Развесив все, енот еще раз тяжело вздохнул и направился к баку. При его приближении крышка сама поднялась, и он стал мешать кипящее белье чисто обструганной палочкой.
Потом он отошел от бака и стал тыкать той же палочкой в тазы и ушаты, в которых что-то мокло.
- Ну как можно, как можно так неаккуратно обращаться со словами, бормотал он. - Ведь грязи-то, грязи-то - не оберешься. Хоть бы ктонибудь помнил, кто-нибудь бы жалел старого Нотю!
- Простите... - начала было Луша.
Но енот не обернулся. Он продолжал ворчать себе под нос:
- Уж полощешь-полощешь, отбеливаешь-отбеливаешь...
- Скажите, пожалуйста... - решился обратить на себя его внимание Ивушкин.
Нет, не обратил. Енот продолжал заниматься своим делом, как будто их вовсе рядом с ним и не было.
- Вот овсяный жмых! - выругалась Луша.
Енот отложил палку, медленно к ним повернулся.
- Как? Кто-то бранится? И где же? Прямо возле моего дома? Ну и дожил я, ну и дожил...
Видно было, что енот расстроился необычайно. Личико его сморщилось в тоскующую, обиженную гримаску, на глубоко спрятанных глазах навернулись слезы.
- Извините, - забормотали Ивушкин и Луша.
- Да что уж... - вздохнул енот.
- Мы не хотели вас расстраивать.
- Да ладно уж. Давайте знакомиться. Нотя. И можно на "ты", подружески.
- Отчего ты расстроился? - спросила его Луша после того, как они с Ивушкиным представились. - Я же ничего ужасного не сказала.
Старый Нотя опять вздохнул. Потом стал прислушиваться.
- Почему вы так странно тикаете? Тик-так, - сказал он задумчиво. Что это?
- Это не мы тикаем, - пояснила Луша. - Это тиканье просто к нам прицепилось, как запах. У нас дома так тикает время.
- Ах, время! - воскликнул енот. - Так вы нездешние! Не то бы вы поняли, отчего я расстроился!
- Мы и правда нездешние. И мы действительно не поняли, согласилась с ним Луша.
- Вот ведь какое дело, новые мои друзья, - начал рассказывать енот. - На всем свете так неаккуратно обращаются со словами! А ведь сказанное слово никуда не девается. Сказано - значит, оно уже есть.
- Ну и что? - подивился Ивушкин.
- А то, что слова бывают разные. Хорошие слова, немножко подержавшись возле земли, улетают на звезды и там превращаются в прекрасные цветы. Звезды радуются и начинают светить еще ярче. Это они так возвращают радость на землю. И тогда всем делается хорошо. Вы не думайте, что звезды просто так светят, от нечего делать. Чем больше чистого звездного света, тем лучше живется всему живому - людям, зверям, птицам, деревьям, кустам. Поэтому чем больше хороших, добрых, красивых слов говорится, тем радостнее всем.
- Вот это да! - подивился Ивушкин такому неожиданному обороту.
- Молчи, Ивушкин, не перебивай, - одернула его Луша.
- Да только беда, что плохих слов говорят почти столько же! вздохнул Нотя. - У одних плохое слово вылетает, потому что человек брякнул не подумавши, у других - потому что человек ночью во сне с бабушкой поссорился, у третьих душа невоспитанная. Да мало ли еще почему?
- Да ты-то что так расстраиваешься? Ведь не тебе же все плохие слова достаются! - сказал Ивушкин.
- Да как же не мне, когда мне! Плохие слова куда деваются?
- Куда? - полюбопытствовала Луша.
- Как только на земле кого-нибудь обидят или расстроят, так после этого слова сразу же летят на облака. И расплываются на них уродливыми грязными кляксами. Если не успеешь выстирать, такой безобразный, грязный дождь на землю польется - ужас!
- Так это ты облака стираешь, да? - изумился Ивушкин.
- Облака, - сокрушенно покачал головой Нотя. - Ловлю сачком - и стираю, и стираю. И развешиваю. И высушиваю. И отпускаю обратно на небо. Без передышки. Хоть бы люди поняли наконец, что плохое слово не просто так - брякнул, и до свидания. Это каждый раз - грязное пятно на чистом облаке, а бедному Ноте - работа, работа, работа.
Вода из бака стала убегать в костер. Поленья зашипели, Нотя пошел мешать облака палочкой.
- Нотя, - обратилась к еноту Луша. - Послушай, Нотя, как нам выйти к старой дуплистой иве?
- К иве? Да ведь отсюда к ней никакой дороги нет. А зачем она вам? - спросил Нотя.
- Ива подскажет нам, где искать сестру Летницу. Нам очень-очень нужен совет, как нам быть дальше, - сказал Ивушкин.
- Да, - сказал Нотя. - Сестра Летница все знает и может дать самый мудрый совет.
- Куда же нам идти отсюда, Нотя?
- Иву вам не найти. Вы и вправду заблудились.
- Как же нам быть? - с испугом спросил Ивушкин.
- Ничего, можно и другой дорогой пойти. Идите по той дороге, которая начинается прямо за моим домом. Идите себе и идите. На развилке увидите куст жимолости. Это очень воспитанный куст, который никогда не говорит плохих слов. Он мой друг. Скажите, мол, Нотя велел кланяться и просил показать вам, как дальше идти к сестре Летнице.
Ивушкин и Луша поблагодарили доброго Нотю и двинулись в путь.
- Только не верьте Развигору! - крикнул енот им вдогонку.
Но они его уже не слышали. И очень жаль. Потому что дальше было так.
Глава пятая
ЧУЖАЯ БЕДА
Сухая песчаная дорога начиналась действительно сразу же за домиком енота. Дорога была широкая, с зелеными островками посередине. На островках росли маленькие деревца-дети. Они ничего не рассказывали, не повторяли для памяти, а только мурлыкали какие-то детские припевочки.
Одно напевало:
Ходит-бродит солнце,
Ходит-бродит месяц.
Кто на чистом небе
Звездочки развесит?
А другое отвечало:
И не я,
И не ты,
Не деревья, не кусты,
Цвет калины, расцветай!
Зяблик, зяблик, вылетай!
Видно, это была какая-то песенка-игра, считалочка, что ли? Луша и Ивушкин слышали такую впервые.
Впрочем, они стали уже привыкать к тому, что деревья все время говорят что-то свое, поэтому шли не останавливаясь и не особенно прислушиваясь, а стараясь, главное, не пропустить развилку дорог, где им должен был встретиться на пути вежливый и воспитанный куст цветущей жимолости и рассказать, куда двигаться дальше.
- Ивушкин, ты не устал? - спросила Луша заботливо. - Может, я тебя немножечко прокачу, а?
Ивушкин мотнул головой.
- Да не хмурься ты. Сейчас дойдем до куста, и он нам скажет, как нам дальше идти к сестре Летнице.
Луша не успела договорить Справа от дороги кто-то, пока невидимый, звал на помощь.
Они остановились.
- Луш, по-моему, кто-то стонет. Слушай!
Они оба примолкли. Теперь им показалось, что справа, в кустах, кто-то, тихонько всхлипывая, плачет.
- Может, это так шелестят деревья, а, Луш? - неуверенно сказал Ивушкин.
- Нет, не похоже, - откликнулась Луша. - Ивушкин, - сказала она решительно, - там в лесу за кустами кто-то плачет, и этот кто-то зовет на помощь. Нет, вовсе это не деревья шумят! С кем-то стряслась беда!
То ли им почудилось, то ли было на самом деле: кусты сами раздвигались, расступались, давая им пройти.
Луша шла первой, глядя под ноги, предупреждая Ивушкина, когда попадалась ямка или рытвинка, чтобы он не упал и не ушибся. Голос того, кто плакал, становился ближе - значит, они двигались в правильном направлении.
Кусты кончились, начался ельник. Ели были огромные, и лапы их с темной длинной хвоей доходили до самой земли.
Возле большой ели кто-то лежал. Это была лосиха. Она лежала и не двигалась. Заметив Лушу и Ивушкина, подняла голову. Они увидели, как из ее глаз медленно, одна за другой, катятся слезы.
- Что с тобой? Почему ты лежишь и плачешь? - спросил Ивушкин.
А Луша подошла и подышала на нее - тепло, ласково, успокаивающе.
- У меня горе. Очень большое горе, - начала говорить лосиха и вдруг замолчала, прислушиваясь. - Что это такое странное?
Они тоже прислушались, но ничего странного не услышали.
- Тик-так, тик-так? - с недоумением произнесла лосиха.