— Хорошо ли тебе сидится на члене учителя? Удобно? Нигде не жмёт? — глаза его переполнены бескрайней злобой. Они красные и едва слезятся. — Шлюха.

— Это тебе Петя сказал?

— Не видно было?

На шее «родные» пальцы продавливают внутренний выступ кадыка. Хрип вонзается в раскалённый воздух скальным молотком. Она пытается вскарабкаться по горе воздуха до того места, где будет достаточно кислорода, чтобы сделать единственный вздох.

— Я тебя ненавижу, — проговаривает губами Влада.

Даня заламывает её руку назад до хруста, до сводимой мышцы боли, до закрытого перелома. Сосредоточиться бы на объекте, что пустил её жизнь по наклонной, или на члене Мирона Дмитриевича. Последнее, конечно, ирония в кубе. При таком то недетском раскладе.

— Если тебе всё равно, куда сажать свою жопу, может и мне свезёт?

Наваливается всем телом на Владу совсем не по-братски. Обтирается пахом о бедро. Член реагирует на брыкающуюся плоть под собой, вытягивается во всю длину. Сестра размазывает слёзы по рубашке брата, ощущая своё бессилие; рука, заведённая назад, кажется, не подлежит к быстрому восстановлению.

Даня впихивает коленку между её ног, подстраиваясь под обстоятельства. Школьная юбка скатывается валиком к животу, блузка технично рвётся на груди; пуговицы с шумом раскатываются по прихожей.

Сейчас он должен остановиться и сказать, что неудачно пошутил.

Сказать, что это её дело, с кем трахаться.

Так, по крайней мере, говорил своей Катерине Мирон.

А Влада даже и не дочь Даниилу. Схера ли ему распоряжаться её сексуальной жизнью?

Брат, кажется, понимает, что переходит грань дозволенного. Отстраняется от полуголой сестры, но тянет её за собой за блондированные волосы к ванной комнате, прокатывает половой тряпкой по скользкой плитке. Кое-как запихивает её в ванну, тревожа сломанную руку.

С головы Влады слетают листьями волосы. Мясные ножницы кромсают шикарную длину, превращая волосы в каре, еле прикрывающие мочки ушей.

«Сбрею нахер» так и не происходит. Наверное, боится совсем обезобразить свою сестру. Хотя по её миловидному лицу никогда не скажешь, что она будет похожа на пацана, если убрать волосы подчистую.

— Будешь такая ему нужна?

На этом расстаются злостными врагами. Навсегда.

***

— Алло. Это учитель химии?

— Добрый вечер.

— Ещё раз мне передадут, что на твоём старческом хере катается моя сестра, будешь инвалидом.

========== Часть VI. ==========

В травмпункте, после полуночи, сообщают, что у Влады всего лишь рядовое растяжение, а хруст в квартире стоял такой, будто из руки выкрутили все винтики и болтики.

Небо все шершавое, в длиннохвостых звёздах.

Влада молчит. Даня молчит. Ночь ведёт диалоги (куплю-продажу) звёздами; у этих придурков нет звёзд, поэтому тишина в ответ.

***

Разорвать кровные узы на утро не получается, хоть и прощались под вечер заклятыми врагами.

Влада кричит, что ненавидит, а Даня насильно тащит сестру всё в ту же парикмахерскую; правда, двери в «цирюльне» уже не выполняют функцию кондиционера, на них висит, от руки написанное, объявление — матьвашухолодно, и читать его стоит назидательным тоном.

Воздушная укладка заставляет взыграть комплексы — зато парикмахерам нравится, они называют её девушкой с журнальных страниц — почти то же самое, что проститутка, только мягче и завуалированнее что ли. Влада закатывает скандал на площади с выбеленным Ленином на постаменте в центре; Даня стойко игнорирует истерики сестры. Перебесится, уже видели такое.

Апогеем родственной шизофрении становится покупка нижнего белья, балансирующего на грани звания — «вовсе без белья», и короткого блядоватого платья не по ноябрьской погоде.

От прямых взглядов брата в примерочной Влада чувствовала себя грязно и мерзко; ровно те же ощущения накатили вчера на полу под стальным прессом Дани, всё, что находилось ниже пресса вспомнить без глушащей динамитом боли невозможно. Их отношения теперь навсегда с душком.

— Познакомлю тебя с нормальным парнем, чтобы хуйней не маялась, — говорит на выходе из торгового центра Даниил.

В городе снега больше нет, ничего нет. Даже солнца.

***

«Нормальный парень» белозуб, чист от татуировочной наркомании и педантично выглажен заботливой домработницей.

Владе не сбежать за кухонные кулисы, дверь сторожит брат. Все бы так границы охраняли.

«Нормальный» пьёт чай без добавления лечебного коньяка и свободно владеет тремя языками — в дипломе заметка о курсе международных отношений — рекламирует он себя не херово так.

«И хуй у него, наверное, такой же интеллигентный, как и он сам», — эти её предположения остаются за кадром.

***

«Нормальный» говорит, что позвонит. Но это мало вероятно, к разочарованию Дани.

Влада знает, что не позвонит, и это самый адекватный сценарий развития их нелюбви.

***

В понедельник Даниил провожает сестру до школы. Боится, что Влада возьмёт у тридцатичетырёхлетнего дяди конфетку и пойдёт кататься на его старческих каруселях. Покататься на Мироне она может и в туалете на перемене, но брат почему-то не берёт это во внимание.

Коридоры гудят о том, что Петя перешёл в параллельный «б» класс, в долбанный «б». Это финал!

Влада самолично сталкивается с Никоновым на лестнице второго этажа.

Нервы у неё выкованы не из железа, поэтому бывшему другу прилетает кулаком в грудь.

— Ладно наша дружба, ладно секс, а какого… всё нашепталось моему брату, сволочь?

Ярость рвёт на лоскуты внутренности, и она не сразу замечает, как по губам, подбородку, шее стекает кровь — последствия лёгкого «щелчка» по носу кулаком в ответ от Петьки. Физическая боль всего лишь ошмётки моральной.

***

— Могла бы уже оставить парня в покое, — в медицинский кабинет прокрадывается Мирон Дмитриевич. Он сосредоточенно смотрит на лицо Влады, будто ищет в «облицовке фасада» изъяны.

— С вашей дочерью? Ну, уж нет! — категорична в своём ответе, хотя больше не собирается, как-либо контактировать с Никоновым. Слишком большой ценой ей обошлась эта дружба. Чек длинною в тысячи километров обоюдной неприязни.

— Вашей? — химика не устраивает будничное обращение всех учащихся. «Вы», воспроизведённое Владой, для него неестественно, надуманно.

— Я не могу ручаться за то, что на мне нет жучка. Брат… — шепчет ученица. — Удивительно, что вы ещё не отвернулись от меня.

— Троечники должны быть в каждом классе, не находишь? А вообще, знаешь, ты можешь переехать ко мне. В квартире четыре комнаты, а заняты только две. И то, скоро свободной будет и третья.

— Третья?

— Ну да. Катя собирается к новому году съехаться с Петей, — отвечает безмятежно, будто вся эта ситуация в порядке вещей, будто к этому всё и шло с самого начала. Твою-то мать…

— И ты, конечно же, за? — злость на учителя набирает обороты, раскручивается юлой.

— Дочь у меня на первом месте, и её счастье превыше всего.

— Фу, как слащаво, – нет, у неё нет сил сдерживать буквы правды, скопившихся на языке вместе со слюной. К Петьке она привязана сильнее, чем предполагалось ранее. Отказаться от него равносильно смерти. — Пожалуй, на этом мы и распрощаемся. Предоставь лучше три свободные комнаты бездомным.

Мирон Дмитриевич молча уходит. Самая пора дать отдышаться девочке; ей такой кросс придётся бежать по жизни…

Вслед за Мироном в медицинский кабинет заявляется Катерина, «безхандровая» светлая девочка с лучшим парнем школы за пазухой. Это семейство Вишневецких убивает её. Влада не смотрит на «святую святых», рассматривает оленя над запястьем. Было бы вполне благоразумно свести татуировку.

— Извини за Петьку, — Катя присаживается на банкетку рядом с Владой, — он не хотел. Приходи сегодня ко мне домой, выпьем, закопаем топор войны, — она всё говорит и говорит, — завтра наш класс едет на экскурсию во Владимир, на которой нас никто с тобой не ждёт.

Никто не даёт ей оклематься.

— Ты это серьёзно?