Кофе обжег мне горло, и я слегка поперхнулась. Вторая ванная комната – это прекрасно, но триста девяносто? Наш беспорядочный дом имел свои недостатки, но он был бесплатным. Тони никогда не платил алиментов – я отказала ему в этом удовольствии. Вместо этого согласилась остаться в старом доме после его переезда к Кэрол. За пять лет, что мы с Бронвен прожили здесь одни, я отложила приличную сумму, которая в один прекрасный день пойдет на покупку нашего собственного дома. Мне требовалось всего-то еще несколько лет…

– А подешевле ничего нет?

– Это самая дешевая, мама. Разве только втиснуться в однокомнатную.

Я потерла глаза, живо представляя, как отложенные мной деньги стремительно засасывает воронка чужой ипотеки.

– Может, в завтрашней газете что-то будет.

– Завтра воскресенье. – Скользя пальцем по странице, Бронвен со знанием дела продолжала просматривать объявления. – По воскресеньям про недвижимость они не печатают.

Я воззрилась на нее, удивляясь, откуда одиннадцатилетнему ребенку известны такие вещи. Удивляясь, как ей удается сохранять такое спокойствие, когда у меня немилосердно сосет под ложечкой. Я взглянула на часы над холодильником. Предстояло еще полдня пытки. Затылок у меня просто одеревенел. Я повела плечами, чтобы ослабить напряжение, затем попыталась сосредоточиться на пальце дочери, прокладывавшем путь по лабиринту списка потенциального нового жилья.

Палец резко остановился. Бронвен внимательно на меня посмотрела:

– Ты без конца смотришь на часы. Мы куда-то едем?

– Адвокат твоего отца хочет увидеться со мной сегодня днем. Это не займет много времени. Я заброшу тебя на нетбол и очень скоро вернусь, чтобы забрать.

Глаза Бронвен расширились.

– Он что-то нам оставил?

Я пожала плечами, не желая возбуждать в ней надежды.

– Кэрол могла передумать насчет двадцати восьми дней. Она может пожелать, чтобы мы раньше освободили дом.

– Поедем вместе.

Я колебалась. Воскресенья, занятые некогда встречами с отцом, Бронвен проводила теперь в своей комнате – внимательно рассматривая их общие фотографии, перебирая памятные вещицы, отказываясь есть почти до вечера, когда покидала свое укрытие с красными глазами. Серьезная, как жрица. «Она оплакивала отца задолго до его смерти», – осознала я.

– Пожалуйста, мам. – Она умоляюще посмотрела на меня голубыми, как весенняя вода, глазами.

– Это будет скучно.

– Пожалуйста.

Я вздохнула. Кэрол намекнула, что Бронвен будет хорошо обеспечена. Что бы там Тони ей ни оставил, это не возместит ущерб, который он нанес, устранившись из ее жизни. Но может послужить желанным утешением. Я молилась, чтобы он оставил ей что-то удивительное, чтобы Бронвен поняла – он действительно ее любил.

– Хорошо, – согласилась я. – Только не сильно обольщайся.

– Мэгпай-Крик?

Сердце у меня ёкнуло. Там умер Тони, и, внезапно охваченная дурным предчувствием, я поняла, что этот городок, видимо, значил для него больше, чем случайное место назначения. Я вспомнила статью в «Курьер-мейл» о найденных в запруде человеческих останках и спросила себя, не слишком ли поспешно отбросила связь между этими фактами.

Я прочистила горло.

– Это в Квинсленде, да?

Сидевшая за громадным дубовым столом Марго тепло улыбнулась.

– Примерно час на юго-запад от Брисбена. Очень красивые места, мне говорили. В основном сельскохозяйственные земли, но есть и живописные вулканические горы, которые вызывают большой интерес у туристов. Городок маленький, но в нем есть процветающее художественное сообщество и несколько отмеченных наградами кафе, а также обычные блага цивилизации.

Бронвен сидела на кожаном стуле рядом со мной, подавшись вперед, пристально глядя на лицо адвоката. Девочка выглядела старше своих одиннадцати лет: может, из-за темно-синего платья и нарядных черных сандалий, надетых по ее настоянию. Она, возможно, повеселела от новости об отцовском наследстве. Значительный трастовый фонд, доступ к которому она получит, когда ей исполнится двадцать один год, и огромная, выдержанная в нежных тонах акварель, изображающая малиновку, которой она давно восхищалась.

Но самое поразительное Тони оставил мне.

– Дом, – восхитилась я, неловко поерзав на стуле. Я не могла не гадать, нет ли здесь подвоха. – А как же жена Тони?

Марго кивнула:

– Кэрол удовлетворена решением Тони; она проинформировала нас, что не станет опротестовывать завещание. Итак… Тони оставил ключи на хранении в нашем офисе. Процесс официального утверждения завещания должен занять около месяца, после чего ключи и все документы будут переданы вам. А пока вы, возможно, захотите узнать немного больше об этом владении?

– Конечно.

Марго открыла папку.

– Изначально Торнвуд принадлежал деду Тони, но, полагаю, вы это уже знаете?

Я покачала головой:

– Впервые об этом слышу.

– Что ж, у вас есть все возможности сполна им насладиться, – проговорила она, достала большую цветную фотографию и положила ее перед нами на стол. – Это усадьба. Роскошная, правда? Ее построили в тридцать шестом году, классический дом старого Квинсленда, с четырьмя спальнями. Он полностью меблирован. Насколько я понимаю, Тони решил ничего не менять в поместье по личным причинам. Там есть огород, сад, доступ к ручью… На окружающих поместье холмах сохранился маленький домик, который, видимо, был настоящей хижиной первых поселенцев, построенной, по всей вероятности, в конце девятнадцатого века.

Снимок запечатлел великолепную резиденцию с тенистой верандой, шедшей вокруг всего дома. Двойные эркеры с витражными стеклами, а по краю карниза – фестоны чугунного кружева. Окружающий сад представлял собой лабиринт из древовидных гортензий и кустов лаванды, а по травянистому склону вилась, поднимаясь к широкой гостеприимной лестнице, кирпичная дорожка. На лужайке, где стояла увитая розами дивная старая беседка в темно-красных кляксах цветов, плясали пятна солнечного света.

– Дом сам по себе великолепен, – продолжала Марго, – но, как у любой собственности, подлинной ценностью является земля. Общая площадь поместья две тысячи пятьсот акров… немногим более тысячи гектаров. К владениям примыкают две другие большие фермы, но бо́льшая часть территории соседствует с Национальным парком Гоуэр. У вас двести акров пастбищ с плодородными темными почвами, запрудами, оградами, непересыхающим ручьем… И, согласно отчету, там потрясающие виды.

Бронвен вздохнула.

– Мам, он идеален.

– Мы не собираемся там жить, – поспешила возразить я.

– Но, мама…

– Мы продадим его и купим себе жилье здесь, в Мельбурне.

Бронвен скорбно на меня взглянула, но я проигнорировала ее и вернулась к фотографии. После смерти Тони я поклялась забыть его… ради себя и ради Бронвен; как это возможно, если мы будем жить в доме его деда? Старое поместье выглядело огромным, запутанным и таинственным. Наверное, полным тайн, изобилующим привидениями, насыщенное воспоминаниями других людей.

Воспоминаниями Тони.

Марго достала еще одну фотографию: снимок с высоты, на котором видно было, что поместье имеет форму сердца и все заросло деревьями. Участок расчищенного пастбища шел по самой южной границе – зеленое лоскутное одеяло, сшитое заборами и усеянное коричневыми пятнышками запруд. В центре снимка усадебный дом – прямоугольник железной крыши, окруженный разросшимися садами, которые взбирались на холм и исчезали в буше [2]. К северо-западу уходила гряда холмов, в основном лесистая, но виднелись и голые площадки, на которых из ржаво-красной земли выступали скальные выходы.

– Если вы все же передумаете и решите жить в Торнвуде, – сказала Марго, – работы там совсем немного. Почти все пастбища можно сдавать по договору в аренду, а значит, у вас будет дополнительный доход от фермерского скота, который будет пастись на вашей земле. Остальное – натуральный буш, поэтому, если не считать общего ухода за территорией вокруг дома, с такой собственностью вы можете просто сидеть и наслаждаться жизнью.