В 1807 г. решено было призывать также скопцов. Решение об этом было повторено в 1808 г.

Новый рекрутский набор проводился только в 1808 г., из расчета 5 рекрутов с 500 душ. Он должен был пойти на пополнение войск и был проведен 79-й набор из того же расчета. Назначено к сбору было 82 146 человек, собрано — около 60 тысяч.

Усиленные наборы продолжались и в 1810―1811 гг. в связи с угрозой новой войны с Францией. 80-й набор, из расчета 3 рекрута с 500 душ, дал 94 589 человек; 81-й набор (по 4 рекрута с 500 душ) дал 120 тысяч при расчете в 135 тысяч человек. В 1812 г. проводилось три набора. По чрезвычайному 82-му набору (2 рекрута с 500 душ) предполагалось собрать 70 тысяч человек. Вслед за ним начался 83-й набор (по 8 рекрутов с 500 душ), по которому предполагалось собрать 181 585 человек. Но так как из 18 207 944 податных душ 3 555 798 человек было на запятой французами территории, то собрать удалось только 166 563 человека. Вот почему в ноябре 1812 г. был проведен 84-й набор из расчета 8 рекрутов с 500 душ, лишь в Лифляндии 1 человек с 50 душ. Оп должен был дать 167 686 человек.

Таким образом, страна только за один год должна была поставить почти 420 тысяч рекрутов. Предельный возраст призываемых пришлось увеличить с 35 до 40 лет и разрешить принимать рекрутов с 18 лет. Кроме того, уменьшили предельный рост (на 2 вершка— около 9 см) и допустили прием рекрутов с телесными недостатками. Однако и этих мер было мало, поэтому вынуждены были снова обращаться к созыву народного ополчения.

К июню 1812 г. на западных границах России находились три армии.

1-й Западной армией командовал генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли. В ее состав входили 149 батальонов пехоты, 144 эскадрона конницы и 18 казачьих полков. Всего 127,5 тысячи человек при 559 орудиях.

2-й Западной армией командовал генерал от инфантерии князь Петр Иванович Багратион. В ее составе было 46 батальонов пехоты, 52 эскадрона конницы и 9 казачьих полков. Всего 39,5 тысяч человек.

Наконец, 3-й Обсервационной армией командовал генерал от инфантерии граф Александр Петрович Тормасов.

Эта армия прикрывала киевское направление и состояла из 54 бригад пехоты, 76 батальонов конницы и 10 казачьих полков. Всего 44 тысячи человек при 168 орудиях [8].

Итого, 211 тысяч человек при 906 орудиях. Такой большой армии с огромной огневой мощью никогда не было ни у Петра под Полтавой, ни у Румянцева, ни у Суворова.

Однако впервые в российской истории в армии не оказалось… главнокомандующего! Все командующие тремя армиями находились в одинаковом чине и не были подчинены друг другу. Ни у одного из них не было достаточного морального авторитета.

Барклай-де-Толли был умен и достаточно опытен в военном деле. Не берусь судить, действительно ли он сказал в 1807 г. в Мемеле известному историку Нибуру: «Если бы мне пришлось действовать против Наполеона, я вел бы отступательную борьбу, увлек бы грозную французскую армию в сердце России, даже на Москву, истощил бы и расстроил ее и, наконец, воспользовавшись суровым климатом, заставил бы Наполеона на берегах Волги найти вторую Полтаву»? Или это придумал Нибур задним числом? Но, увы, Барклай не только не пользовался авторитетом, но скорее был ненавидим русской частью генералитета и офицерства. Тут стоит заметить, что примерно половина наших генералов не были этническими русскими, и большинство их составляли немцы.

Багратион был храбр, но он был лишь превосходным исполнителем стратегических планов Суворова и Кутузова. Соответственно, о том, чтобы сделать его главнокомандующим, речь никогда не заходила. Наконец, Александр I не забыл его связи с «Екатериной III» (Великой княжной Екатериной Павловной).

Тормасов и подавно не годился в главнокомандующие. Большую роль в окружении царя играл прусский генерал Фуль (Пфуль).

По совету Фуля, Александр, не спросив ни Барклая, ни Багратиона, приказал устроить «укрепленный лагерь» в местечке Дриссе на Двине. По мысли Фуля, этот лагерь, где предполагалось сосредоточить до 120 тысяч человек, мог по своему срединному положению между двумя столбовыми дорогами воспрепятствовать Наполеону одинаково как идти на Петербург, так и на Москву. И когда Наполеон внезапно перешел через Неман, русской армии было велено отступать на Свенцяны, а оттуда в Дриссу.

«Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник», — категорически заявили в глаза Александру некоторые генералы посмелее, когда армия с царем и Барклаем во главе оказалась в Дриссе. «Русской армии грозит окружение и позорная капитуляция, Дрисский лагерь со своими мнимыми "укреплениями" не продержится и нескольких дней», — утверждали со всех сторон в окружении Александра.

Находившийся в небольших чинах при армии Барклая Клаузевиц, осмотревший и изучивший этот лагерь как раз перед вступлением туда 1-й русской армии, делает следующий вывод: «Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и, безразлично, было бы их 90 или 120 тысяч человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции».

Царь, по свидетельству очевидцев, прибыл в Вильно с твердым убеждением в пригодности плана Фуля. Однако все были против плана Фуля. Но никто ничего толкового не предлагал, кроме Барклая-дс-Толли, которого слушали мало. Оп советовал отступать, не идти на верный проигрыш генеральной битвы у границы.

Обстановка в штаб-квартире Александра I великолепно описана Львом Толстым. Оп ехидно подметил: «…во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта. Которой не было на военном совете в 1805-м году. — Это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон, и его страшным именем разрушали предположения один другого» [9].

Тут я хочу обратить внимание на состояние русских крепостей, судьба которых обычно выпадает из поля зрения наших историков, описывающих наполеоновские войны. С древних времен московские князья, а затем цари тратили огромные средства на строительство и модернизацию крепостей на западных рубежах. Екатерина Великая не стала уделять должного внимания крепостям, да и, честно говоря, нужды в этом особой не было. По почему Александр, который якобы защищал Россию от агрессора, не создал системы крепостей на западных границах своей империи? Наполеон быстро и эффектно завершал свои кампании разгромом в одной-двух битвах армий противника, но не любил осаждать крепости, и они иной раз защищались от французов по полгода, году и более.

И в 1812 г. мощные, хорошо укрепленные крепости могли надолго задержать Наполеона на западных рубежах. Но, увы, Динабург перестраивался, не был готов к обороне и был оставлен. Ковно, Гродно, Вильно имели лишь старинные (польские) укрепления и были сданы без боя. Смоленск по-прежнему числился крепостью, но только на бумаге.

В Бобруйске с 1810 по 1812 год наскоро построили девять земляных укреплений. И даже эти убогие укрепления позволили сравнительно небольшому гарнизону отбиваться от французов с июля по ноябрь 1812 г.

Плачевное состояние западных русских крепостей к

1812 г. — не результат нехватки средств в Военном министерстве и не просчет генералов. Это результат стратегии Александра I — наступать и воевать на чужой территории.

После переправы через Неман корпус Даву двинулся на Вильно. Вслед за ним пошла кавалерия Мюрата. Корпус Нея устремился к Скорули, а корпус Удино — к Янову. Днем 12 (24) июня в Ковно прибыл Наполеон.

Барклай выехал из Вильно 26 июня и пошел по направлению к Дрисскому укрепленному лагерю. Но уже когда он выходил из Вильно, и он сам, и Александр, и все окружающие царя были убеждены, что этот Дрисский лагерь — вздорная выдумка бездарного Фуля.