– А другого желания, ты, разумеется, загадать не можешь? – поинтересовалась я, поднимаясь с пола и отряхивая никому невидимые пылинки с темно-зеленой юбки.

– Раз ты проиграла, Люцина, я имею право…

– Знаю, знаю!

Я недовольно фыркнула, посмотрела на ухмыляющегося Ирия. Волосы светлые, почти льняные падают неровными прядками на плечи, озорные голубые глаза сверкают, а небрежный жест, которым он поправил плащ, лежащий на полу, свел с ума не одну сотню красавиц.

– И все же…

– Даже не думай! Я не откажусь от такой… потехи.

Я схватила кочергу, намереваясь напомнить этому… этому… в общем, этому, что я вообще-то ведьма. Грозная, непобедимая темная ведьма!

– Которая только что поиграла мне в карты желание! – расхохотался Ирий, показывая на рассыпанную колоду.

Ненавижу, когда он читает мои мысли!

– Ты жульничал! – возмутилась я, сжимая в руке кочергу и не желая с ней расставаться.

– А вот и нет!

– А вот и да!

Я гневно уставилась на Ирия, который явно едва сдерживал смех.

– Карты-то заколдованные! – напомнил он, собирая колоду со своего плаща, который во время игры служил нам своеобразным покрывалом.

Неподалеку стояли две глиняные кружки с выпитым сбитнем, и карты лежали почему-то даже на них.

– Ты… ты…

– Я даже вина не прихватил, Люцина! – возмущенно заметил Ирий.

– Это почему же?

– Чтобы у тебя не было повода отказаться. А то я тебя знаю… Скажешь, подпоил. И моя победа сразу станет недействительной.

Я прикусила губу, задумчиво рассматривая друга и уплывая в воспоминания пятнадцатилетней давности. В тот момент, когда моя жизнь изменилась, и не окажись рядом Ирия, не знаю, чтобы со мной стало.

Мне исполнилось пять, когда мы встретились. Я была любимой и единственной дочерью в семье лесоруба и ткачихи. Помню светлый просторный дом, где мы жили с мамой и папой, и куда каждое утро заглядывало солнце. В нем всегда пахло свежим хлебом, тканью и деревом. Родные, любимые запахи, которые ни чем не заменишь. А потом в одно мгновение все изменилось. В нашу деревню пришла чума. И моих родителей не стало. И люди, те немногие выжившие, ослепленные ужасом и страхом перед болезнью, сжигали дома, где царила смерть.

Из огня, в котором я оказалась, меня вытащил Ирий, сын менестреля, оказавшейся в наших краях. И я бы рада сказать, что Ирий со своим отцом выбрали неудачное время для посещения нашей деревни, но без них меня бы уже не было. Страх ослепляет людей, лишает воли. Особенно, если это страх смерти.

Выяснив, что родных у меня не осталось, Ганс, отец Ирия, взял с собой странствовать. Чудесное это было время! Бесконечные дороги, по которым можно было просто идти и не думать, что ждет дальше. Полевые цветы, аромат которых дурманил голову. Пестрые бабочки и сине-зеленые стрекозы у рек, на которые я была готова любоваться вечность. И рядом – восьмилетний Ирий, ставший мне братом и другом, знавший безумно много сказок и готовый уберечь от любой беды.

Мы ходили из города в город. Ирий крутил шарманку и играл на лютне, я собирала в красную шапку монетки, которые платили люди, а Ганс… Ганс пел. Так, что птицы заслушивались, умолкали. Его голос звенел, словно чистая струна на ветру. И казалось, само время замирает, чтобы растянуть мгновения, а высшие силы на небесах, становятся ближе. У Ганса был… талант. Хотя нет, это неподходящее слово. У отца Ирия был Дар. Он получил его от одной феи, в которую когда-то влюбился, и ждал часа, чтобы передать Ирию. Фея, кстати, оказалась ветреной и не ответила на чувства Ганса. Да и родившийся сын, не унаследовавший дара к магии, ей был не нужен. Странное, конечно, отношение к своему ребенку, неправильное. Но я уже знала, что в жизни случается и не такое.

Голос же, наделенный магией, спас Ганса и Ирия от голодной смерти. Ганс мог любого убедить в чем угодно. Правда, пользовался этим редко.

– Темное это дело, Люцина, – однажды сказал он, когда мы впервые остались без денег, и я предложила Гансу уговорить кого-нибудь отдать нам кошелек. – Душа от этого чернеет.

Он покосился на полупустой мешок, в котором из еды мало что осталось, покачал головой. Обычно мы не бедствовали и неплохо зарабатывали. Зимой даже снимали домик в какой-нибудь деревне. Ганс отправлялся на охоту, мы с Ирием хозяйничали, чувствуя себя взрослыми. И полагаю, могли так жить постоянно, имея собственный угол. Но нам нравилась жизнь странников. Сидя дома нельзя увидеть мир, наблюдать за людьми, наслаждаться раздольем долин. И этот случай был, пожалуй, единственным, когда мы оказались на грани нищеты.

– Никогда никого не обманывай, Люцина, как бы ни хотелось и чтобы ни случилось, – наставлял Ганс, прерывая рассказ о травах, которые мы собирали по пути, сушили и продавали в городе, чтобы иметь небольшой запас денег.

Да-да, был у человека, заменившего мне отца, и такой талант!

– И не плыви по течению. Свою судьбу ты вершишь сама. И выбор есть всегда.

А потом Ганса не стало. На тот момент мне исполнилось пятнадцать, а Ирию восемнадцать. На нас напали в лесу, когда мы, покинув городскую ярмарку, отправились дальше. И ладно бы разбойники! С ними бы мы справились. У Ганса же есть зачарованный голос. Но против черной ведьмы, оказавшейся у нас на пути, он не помог.

И еще выяснилось, что перемена места для Ганса – это возможность уйти от погони. Нет, он никого не обманывал и не предавал, просто ведьме нужна была сила. И она учуяла ее в заезжем менестреле двадцать лет назад в одном из городов, где Ганс пел, выслеживала, искала слабости.

Нашла. Защищая нас с Ирием, Ганс и погиб от чар злой ведьмы. Та не учла только одного... Светлый дар феи не станет служить тьме. И он перешел почему-то ко мне, а не к Ирию. Тогда я не поняла причин происходящего, не вспомнила, что свет выбирает человека сам. И почему так – не могут объяснить даже боги. И вместе с этим даром – даром голоса у меня появились еще и крылья. Всегда думала, что феями рождаются, а оказывается, волшебство может быть и таким.

Пока я пораженно замерла, упустила момент, и ведьма подставила к горлу Ирия нож. И, ухмыляясь, предложила обмен. Крылья взамен жизни того, кто стал самым близким человеком на свете. Друг не соглашался, запрещал, кричал и ругался, скованный магией, когда я развернулась к ведьме спиной, подставляя крылья. И никогда не думала, насколько больно отдавать то, что никогда не было твоим.

Ирий, с которого спали чары, пустил ведьме стрелу в сердцу. И опоздал-то всего на мгновение… Крылья, которых никогда не вернуть, растаяли в воздухе. А вот голос… голос остался. Стал моим проклятием. И я бы рада была от него избавиться, только даже ведунья, у которой мы с Ирием потом побывали, заплатив десять золотых – целое состояние, сказала, что дар петь мне никому не передать. Он под действием чар феи, в которых я так и не разобралась, стал частью меня. И растает, когда умру.

Как же я этот дар, погубивший Ганса, ненавидела! И только Ирий меня утешал и поддерживал. Мой друг. Мой брат. Единственный, кому я могу доверять.

– Люцина, ты о чем задумалась? – тихо спросил он, обнимая.

– Так… Кое-что вспомнила.

Ирий вздохнул. Знал, о чем я думаю.

– Все же хорошо сложилось.

Еще бы!

После смерти Ганса мы какое-то время бродили по городам, зарабатывая себе на жизнь. Петь я так и не рискнула, боялась еще какой-нибудь сумасшедшей ведьмы, которая случайно встретится и погубит нас с Ирием. Тогда я не понимала, что тоже стала ведьмой, и учуять меня любая из них, так же, как и забрать дар, не сможет. Даже если убьет.

Так бы мы, наверное, и странствовали всю жизнь, если бы четыре года назад Ирию не удалось поучаствовать в конкурсе музыкантов, где он одержал безоговорочную победу. И для нее ему были не нужны чары! Просто музыка – это тоже магия, и она рождается из глубины души. И король, мудрый и строгий, тронутый до слез игрой Ирия, сделал его главным придворным музыкантом.