Василий Семенович везет меня измученного в палату.

- А как ты хочешь? Перед операцией каждого обследуют, иначе что-то можно пропустить, но будет поздно. Саша, отдохни, а я тем временем подарок тебе сделаю.

Мама, встречает возле палаты.

- Намучился сынок?

Разговаривать нет желания. Обессиленный, сползаю с каталки и ложусь в постель…

Тихий час. Заходит Василий Семенович с куском фанеры.

- Феня, я немного побеспокою вас. Буду у Саши, снимать хандру. - достает из кармана халата скрученную стальную проволоку и два гвоздя. Уперев фанеру о тумбочку, он с усилием ее сгибает, затем пропускает через подготовленное отверстие проволоку и закручивает ее на гвоздях, с обратной стороны. Освобожденная фанера разгибаясь, натягивает до предела сталь.

Заинтересованный, спрашиваю:

- Дядя Вася, что это?

Оценивая свою работу, он отвечает:

- Однострунный музыкальный инструмент. Послушай! – садится на стул и кладет его себе на колени. Из другого кармана халата вытаскивает пустой пенициллиновый пузырек и маленький гвоздик. Трясущая левая рука с пузырьком ложится на струну, а правая дергает его гвоздиком.

Комнату заполняет чистейший вибрирующий звук и течет знакомая всем мелодия:

«Не слышны в саду даже шорохи

Все здесь замерло до утра.

Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера» и т.д.

Завороженный, смотрю на красивого, одухотворенного человека, сотворившего чудо. Смолк последний звук необычного инструмента. С мамой молчим, не знаем что сказать. Василий Семенович, улыбаясь, спрашивает:

- Понравилось?

Прерываю молчание:

- Дядя Вася, Вы где так замечательно научились играть? Я полгода ходил в музыкальную школу, а выучил, только две песенки «Петушок» и «Не слышно шума городского».

Встревает мама:

- Ты же свой аккордеон утопил в ванной. Мог бы также играть.

Оправдываясь, смотрю на улыбающегося музыканта:

- Меха пропускали воздух - хотел узнать где? После воды аккордеон расклеился и покрылся плесенью. Пришлось выбросить его на помойку.

Василий Семенович, подает мне свое изобретение:

- Дарю, продолжай учиться. Я музыкальной грамоте не обучен, играю по слуху. Когда немцы под Москвой подбили мой самолет, пришлось спускаться на парашюте. Очень сильно ударился головой о землю, лечился здесь же, в институте Склифосовского. От нечего делать стал музицировать.

Мама удивляется:

- Василий Семенович, Вы военный летчик?

- Бывший летчик, списали в начале войны. Но физически еще крепок. - он вдруг, сняв белый халат, упирается руками о край стула и делает стойку на голове…

7 октября 1969 год.

Лежу в кровати с раскрытым животом. Рядом стоят Александр Анатольевич, Тамара Николаевна и крупная пожилая женщина-врач. Татьяна Александровна в стороне. В руках у всех рентгеновские снимки – идет предоперационный консилиум. Главенствует незнакомая мне доктор. Повернувшись к окну, она рассматривает снимок. Затем, тоном руководителя говорит:

- По этим негативам трудно определить, как сильно поражен кишечник. Александр Анатольевич, по ходу операции, думаю, Вы сами определитесь, с объемом вмешательства, но все же, прислушайтесь к мнению, Тамары Николаевны.

Александр Анатольевич, спокойно:

- Пока свое решение не меняю. Согласен, при определенных обстоятельствах, оперативное вмешательство можно разделить и на два этапа.

Рассматривая свой снимок, Тамара Николаевна, настаивает:

- Ольга Осиповна, Вы же видите какой объем работы, предстоит для всей бригады хирургов - никак нельзя, допустить ошибки.

Ольга Осиповна, присев на стул, осматривает кожу вокруг раны.

- Да, ошибки быть не должно, надеемся на большой опыт и удачу Александра Анатольевича – обращается к лечащему врачу: - Татьяна Александровна, Вы, замечательно потрудились. Больной подготовлен к операции, очень хорошо.

Татьяна Александровна, подходит ближе.

- Спасибо, но здесь большая заслуга, Сашиной мамы. Это она смогла поднять на ноги такого тяжелобольного сына.

Ольга Осиповна просит:

- Если она здесь, пожалуйста, позовите ее.

Татьяна Александровна выходит и возвращается с моей мамой. Мама, в нерешительности, останавливается у двери.

Ольга Осиповна подходит к ней.

- Я, Виноградова Ольга Осиповна – профессор, заведую кафедрой хирургии института – протягивает маме руку: – Как Вас величать?

Смущенная, она, протягивает свою:

- Фёкла Никифоровна.

- Фёкла Никифоровна, Вы очень хороший родитель. Смогли спасти своего сына. Он у Вас единственный?

Она отрицательно машет головой.

- Шестеро – и все сыновья. Двое выросли… остальные в Саранске с отцом.

«Понимаю, мама запнулась, вспомнив о тюремном сроке брата. Но разве это скажешь, уважаемым докторам?».

Профессор, не отпуская маминой руки, восклицает:

- Какая молодец! Вы, необыкновенная мама. Саша видимо младший?

- Нет, он четвертый. А младшему Сереже, на днях будет десять. Дома как-нибудь без меня справятся. Здесь я нужней.

Отпустив наконец мамину кисть, Ольга Осиповна говорит снова тоном руководителя:

- Завтра вашему сыну, предстоит серьезная операция. Вы действительно очень необходимы, именно здесь.

Врачи ушли. Продолжаю лежать в постели, мама сидит рядом:

- Завтра тебе Александр Анатольевич, даст Бог, зашьет живот и наши мучения закончатся.

- Наконец-то. Не пойму, что мешало это сделать врачам в Саранске?

- Не знаю. Наверное не умеют лечить таких больных как ты. А какое, здесь к нам отношение! Сама профессор института мне руку жала, а в Саранске, никто даже по имени отчеству не назвал…

8 октября 1969 год.

Тревожный сон, прервался прикосновением маминой руки.

- Вставай, сыночек. Нужно привести в порядок рану. Ванну уже заполнила.

Важный день настал, но радости не испытываю, не отпускает охватившее после сна волнение.

Лежу в теплой воде, мою губкой кожу живота и мысленно прощаюсь с опостылевшей раной – не получается, видимо сроднился…

Девять часов. Василий Семенович в сопровождении Тани черненькой, вталкивают в палату каталку. Встаю им навстречу.

- Здравствуйте, может я сам пойду?

Таня машет руками.

- Да меня, за это с работы уволят. Саша, ложись на каталку, тебя ждут в операционной – смотрит на растерянную маму: - Тетя Феня, все будет хорошо. Обратно привезем вашего сына, уже с нормальным животом.

Василий Семенович, согласно трясет головой.

- У Александра Анатольевича, «золотые руки». Саша будет еще офицером, как и я.

Мама обнимает, целует, затем, как обычно крестит.

- С Богом, сынок!

Укладываясь на каталку, командую:

- Поехали.

Длинный коридор заканчивается, лифт поднимает нас на четвертый этаж.

В ШЕСТОЙ раз передо мной раскрывается дверь в операционную, но теперь в Москве. Каталка движется в проем, мама остается ждать.

Чистая и светлая операционная заполнена медперсоналом, облаченных с головы до ног в темно-зеленые одежды. В полной тишине, при помощи Тани и Василия Семеновича, осторожно переползаю на операционный стол. Они вместе с каталкой покидают помещение.

Подошедшая девушка в зеленом, молча с первой попытки, вводит иглу в вену и подключают капельницу к моей руке. Она же, в капельницу ниже зажима, шприцем делает инъекцию – язык, конечности и все тело обездвижены. Рефлектор над головой, отдаляется, уменьшаясь в размерах. Слышу отдельные слова, подошедших к столу хирургов. Глаза закрылись…

Открылись – лежу в своей палате. Надо мной заплаканное, счастливое лицо матери.