– Не могу. Это противоречит моему характеру, – серьезно сказала Серафима. – Оглядываясь назад, я вижу осуждающие лики предков. Бабка на Соловках сгинула, а крест с шеи не сняла.

– Так то крест, и бабка была староверкой, а ты ни в черта, ни в бога не веруешь, а вот если будешь на диване лежать, то с предками встретишься раньше времени.

– Я не лежу на диване, – обиделась Серафима. – Я думаю.

– О чем, интересно?

– О спасении живота своего. И тут ты по справедливости мне помочь должен, – повернулась она к Владимиру Петровичу. – Скажи-ка, есть в городе человек, способный посадить братанов Катковых на задницу?

– В данном конкретном случае? Наверное, есть.

– То, что мне надо!

– Серафима, – нахмурился он. – Я тебе уже говорил и опять скажу: женщина, если она не совсем дура, должна держаться от бандитов подальше, лучше всего и вовсе не знать об их существовании. Я ясно выразился? Кстати, пословицу вспомнил: из огня да в полымя. Знаешь такую?

– Ты мне друг? – спросила Серафима, опустив глаза долу. – Должен ты мне помочь? Сыщи человека, а там я уж как-нибудь сама…

– Представляю…

– Есть такой человек?

– Ну, есть… и что? Вместо одного бандюги будешь должна двум.

– Я все по-умному оформлю, на свой женский манер. Да мужику за счастье услужить женщине. Давай колись: кто, где найти?

– Циркач. Из молодых. Злой, голодный. Каток ему как кость в горле.

– Молодой? Годков ему сколько?

– Лет двадцать пять.

– Черт, – выругалась Серафима. – Я для него несколько старовата. В том смысле, чтобы являться венцом творения божьего… – Тут взгляд ее наткнулся на меня. Серафима задумалась, а Владимир Петрович насторожился.

– Ты что сейчас говорила? Не дам родную племянницу на поругание плешивому бизнесмену? А бандиту подсовываешь? – сказал он.

– Очень даже далека от этого. Нам требуется романтический образ, гений чистой красоты, при виде которого мужик продаст нательный крест и бессмертную душу.

– Белая горячка, – развеселился Владимир Петрович.

– Ты меня имеешь в виду как «гения» и «образ»? – спросила я.

– Конечно.

– Серафима, – сказала я. – Это волюнтаризм. Я этих стриженых до смерти боюсь и совершенно не знаю, как себя с ними вести.

– Постыдилась бы говорить такое, ты ж актриса.

– Смею заметить, – вмешался Владимир Петрович, – что мы не в театре. Там в худшем случае освищут, а здесь и головы лишат.

– Вот именно, – радуясь поддержке, кивнула я.

– Эх, а еще Марию Стюарт изображать хочешь. С заячьей-то душой королеву-мученицу не сыграешь.

– Это шантаж, – разозлилась я.

– Мне можно, я тетка. Ну? Давайте попробуем доказать, что мы чего-то стоим.

– Я совершенно не представляю… – жалобно начала я.

– Принципиальное согласие, – перебила меня тетка.

– Серафима, это глупо, безответственно и опасно.

– Ну?

– Считай, я в деле, – выдохнула я, опускаясь в кресло.

– Дурочки, – покачал головой Владимир Петрович, направляясь к двери. – Подумайте насчет денег, и я прикину, чем могу помочь.

– Вовка, – позвала Серафима, – знаешь, что тебе надо? Встряхнуться. Ты ж был отчаянным мужиком.

– Был, да сплыл.

– Ничто не проходит бесследно…

– Эту цитату можно трактовать двояко.

– Хорошая афера пойдет тебе на пользу.

– Я не имею права быть аферистом.

– А ты на работе отпуск возьми. Завтра у тебя выходной?

– Выходной.

– Значит, в десять ноль-ноль – производственное совещание на моей кухне. Об этом Циркаче я должна знать все, как старушка соседка.

– Думай, где деньги взять, – сказал на прощание Владимир Петрович и удалился.

Серафима, необычайно взбодрившись, направилась в ванную, откуда вернулась цветущей и сияющей, и потащила меня в ресторан, отмечать мой приезд и начало военной кампании.

– Он не придет, – убежденно сказала я, глядя на часы.

– Вовка? Придет как миленький. Я его много лет знаю. Это сейчас он серый да облезлый, а душа прежней осталась. Можешь мне поверить. Бандюги его вконец доконали, оттого и раскис. Вечером сажает, утром выпускает, обо всех их делишках осведомлен, а упрятать этих деятелей куда следует не может. Он из-за этих гадов мужиком себя чувствовать перестал. Потому не упустит шанса насолить им как следует.

– Серафима, что-то я смутно вижу, как мы им насолим.

– А тебе и не надо. Твое дело быть недосягаемо прекрасной. Отважные рыцари скрестят копья…

– Никакие не рыцари, а бандиты, и меня это очень тревожит.

– Я с тобой, не боись!

– С тобой я еще больше боюсь.

Без двух минут десять в дверь постучали. Я кинулась открывать. На пороге стоял Владимир Петрович. Подозрительно помолодевший. В преддверии дневной жары вместо серого костюма он облачился в джинсы и футболку, мало того, он подстригся. Азартный блеск в глазах я отнесла на счет выходного и хорошего настроения. В целом он выглядел очень неплохо, я бы даже сказала, «интересно».

– Где генерал? – спросил он.

Мы отправились к Серафиме. Та при виде давнего друга свистнула и сказала:

– Ты часом не влюбился?

– У меня выходной – это раз, я пришел в гости к двум красивым женщинам – это два, сегодня мой день рождения – это три.

– О господи, – простонала Серафима. – Я ж забыла совсем, прости непутевую, это все неприятности. Лика, собирай на стол, а я пойду чего-нибудь пошарю.

Пока я собирала на стол, тетка вернулась, держа в руках красиво оформленную коробку с набором для бритья. Из чего я сделала вывод, что подарок для дорогого друга был припасен заранее. Пока они поздравлялись и обнимались, я вспомнила про кружку, что привезла в виде презента своей неразумной тетушке, да так и не вручила из-за свалившихся на нашу голову неприятностей. В общем, я не ударила в грязь лицом и тоже поздравила Владимира Петровича. Как тот не прослезился, ума не приложу. Но остался очень доволен. Мы сели за стол, выпили, как полагается, за его здоровье и целых полчаса говорили только об имениннике. Через тридцать минут тетка Серафима, решив, что этикет соблюден, вернула нас к мрачной действительности.

– Что ж, пора поговорить о деле.

– О деле так о деле, – хмыкнул Володя. – Итак, Правдин Сергей Константинович, по кличке Циркач, двадцать шесть лет, не судим, женат, дочь пяти лет, жена домохозяйка.

– И что? – нахмурилась Серафима.

– А чего ты хотела? Слушай дальше. Отец и мать алкоголики, парня воспитывала парализованная бабушка. Объяснять, что это значит? Хорошо учился. От соседей и учителей отзывы только положительные. В настоящее время ни с родителями, ни с запойной сестрой отношений не поддерживает. Женился очень рано, супруга старше его на пять лет. Знают друг друга с детства, в одном дворе росли.

– Уже кое-что, – вздохнула Серафима.

– Имеет репутацию серьезного, умного, сдержанного и весьма опасного человека.

– Это в двадцать-то шесть лет? – удивилась тетка.

– Я тебя сейчас еще не так обрадую. Циркач в своем роде бандит редкий. Отличный семьянин. К женщинам равнодушен, любовницы не имеет, шлюх терпеть не может, надо полагать, сказывается суровое детство. В бане и то без баб парится.

– Это уж вовсе никуда не годится, – закручинилась Серафима.

– Чем богаты…

– А почему у него кличка такая странная? – спросила я. – Он что, в цирке работает?

– Циркачом его прозвали после того, как прошелся по карнизу девятого этажа.

– По нужде или так, для удовольствия? – спросила тетушка.

– От милиции уходил. А мог бы не суетиться, переночевать у нас, а с утра домой. Гонор, одним словом. В общем, ушел и получил кличку Циркач. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Извините, девочки, лично я за вами хоть на край света, но на чем вы Серегу Правдина поймаете, ума не приложу.

– Какая у него, однако, фамилия для бандита, – покачала головой Серафима.

– Ага, как на заказ, – согласился Владимир Петрович.

Я хранила молчание. Задача была явно невыполнимой, и я втайне радовалась. А зря.