Он пошел к выходу, но у двери остановился и обернулся.

– А какой у тебя размер ноги? Дело в том, что Лене моей подарили сапоги итальянские – очень крутые, но с размером ошиблись. Можно было бы продать через магазин, но эти сапоги стоят столько, что у нас в городке вряд ли кто их подымет…

– С размером мне не повело, товарищ подполковник. У меня тридцать пятый. В магазинах если что стоящее появляется, то только больших размеров. У твоей Лены какой?

– Тоже маленький. А сапоги тридцать девятого ей привезли. Так что, если у тебя есть на примете такая подружка…

– У меня подружек нет.

– Разве? – удивился участковый. – А мне говорили, что тебя видели с «дунькой».

– Какой еще Дунькой? – не поняла рестораторша.

– У которой костяная ручка и гарда. Перо такое. У тебя его видели.

– А-а, ты про ножик. Врут твои осведомители. Так я с ножами не хожу. Во-первых, у меня масть другая, а во‐вторых, и это на самом деле главное, я завязала. И мой тебе совет, Николай Степанович, ты не очень щеголяй знанием фени. Не поймут тебя люди. Сейчас на ней никто не болтает. Будешь к нынешним уркам с таким базаром подъезжать – за клоуна тебя примут. А приблудины я не ношу и не храню. Так и передай следаку московскому. Ведь это он тебя ко мне отправил?

– Да он по своим делам к нам, а ко мне по старой дружбе завернул.

– Нет у него никаких личных дел: его Вика давно уже за другим замужем.

– Что ты вдруг про учительницу вспомнила? – удивился Николай. – Это было давно и неправда к тому же. Что ты всякие сплетни собираешь?

– Прости, Николай Степанович, само как-то вырвалось. Твоего дружка потом уже с другой под ручку видели.

– И про это тоже распространяться не надо, а то ведь Кудеяров и обидеться может – а он теперь большой человек: из его кабинета Колыму видно.

Францев вернулся в зал, подошел к стойке и посмотрел на буфетчицу.

– Что, твой муж продал свою «Газель»? Не вижу его фургончик.

– В аренду сдал, – ответила Алена, – так он сам с ней в аренду сдался. На каком-то складе товар берет и развозит по точкам. Зарплата неплохая, только приходится делиться с боссом, который его туда пристроил, на него договор со складом оформлен… – Женщина обернулась, чтобы удостовериться, что никто не подсушивает, и все равно перешла на шепот: – А Кудеяров-то по какому делу приехал?

– По личному, – так же шепотом ответил Николай.

– Так у его Вики с Уманским все хорошо, если он думает…

– Что вы все бабы такие дуры! – возмутился участковый. – Если личное, а не служебное, значит, речь о девушке. А он ко мне примчался, чтобы отдохнуть. Пока лед не встал, можно и на рыбалочку смотаться. На спиннинг, конечно, поздновато и холодно, но на донку ловить самое то.

Францев положил на стойку визитку:

– Позвони, если вспомнишь что.

Алена кивнула молча, потом оглянулась и быстро бросила:

– Если что-то узнаю, скажу, – и добавила негромко: – Не для вас это делаю – для вашего друга. Он моего Сашку от тюрьмы спас, когда все думали, что это мой дурачок Алика Ашимова  [3] зарезал. Так что если уж не узнаю, то и никто вам больше помочь не сможет.

Он вышел за порог и прикрыл лицо ладонью: недолго пробыл в ресторане, но за это время поднялся ветер, который заметал мелкую белую крупу и остервенело бросал ее по сторонам. Николай поднял воротник куртки и огляделся – улица и площадь перед Домом культуры были пусты: для жителей городка очевидная такая перемена оказалась внезапной – теплый октябрь и ноябрь вдруг стали зимой. Хотя и эта крупа вряд ли задержится. Ничего не бывает надолго. Когда-то он, оттарабанив почти двадцать лет опером, чуть под суд не попал: слава богу, начальство статистику портить не захотело – отправило в область участковым, где он и собирался остаться и дождаться своей пенсии. Он сменил молодого и раннего, рвущегося на службу перспективного лейтенантика Пашу Кудеярова, который, как выяснилось, сам выследил и задержал двух убийц. Он тогда даже позавидовал парнишке, у которого было все впереди: и карьера, и вся жизнь. Тогда Францев и представить себе не мог, как изменится его жизнь, придет к нему то, о чем он и мечтать не мог, – любовь и счастье.

Теперь он спешил к жене, переполненный радостным ожиданием скорой встречи с любимой и с двумя маленькими людьми – дочкой и сыном.

Глава третья

Кудеяров позвонил Карсавину, и тот обрадовался.

– Ты здесь? Так давай прямо ко мне.

– Если только вечером: тут у меня дела.

– Ты случаем не по поводу убийства нашей Алечки?

– В том числе и по этому делу.

– Тогда тебе обязательно надо к нам заглянуть, потому что следствие проводилось абсолютно бездарно. Следователь какой-то странный – доверия не вызвал. Многие просто замкнулись, говорили потом, что он смотрел на них так, как будто они главные подозреваемые.

Шлагбаум был опущен, Павел вышел из салона и направился к будке охранника с тонированным стеклом, просунул в окошко руку с удостоверением и спросил:

– Разобрали, что там написано?

– Все ясно, – ответил мужской голос, – всегда буду вас пропускать.

«Ауди» не спеша катил по центральной улице коттеджного поселка, Кудеяров смотрел по сторонам: он не был здесь почти полтора года, но ничего не изменилось. Все те же красные кирпичные заборы, за которыми стоят особняки из красного кирпича.

Полтора года назад он примчался сюда, едва отпросившись у начальства, сказал, что на пару-тройку дней, чтобы проведать родителей, а пробыл почти неделю. Остался бы и на больший срок – нарвался бы на выговор, на лишение премии, на понижение в должности, но ему все сошло с рук. Остался бы и наплевал на все, только Марина сказала, что у нее сейчас нет времени на счастье, то есть на него, и ей надо лететь в Милан. Павел отвез любимую в аэропорт, видел, как она прошла регистрацию, после чего выехал на московскую трассу и погнал в столицу, выжимая из «Хонды» все, на что та была способна.

Ворота писательской резиденции были открыты, а сам Карсавин поджидал его на крыльце. Иван Андреевич спустился, чтобы его встретить, и обнял.

– Я скучал.

– А чего по мне скучать, я же не прекрасная дама?

– Дам мне хватает. Как раз сейчас одна сидит у меня в доме.

– Так я не вовремя?

– В самый раз: это Виолетта. Она все так же въедлива, как и раньше: ей хочется быть в курсе всего.

– Меня больше Люба интересует. Ведь это она обнаружила труп Черноудовой.

– Обнаружила, – подтвердил Иван Андреевич, – но вспоминать об этом не любит. Там же еще и соседка побывала. И Виолетта побывала, и наверняка еще кто-нибудь из любопытных местных женщин. А вот Люба, на мой взгляд, изменилась – стала еще более важной, чем была прежде.

– Это понятно: ведь ее муж возглавляет крупный банк.

– Да это все маска – какая из нее солидная дама! Ей бы только покрутиться в центре чего-нибудь такого. Они с Виолеттой, как всегда, стараются быть в курсе всего происходящего, – напомнил писатель.

– Но по убийству той девушки они ничего показать не смогли.

Иван Андреевич поежился.

– Ветер поднимается… Да и снег вроде… Хотя какой это снег: обычный зимний град – мелкий и подлый. – Карсавин посмотрел на следователя. – Может, все-таки в дом пройдем: у меня дровишки в камине потрескивают, тепло. Если ты к Марине планировал завернуть, то ее нет сейчас. Но можно…

– Я в курсе, – остановил собеседника Кудеяров, – Марина сейчас в Германии, и, когда вернется, сама не знает наверняка. Но у тебя сейчас посторонние, и я не хочу, чтобы кто-то слышал наш разговор. А с Виолеттой, если потребуется, я потом один на один побеседую.

Карсавин кивнул:

– Со мной чего говорить про эту девушку убитую. У меня не было с ней особого общения, здоровались разве что… Хотя как-то забегала, и я ей книжку подарил. Аля была очень обаятельной девочкой. Собачек любила… У нас в поселке собака почти в каждом доме, даже я собирался брать, но потом передумал. Во-первых, я выпиваю. Порой бывает, что и работаю без продыху, когда, как говорится, муза посещает. Бываю занят и по другим причинам, могу отъехать на пару-тройку дней, а кому тогда с собачкой на прогулку выходить… Правда, Алечка помогала таким, как я, – чужих собак выгуливала…