Давыдов подошел, наклонился, посмотрел, протянул руку… Так и есть – полбочки песка еще осталось.

– Хороший песок, однако. В какой-нибудь Анталье на пляже не отказались бы от такого песка… – Хмыкнув, Дэн перевел взгляд и тут же застыл, словно почуявший близкую добычу зверь!

Сразу за бочкой валялась дорожная сумка. Матерчатый такой саквояж, довольно объемистый, из тех, что обычно берут с собой в дорогу коммивояжеры средней руки. Лежал саквояж странно – на боку, криво. Видно было, что его не просто поставили, а бросили кое-как, впопыхах. Убийца спешно ретировался? Или все наоборот, своим появлением он кого-то спугнул, какого-нибудь местного клошара? Впрочем, что гадать?

Хмыкнув, молодой человек перенес находку на скамью – под свет, раскрыл и невольно ахнул: на дне саквояжа тускло блестели литые свинцовые шарики. Пули! Было их числом около дюжины, да еще оставалось место для бумажных патронов с порохом и порохового же туеска – на пистолетную полочку натрясти, для затравки.

Аккуратненько разложив находки на скамейке, Давыдов обшарил и нашитые на саквояж боковые карманы, в коих обнаружились два коротких шомпола и промасленная ветошь.

– Набор «Юный стрелок»! – довольно хмыкнул Денис. – Интересно, что же он пистолеты не выбросил? Пожалел? Или все же выбросил, если от кого-то бежал… Следы, следы! Еще бы поискать надобно.

Денис Васильевич исползал весь чердак, испачкав свои модные французские панталоны и сюртук, однако – напрасно. Кроме тех, первых (сапожных) следов и своих собственных никаких иных отпечатков на чердаке не имелось.

– Что же он, привидения испугался? Впрочем, почему «он»?

Действительно, почему? Убийцей вполне могла быть и женщина. Женщина, хорошо умеющая стрелять, после двенадцатого года не редкость. И не только в Москве, по всем западным губерниям. Как вот, к примеру, Сонечка… Уж та стреляла, дай бог любому драгуну!

Сонечка… Вспомнив свою прежнюю пассию, Давыдов взгрустнул. При расставании, случившемся не так уж и давно, Софья сказала ему твердое «нет». Да Денис и не настаивал, понимал, что юная леди совершенно права. Бывшей крепостной, шалившей когда-то по лесам, лучше было затеряться, выйдя замуж за не шибко умного стареющего помещика (такой как раз имелся на примете, и Сонечка вовсе не собиралась упускать свой шанс). Не о себе думала – о сыне, и Денис Васильевич ее хорошо понимал… И все же рана еще бередила сердце, даже несмотря на встречу с новым солнышком, прелестной Танечкой Ивановой. Положа руку на сердце, влюбчивым был Денис, ох влюбчивым!

Кстати, и Танечке вполне могла грозить нешуточная опасность! Ведь только что убили ее пусть не близкую, но подружку. Может, это маньяк? Может, он вообще убивает только балетных?

Устало глянув на оставленные улики, новоявленный сыщик распахнул ведущую на чердак дверь – кстати, приоткрытую – и вот там-то, на лестнице, обнаружил следы! Кто-то выпачкал лестницу черной липкой грязью… Стоял? Стала открываться дверь, и она скрипнула, вот как сейчас!

Убийца как раз только что произвел выстрелы, и перезарядить пистолеты не успел. Потому, исполнив свое черное дело, просто решил ретироваться, что с успехом и проделал, судя по всему. А пистолеты выбросил по пути… или, скорее, их подобрал тот, кто спугнул. Ага, как же! А где же тогда следы? Черт…

Тщательно осмотрев дверь, Давыдов погладил ладонью косяк, едва не зацепив занозу!

– А щербатинка-то свежая! – задумчиво протянул Дэн. – И, судя по следам, неведомый незнакомец здесь стоял… Уклонялся! От брошенных пистолетов! А что? Пистоль около двух кило весит, при удачном броске кого угодно можно на тот свет отправить. Ну или уж по крайней мере голову пробить, ага. Верно, так все и было… Что же доброхот сей за убийцею не погнался? Может, просто выскочил на улицу? Знал, где убивец выберется… Ну да, у лесов! Где же еще?

Прихватив найденную на чердаке добычу, Денис Васильевич как ни в чем не бывало спустился по лестнице на улицу, вполне справедливо полагая, что московские власти вряд ли оставят без последствия сие страшное дело, уж Аполлон Александрович Майков об этом позаботится! Останется лишь поделиться своими догадками с полицией, как и полагается всякому добропорядочному обывателю. Ну не самому же поквартирный обход делать? Генерал-майору сие как-то не пристало, на то нижние полицейские чины имеются.

Кликнув проезжавшего мимо «ваньку», Денис Васильевич велел ехать домой, на Пречистенку, да особо не гнать. Бравый гусар, не так давно возвратившийся из Парижа, все никак не мог насмотреться на красавицу Москву. Первопрестольная изрядно пострадала от пожара и бесчинств наполеоновской армии, но нынче возрождалась прямо на глазах, хорошела, становилась все краше и краше. Закопченный Кремль все еще хранил следы пожарища, однако разрушен все же не был, что же касаемо остальной Москвы, то почти вся она стояла в лесах.

Домом Давыдовых на Пречистенке нынче заправляла сестра Дениса Сашенька, особа еще незамужняя, но весьма умная и деятельная. Матушка же Елена Евдокимовна скончалась около полугода назад, батюшка покинул сей бренный мир еще раньше.

Слух о возвращении Дениса (считавшегося вообще-то в отпуске) весьма быстро пронесся по всем друзьям-приятелям гусара и поэта, который и сам немало способствовал этому, первым делом навестив старого своего друга князя Петра Андреевича Вяземского. Когда-то именно там, в старинном особняке Вяземских, заседал таинственный литературный кружок, именуемый дружеской артелью. Главную скрипку там, естественно, играл Давыдов, князь же Петруша считался еще поэтом неопытным, молодым и во все глаза смотрел в рот своему именитому другу. Окромя всех прочих в артель входили и другие, известные на Москве (и не только) люди: редактор «Вестника Европы» Василий Жуковский, поэты Константин Батюшков, Василий Пушкин и даже записной дуэлянт, картежник и гуляка граф Федор Толстой, за свои зарубежные эскапады прозванный Американцем. Личность, к слову, та еще: поговаривали, что он нечисто играет, да граф и сам не скрывал этого, похваляясь в узких дружеских кругах, что всегда играет наверняка, что лишь дураки надеются на счастье. Как бы то ни было, все же Американец был широк душой, образован и в своих друзьях души не чаял. Он-то с неделю назад и навестил Дениса сразу же по возвращении из Петербурга, где, по словам Вяземского, «таскал за броды охтинских купцов».

Нет, граф Федор не вошел и даже не вбежал в дом друга – он туда ворвался, влетел, шумный, лохматый, радостный:

– Ай, Денис, Денис! Как же я рад! Ну как же! А ты что тут сидишь, киснешь? Это не дело, брат. А ну-ка, давай-ка, на гульбище!

– Да устал я уже от гульбищ, – пряча улыбку, отмахнулся Давыдов.

– Устал? Ну и ладно. – Американец покладисто махнул рукой и тут же вновь засверкал глазами. – Тогда мы вот что… Тогда мы по искусству вдарим! Надеюсь, ты не против искусства?

– Да вообще-то не против.

– Тогда одевайся! Тотчас едем к Майкову, в Кунцево. У него там такие терпсихоры обитают, у-у-у!..

Так вот и оказался Денис Васильевич в загородном доме директора Императорских театров Аполлона Майкова. Прямо во дворе дома, точнее сказать – в саду, был выстроен бревенчатый домашний театр, где Давыдов впервые увидел Танечку. Тоненькая, с пепельно-дымчатыми волосами и густо-зеленым взором, она сразу же пробила насквозь трепетное сердце гусара.

Не отрывая взгляда от танцующей юной нимфы, Денис только и смог, что немеющими губами шепнуть, спросить:

– Кто это, Федя?

– А! Эта? Это Танечка Иванова, – ухмыльнулся граф. – Между прочим, наша новая балетная звезда!

– Вот как… А… А ты меня ей представишь?

– Всенепременно! О, да ты поплыл, друг.

Так вот и ворвалась в сердце Дениса новая пылкая любовь. Тут же сложились и стихи, словно сами собою: