В конце концов, Бен-али, сам себе удивляясь, выложил за неё непомерную, по его меркам, сумму, и перекинул ковёр с принцессой через седло.

*     *      *

В Караван-сарае, где стояли его верблюды, и хранился товар, в своей каморке Бен развернул ковёр и долго рассматривал девушку… Её выпуклые тёмные губы и узкое вытянутое лицо были своеобразно красивым. Девушка не шевелилась, и смотрела на заросшее бородой, морщинистое и сухое лицо Бена-али тусклым, ничего не выражающим взглядом.

Ещё третьего дня она, спокойная и счастливая, гуляла по цветущей весенней саванне вблизи большого селения, в котором правил её отец, великий вождь Мганма. У неё были служанки, и были женихи, и звали её Нкозана, что означало «принцесса». Она метко стреляла из лука, который подарил ей отец, и из дорогих винтовок, которые в селении были только у вождя, и могла с плеча глубоко загнать в ствол дерева тяжёлое копьё. Она была сильна, молода, красива и свободна. И отец, наконец, оповестил всех, что пришла пора её сватать.

И вот её подстерегли и украли… Теперь она поняла, кто это сделал: это были мужчины из соседнего селения, которых подговорил их односельчанин, Бота, один из её женихов, который к ней сватался, и которому она с усмешкой отказала.

Зачем ей чужак, когда ей нравился свой парень, Бвана – красавец, силач и прекрасный охотник из своего племени!

Однажды, когда они бродили с ним вдвоём в зарослях, она, вопреки строгим правилам для девушек, как бы нечаянно, развязала на нём набедренную повязку: ей хотелось посмотреть на его «тигра». Она ведь дочь вождя, и все эти девичьи правила не для неё.

«Тигр» у Бвана был красив и силён, как и он сам. О, как он поднялся ей навстречу!.. Она так удивилась, что не удержалась и взялась за него рукой. Бвана смеялся её удивлению и сказал: «Поцелуй его, Нкоза! Раз тебе хочется…» Она совсем недолго целовала «тигра», совсем чуть-чуть, как вдруг в лицо ей плеснули струйки его белого семени. Она засмеялась, вскочила и кинулась бежать, а Бвана, издав боевой клич, пустился за нею… В тот раз они, влюблённые и счастливые, носились по саванне до самого заката, пока вдали не послышался вечерний рык льва, устраивавшего свой прайд на ночь, и на реке не закричал сонный гиппопо…

О, Бвана, где ты?.. Приди же скорее и посмотри, что делают с твоею Нкозой! Эти мерзкие, страшные бородатые арабы… Освободи меня, Бвана!

*     *     *

Когда Бен-али, исполнившись вожделением, придавил ладонями её выпуклые груди и навис над нею, сильная рука неожиданно захватила его длинную бороду у подбородка и резко пригнула его голову к земле. Девушка приблизила к нему вплотную иссиня-чёрное лицо, ощерилась белоснежными зубами и злобно зашипела, готовая вцепиться в горло.

Бен в испуге отпрянул, в озлоблении выхватил нож и приставил к её длинной шее... «Ты что, шлюха? – гортанно закричал он. – Смерти хочешь?! Я тебя купил! Ты моя собственность!!» Но чёрная девушка уже отвернулась и равнодушно смотрела в сторону. Да и поняла ли она его?

Бедуин Бен посидел над нею, тяжело дыша, потом спрятал нож, поднялся. Желание исчезло… От это чёрной можно ожидать чего угодно, и в самый неподходящий момент. Но он всё равно её отведает! Хотя бы для этого пришлось спустить с неё всю шкуру. Когда это настоящий бедуин отступал перед женщиной? Хоть чёрной, хоть белой, хоть жёлтой… А плоть, не зависимо от цвета, есть плоть: она нужна для удовольствий.

*     *      *

…Несколько невольниц, закутанные в бурнусы, сидят между горбами верблюдов, сидят смирно, покорно, чем радуют сердце Бена-Али. Они смирились со своею участью, и хозяин для них теперь – всё: и защитник, и кормилец. На стоянках, если он потребует, каждая отдастся ему беспрекословно, пусть и на глазах у погонщиков - в пустыне спрятаться негде. Только одна из них, чёрная, не делает этого… Хотя Бен уламывал её по всякому, и лаской, и силой. Нет! Она непреклонна, тверда как эбеновое дерево.

Да что же это?.. Он не хозяин купленному им товару?? Где это видано в странах Магриба? Бен-Али сидит на последнем верблюде, смотрит на чёрную принцессу, едущую впереди, и злоба в нём сливается с похотью. Печёт солнце, но дует и ветерок… Западный ветерок, нехороший. Как бы не принёс он песчаную бурю, этот ветерок. Тогда за сохранность каравана и людей никто не даст ни гроша…

После полудня Бен-Али объявил привал. Верблюдов положили; погонщики расстелили кошмы, достали бурдюки с водой, лепёшки, вяленое мясо. Отдельно от них расселись девушки-невольницы. Бен показал на них своему помощнику, главному погонщику Ахмеду, чтобы тот накормил. Ахмед достал из чересседельных сумок самое лучшее из еды – финики, вяленое мясо, лепёшки, кумыс, и отнёс невольницам. Девушки оживились, накинулись на еду.

Чёрная сидела среди них, но в стороне, сама по себе. К еде не притронулась… Она будет есть одна, последней, из того, что останется. Она презирает подачки…

Бен сказал погонщикам, что должен отъехать, вскочил в седло. Подъехал к невольницам, поманил к себе чёрнокожую. Она, не понимая, чего он хочет, поднялась с кошмы.

- Давай ко мне! В седло! – крикнул он, показывая жестами, что она должна влезть к нему на коня.

Она взглянула на него презрительно, помотала головой: зачем она полезет? Бен-Али зарычал гортанно, рассвирепел, отъехал в сторону. Потом резко развернулся и, пришпорив лошадь, поскакал прямо на стоявшую неподвижно чёрную принцессу. Она не сдвинулась, не отклонилась, стояла неподвижно…

Приближаясь, Бен резко свесился вниз, ловко подхватил стоящую чёрнокожую и перекинул её через седло, поперёк, так, что она и ахнуть не успела. Неспешно поскакал в пустыню, в сторону от каравана, усмиряя крутившуюся девку крепкими шлепками по заду. Вёз её, как куль с ковром.

  Отъехал недалеко, за бархан, остановился, скинул девку на песок, слез сам. Потом бросил на песок подседельную кошму, толкнул на неё чернокожую так, что та повалилась. Наклонился над ней, блестя бешеными глазами, вцепился в её бурнус, сдёрнул.

Она лежала на кошме голая, с отвращением глядя на своего насильника. Бен осклабил большие жёлтые зубы, вытащил нож. Она стала в ужасе отползать задом по песку, пятится. «Куда?! - крикнул он, подскочил, пнул в бок ногой. – Ко мне иди!» Потом, убрав нож, схватил её двумя руками, перевернул на живот. Хотел сесть ей на задницу, придавить, но она резко приподнялась на четвереньки, поднимая и мужчину, сбросила его.

Бен упал на песок и рассвирепел. Встав, выхватил из подседельной сумки длинный верблюжий бич, размотал его. Чёрнокожая хотела вскочить на ноги, но не успела: караванщик со свистом вытянул её бичом раз, потом другой… Она упала без звука, задохнувшись от боли; на чёрной коже вдоль тела вздулись два рубца толщиной в палец.

«Ещё хочешь?? – кричал бедуин. – Ещё?» И он вытянул её третий раз… Она завыла, глухо, утробно, перекатилась, пытаясь чем-то прикрыться... Бен-Али стоял над нею с бичом, чувствуя, что он подчинил эту строптивую суку. Он взял её за волосы, подтащил к кошме и снова бросил на живот. Она лежала, не шевелясь… Она подчинялась! Наконец-то он приручил эту чёрную королеву.

Он приподнял её за выпуклую крепкую задницу, поставил на колени: она не сопротивлялась… Она выжидала, готовилась! И когда он навалился сзади и схватил руками её груди, то получил удар локтем в лицо такой силы, что ощутил, как во рту хрустнули и надломились зубы, а нос расплющился и брызнул кровью. Какое-то время Бен-Али ничего не видел…