем по-новому, словно Кирилл изменился, но не на поверхности, а где-то глубоко внутри. Нет, он не превратился в человека-паука, у него не выросла третья рука и не открылся во лбу третий глаз, он просто то ли повзрослел, то ли отбросил нечто мешающее, ненужное.

Кир взмахнул головой, так, что прядь волос упала ему на лоб, и состроил отражению гримасу. Мол, вот и хорошо, теперь мы с тобой свои люди.

– Ты никуда не опаздываешь? – спросил папа, выглядывая из ванной. Он как раз одевался на работу, однако выглядел собранным и бодрым. Кирилл частенько завидовал умению отца быть презентабельным и аккуратным в любых обстоятельствах, даже только-только встав с постели.

– Уже ухожу!

Кир подхватил сумку и выскочил из квартиры. Дожидаться лифта ему не хотелось, и он, прыгая через ступеньки, спустился с десятого этажа пешком.

Уже у самой школы он заметил Сашку.

– Эх, привет! – окликнул Кир, догоняя приятеля.

– Привет. Сашка быстро взглянул на Кира, но тут же поспешно отвел глаза.

«Странный он какой-то сегодня, – подумал Кирилл, – ну да ладно, все мы странные».

Тем временем они дошли до подъезда школы и остановились.

– Кстати, все хотел спросить, во сколько сегодня приходить? – спросил Кир, вспомнив, что Женек просил его договориться о времени репетиции.

– Понимаешь… – Сашкины глаза с интересом изучали обычную школьную стену, словно она являлась бог знает каким выдающимся произведением искусства, – похоже, ничего не получится…

– То есть? – не понял Кирилл. – Родители, что ли, дома?

Сашка поковырял землю носком ботинка. Видно было, что разговор ему неприятен и он предпочел бы его избежать. На покрасневшем прыщавом лице мелькнуло выражение, похожее на сомнение: а не согласиться ли с версией Кирилла и не закруглить ли на этом общение? Сашка шмыгнул носом, с непередаваемой, прямо-таки вселенской тоской взглянул на Кира и, тут же уставившись в асфальт, произнес: